Верования, обряды и предрассудки у черкесов
Господствующая вера между черкесскими племенами есть магометанская, секты суннитской. Беспокойная и воинская жизнь, которую они постоянно ведут, охлаждает в них усердие к исполнению обрядов своей веры. Однако-ж, и между ними встречаются примеры строгого исполнения велений Корана, — исполнения доходящего иногда до религиозного фанатизма. Вера Мухаммеда введена между черкесами религиозным усердием Крымских ханов, с которыми они некогда были в тесных сношениях. Из всех племен, населявших северный склон Кавказского хребта, кабардинцы первые приняли веру магометанскую. Впоследствии духовным влиянием турок, занявших крепость Анапу, число поклонников пророка постепенно увеличилось, и ныне ислам совершенно водворился в этой части Кавказа. Надобно, однако-же, из этого числа исключить жителей морского побережья, от Геленджика до м. Хизе, и долин к нему примыкающих: из них немногие только, совместно с дворянами, придерживаются закона пророка, а все прочие остаются без определенного верования, придерживаясь обряда приношения животных в жертву и возлияния (libation). У них нет ни особых строений для молитвы, ни жертвенников; храмом служит им заповедная роща, под открытым небом. Единственный символ предмета поклонения их есть деревянный крест особой формы, ввиде буквы Т, прислоненный к дереву, около которого лежат другие подобные кресты, истлевшие от времени. Кроме обрядов, исполняемых при молебствии, черкесы прибрежные имеют верование в единство бога, в бессмертие души и в будущую жизнь, в которой воздастся каждому по делам его земной жизни. По имеющимся об этой стране историческим сведениям известно, что жители ее исповедывали некогда христианство, которое, полагать должно, водворено в ней в X, XI и XII веках и поддержано сначала славянскими князьями Тмутараканскими (Tamatarque), владевшими берегом Воспора Киммерийского и покорившими соседственные с ними племена, а потом влиянием Грузии, процветавшей под управлением сильных царей; в особенности в конце XII века, знаменитой Тамары, при которой вера христианская была проповедуема в самых недоступных местах Кавказа и усердием которой были воздвигаемы там храмы. Фанагория около XI века и Пантикапея в XV веке имели своих епископов. В ту-же эпоху, на друтой оконечности берега процветала духовная метрополия оного - Пицунда.
И ныне видны развалины храмов христианских во многих местах в стране черкесов (Адыге), по верховьям реки Кубани, в особенности по северному склону от перевала через главный Кавказский хребет в Абхазию, Дорога через этот перевал из долины Дал на реке Кодоре, обитаемой ныне цебельдинцами, служила в древности путем сообщения между южным и северным подножьями Кавказа. Достойно замечания, что ни между верховьями Кубани и Черным морем; ни по берегу от Гагр до Анапы нет развалин, по коим можно-бы заключать, что на этом пространстве существовали христианские храмы. По топографическому положению своему, это пространство всегда было вне влияния чужестранцев, и даже события, разновременно потрясавшие прочие части Кавказа, не оставили в нем никаких следов.
Южнее, в Абхазии опять видны развалины многих храмов, из коих один, Пицундский, устоял против разрушительного влияния времени и довольно хорошо сохранил даже купол свой. При нем, до постройки тут укрепления, находился сторож: так велико было уважение окрестных жителей к этой святыне.
С ослаблением влияния Грузии (XI и XII в. были самою блестящею эпохою ее при царях абхазо-карталинских) на Кавказские племена, христианская вера между ними, от недостатка проповедников и церковных служителей, неизбежно пришла в упадок; а с падением Восточной империи и с появлением вместо оной владычества турок, все морское прибережье впало во мрак невежества и варварства. Время довершило уничтожение остатков христианства, которые слившись с мифами древних греков, послужили основою теперешних религиозных обрядов жителей восточных берегов Черного моря.
Постараюсь изложить эти обряды и те божества, в честь коих они совершаются, — изложить в том виде, в каком я их видел сам или узнал от стариков, исправлявших в торжественные дни должности жрецов.
Созерис считается божеством — покровителем хлебопашцев. Пришествия его горцы ожидают и празднуют его ежегодно в декабре, в одно время с нашим праздником рождества Христова. К этому времени вносится в дом сук о семи ветвях известного дерева, называемого Гамшхут; к ветвям прикрепляются свечи из желтого воска, пирожки и кусочки сыра. В ожидании сказанного пришествия, мужчины, сняв шапки, произносят известные формулы молитв. В каждом доме имеются полочки, на которых хранятся куски желтого воска для этого употребления, а под полочками, висят деревянные сосуды, назначенные исключительно для возлияния. Созериса почитают мореплавателем и прибытия его ожидают морем. Есть еще поверье, что он отправился от берега по волнам моря пешком и точно так-же, пешком, возвратится. По однозвучию имен и по историческим преданиям, в которых упоминается (у Геродота) о колонии египтян, пришедших в Колхиду задолго до занятия берегов Черного моря греками. Созерис ни есть-ли Озерис? Замечательно, что и во многих странах Европы есть обычай ставить накануне рождества Христова елки, украшенные разными подарками для детей; не относится-ли он к первым векам христианства?.
Ахин считается покровителем рогатого скота. И ныне существует фамилия именуемая Тгахуахо, в переводе “пастух божий”, которая в известное время приводит в заповедную рощу корову и привязывает там к ее рогам кусок хлеба и кусок сыра. Окрестные жители толпою сопровождают ее в рощу и закалывают там; она и называется: ахинова корова, Ахин и Чеме тлерекуо. Надобно заметить, что тело ее для снятия кожи и раздела на части, переносят в другое место, потом, для варки в приготовленных котлах, опять на другое и, наконец, сваренным уже, приносится на место пиршества. При каждом таковом перенесении, присутствующие, сняв шапки и взявшись за руки, пляшут в круговую (une ronde), с напевом, присвоенным такого рода торжеству.
С фамилиеq Тгахуахо состоят в родстве следующие: Екуас, Синепс, Горказ и Харуп, которые искони не употре ют в пищу ни говядину, пи птиц, ни яиц.
Есть между горцами поверие, что в старину, когда приближался праздник Ахина, одна из коров стада семейства Тгахуахо ревом и другими приметами указывала, что она назначена в жертву, и сама отправлялась в заповедную рощу, отчего и прозывается тлерекуо, т.е. ходячею.
Как все это ни баснословно, но тем не менее справедливо, что такие жертвоприношения совершаются и поныне исключительно у горцев, живущих по морскому прибрежью. Еще замечательно верование горцев, что ноги Ахина имеют раздвоенные копыта. Ясно, что Ахин есть Пан древних греков.
Зейгутх — покровитель наездников. Его призывают на помощь перед набегами и дальними наездами. Ему не усваивают никаких особых примет: вероятно предание о том изгладилось. Может быть, это Марс?
Мезитх — божество лесов, которого молят о счастливом успехе охоты. Горцы представляют себе его едущим верхом на кабане, у которого золотая щетина. По его мановению олени и лоси собираются в лесах и тогда девушки доят самок их.
Емишь — покровитель овец. Его празднуют в день впуска баранов в стада.
Тлепс — покровитель кузнецов. Он весьма уважаем в народе, так что имя его произносится и теперь в роде клятвы или божбы. Празднуют его весною, делая, во время моления, возлияния на железе плуга (лемеше) и на топоре, и, по совершении обрядов, придаваясь забавам, из коих главная — стрельба из винтовок в цель, преимущественно в яйцо, поставленное на видном месте. Над раненными оружием поют песни, в которых призывается помощь Тлепса к излечению страждущего. Есть также поверие, что Тлепс был ремеслом кузнец, которого память, за святость его жизни, осталась в уважении потомства. В известном лесу показывают могилу в которой лежат бренные его останки. Не Вулкан-ли это?
Хепегуаш, в переводе “дева вод морских”. Празднуется ежегодно летом, у берега моря, где, после обыкновенных молебственных обрядов, в заключение пляшут круговую. Не Наяда-ли это?
Псегуаш — дева вод речных. К ней прибегают с молением о дожде, большею частью весною. В таких случаях, молодые люди обоего пола обливают друг друга водою и, ввиде забавы, плещутся в воде до тех пор, пока не наскучит.
Хятегуаш — дева покровительница садов, вроде греческой Помоны.
Т умишх и Шеберис — упоминаются во время молебствия, вслед за Созерисом. Так как им не приписывают никаких особых качеств, то можно полагать, что это суть второстепенные божества свиты Созериса или, просто, прикладные имена его.
Хакусташ. Натухажцы и Шапсуги почитают его своим гением хранителем, а также покровителем волов пахотных. Еще и теперь зажиточные семейства посвящают ему одного из этих животных, которого не употре ют уже ни в какую работу и который носит, в таком случае, название вола Хакусташа. Одно из поколений народа Шапсугского, именно Кобле, почитает его своим заступником. В такой-же точно чести Тугуп у у поколения Надхо и Тугузитха у поколения Нетахо, принадлежащих к народу Натухажскому.
Кодес. Горцы представляют его себе ввиде рыбы и приписывают ему силу, удерживающую море в пределах берегов. Очевидно, это греческий Нептун.
Пшишане, Тгахалейк и Тгакофешу— суть божества домашние (Penates, lares). Название последнего в переводе значит: “посланец бога”; — должно быть Меркурий. Празднество в честь их называется Джегупе-таха, т.е. праздник очага (du foyer). Следующие праздники носят следы христианства:
Мерием — покровительница пчеловодства. В молитвах своих к ней горцы величают ее матерью великого бога, Мерием тгашхуо и ян. Нет сомненяя, что эта Мерием есть Мария, как потому, что ее величают божьей матерью, так и по созвучию имен Марии и Мерием. Празднуют ее в августе, около нашего успеньего дня. По снятии хлебов с полей, в особенности если урожай вознаградил труды земледельца, первое празднество в честь Мерием есть только начало длинного ряда других празднеств, возобновляющихся всякий вечер с плясками, пока не обойдены будут жители всей долины или прихода — тгахапха.
Итлес,— в буквальном смысле значит “год”, и соответствует нашему новому году, потому что всегда празднуется в зимние месяцы.
Кутиш. Празднуется обыкновенно раннею весною, в соответствии нашей св. пасхе. Перед праздником, две недели воздерживаются от употребления яиц в пищу; в праздник-же, яйца составляют непременную принадлежность стола.
Ллеумёшхе и Коаяште — праздники, наблюдаемые ежегодно раннею весною, один вслед за другим с небольшим промежутком времени. Первое слово в буквальном смысле значит “не ешь мяса”; второе значит: “взятие сыра”. Судя по таковому смыслу названий и по периодическому возвращению сих празцников ежегодно, всегда весной в одну пору, можно считать их мясопустом и сыропустом православной церкви. В это время у горцев непременно подаются пирожки, начиненные сыром; по вечерам-же молодежь для потехи наряжает чучело или куклу в какой нибудь странный костюм. Это некоторым образом напоминает наши маскарады и переряживания. Забава эта и при ней непременно пляски носят название дадеуйг. Трудно и почти невозможно собрать все разные поверья, существующие у горцев и происшедшие от смешения идей, принесенных к ним христианством и, затем, магометанством, с предрассудками, оставшимися от времени язычества и идолопоклонства. Скажу о более разительных и примечательных.
К числу второстепенных мифов, уважаемых горцами, принадлежат Нарты, из коих они особенно отличают Саузерука. В честь его, в один из зимних месяцев, приготовляются яства, коих часть откладывается и ставится в отдельном доме для заезжего; в конюшне-же для его лошади припасены сено и овес и постлана в стойле солома. Саузерук не является, но приезжает гость заезжий, который его заменяет. Появление гостя почитается добрым предзнаменованием и придает празднеству более веселости. Если-б и никто не заехал, то все таки пируют одни хозяева дома с друзьями и соседями. Замечательно, что в песнях, которые поются при этом, упоминается о земле или стране урусов. Урусами называют русских; но из смысла песни никак того вывести невозможно. Таким образом, гостеприимство смешано с религиозными понятиями, любовью к родине и старыми предрассудками, есть характеристическая черта нравов горцев, препятствующая и поныне окончательному водворению у них исламизма. Надобно заметить, что со времен принятия закона Мухамеда всеми племенами черкесскими (за исключением жителей морского прибрежья), к числу нардов причислены наездники и герои легенд аравитян. К предрассудкам черкесов надобно прибавить страх и уважение к грому: для того, кто убит громом, смерть такая считается блаженством и его придают земле на том самом месте, где он убит. Замечательно, что в торжественных напевах в подобных случаях, часто повторяются имена Шибле (гром) и Алин (искаженное имя Ильи).
Из записанного видно, что жители морского прибрежья и горных ущелий, отчасти происхождения Натухажского, Шапсугского и даже Абадзехского, не имеют определенных религиозных понятий, но веруют, однако, в единство высшего существа, создателя вселенной. Символ креста, видимый во всех заповедных рощах и лесах, есть ясный указатель, что вера христианская была водворена между горцами, не столько силами оружия, сколько моральным влиянием сильного народа, с которым они были в частых сношениях, ибо, судя по орографическому характеру страны их, невероятно, чтобы завоеватель, мог когда либо проникнуть в неприступные горы этой части Кавказа.
Что христианская вера водворена у них царями грузинскими, то это подтверждается названием джур, даваемым черкесами кресту. Слово джур ясно показывает происхождение свое от грузинского джвари, крест. Равным образом, имена дней недельных указывают, что эти народы принадлежали к православной церкви; так: среду они называют – бираскезий, соответственные празднику или причине сходбища. Молитвы сии большею частью состоят в испрошении благ земных, урожая, дождя, избавления от повальных болезней, нашествия врагов и, вообще, всяких других бедствий. После молитвы он приступает к закланию приносимых в жертву барана, козла, коровы или быка: берет одну из зажженных восковых свечей, прилепленных к кресту, воском ее натирают волосы на лбу жертвы, затем совершает возлияние над головой ее приготовленным на этот предмет напитком, бузою1, и тут же закалывает ее. Как видно, древний обычай жертвоприношений не изгладился влиянием христианства. Далее, жрец берет в одну руку маленький пирожок или лепешку, а в другую деревянный точеный сосуд, вроде большой рюмки, наполненный бузою и, воздымая все это к небу, вновь молится. По окончании молитвы, он подносит пирожек этот и сосуд к старшему из присутствующих, а несколько других чаш и пирожков отсылает к другим присутствующим, которые потом передают их друг другу. Окончив таким образом обряд моления, жрец объявляет о следующем, ближайшем празднестве и назначает день, когда и куда именно собираться для того. При этих случаях делаются также объявления, к общему сведению, по общественным делам, о найденных или пропавших вещах, и подобным тому. — Торжества эти носят общее наименование тгаха. Странно, что нечто подобное существует между татарами южной Сибири2, где праздники называются тахтах. Замечательны сходством и созвучием эти два наименования.
Означенному торжеству впрочем еще не конец. Голову принесенного в жертву животного насаживают на длинный шест, утвержденный в земле неподалеку от креста; кожу жрец берет себе, а мясо приготовляется тут же для пиршества. Во всем этом наблюдаются старые обычаи с неизменною точностью, как будто они определены канонами. Во время приготовления яств, старики и старухи, взявшись за руки, составляют круг и с особым напевом открывают пляску. Их вскоре сменяют молодые люди обоего пола и веселость делается всеобщею. За пляской следует пир. Кроме изготовленного мяса, каждое семейство обязано принести столик, на котором положены паста (круто отваренное пшено или гомия); тщательнее обыкновенного приготовленная, пирожки с сыром и прочее. Столики эти небольшого размера, такого, что кругом каждого могут усесться человека 4 или 5, не более. Пирующие садятся на земле, на подосланные ветви и древесные листья, поджав ноги; садятся, впрочем, только старшие, главы семейств. Не случилось мне видеть при этом отвратительного зрелища пьяных, хотя напитки их — мед и буза - хмельны и могут при неумеренном употреблении, произвести опьянение. Молодые люди не участвуют в пиршестве; они довольствуются остатками от стола, и во все время пира прислуживают старшим, разнося им яства и напитки. Женщины и девушки, во время пиршества, составляют отдельные кружки и стараются скрыть от мужчин, что едят: девушки скорее согласятся остаться голодными, чем допустить видеть себя жующими.
Есть празднества, в которых женщины не участвуют, и тогда плясок нет. Иные же совершаются дома, в кругу семейном.
У горцев существует еще обычай прыгать через огонь, как у русских на Ивана Купала. Это бывает летом. Прыгающие через огонь просят Мерием о прощении грехов, и после этого почитают себя уже очищенными от них.
Жители морского прибрежья представляли до сих пор редкий пример постоянства в своих обычаях и привязанности к прежним повериям и обрядам. Но с некоторого времени стало превозмогать между ними магометанство, которое давно исповедуется дворянством.
Пренебрежение и насмешки, которыми дворяне и жители равнин осыпают своих отсталых собратьев за их старые религиозные обряды, если не искореняют сих последних, то сильно осла ют. Обряды эти поддерживаются лишь на южном склоне хребта, и в 20 годах были еще семейства, употре вшие в пищу свиное мясо, хотя неявно. У жителей равнин кубанских и предгорий стоят везде мечети, населеннее разделено на джемгаты, прежний быт предков уже забыт, а между кабардинцами и не подозревают его, так что рассказы о былом представляются им невероятною сказкою.
Несмотря на причины, содействующие упадку старых обрядов, одно обстоятельство противоборствует еще скорому их падению, именно — недоступность края, сохранявшая его от всякого внешнего вторжения; даже во время внутренних потрясений никогда он не был театром действия. Он вообще мало посещается и между жителями его заметна грубость нравов, даже языка. Итак, оправдывается давнее замечание, что жители равнин вообще более образованы и нравами мягче, чем жители стран горных.
Я выше сказал, что черкесы питают почтение к грому, именуя его шибле. Опишу обряд, совершенный в присутствии моем над тремя козами, убитыми громом.
В один день, летом, я отправился из дома кунака моего Иендарко Магомета, с несколькими спутниками вверх по долине Дуаб. Было ясно; только на вершинах хребта виднелись тучи. Мало-по-малу они растянулись и заволокли все небо, пошел дождь, сначала небольшой, а потом сильный. Бурки у меня не было, а потому я должен был искать убежища в ближайшем ауле. Вскоре послышался раскат грома и последовало несколько сильных ударов. Гроза, однако, скоро прошла, небо прояснилось и мы опять пустились в путь. Проехав несколько верст мы увидели группу людей обоего пола и разных возрастов, выходившую из небольшого ущелья, притыкающего к долине. Подъехав к ней, мы узнали причину ее сходбища: мы увидели 3-х коз, только что пораженых громом. Нас пригласили остановиться, в чем, по обычаю, нельзя было отказать, чтобы не обидеть, тем более – что-то были все люди знакомые. Около коз составился круг и началась обычная ляска с напевом, в котором часто повторялись слова: шибле и ялий (Илья). Между тем несколько человек отправились в лес, нарубили жердей и кольев, устроили из них на 4-х столбах довольно высокий помост, уложили на нем коз и накрыли их листьями. Помост делается высокий для того, чтобы укрыть трупы коз от хищных зверей. В то время, как они устраивали помост, другие успели сходить в аул и принести оттуда разных съестных припасов, в том числе и несколько живых коз. Эти последние тут же были принесены в жертву, с обрядом возлияния, а головы их надеты на высокие шесты, воткнутые в землю около помостов. Вся эта процедура называется шибласха. Устроенного помоста, кольев и коз никто не трогает, и все это остается до совершенного разрушения и истления. Нечто подобное существует и у осетин, где, в день пророка Ильи, также насаживается на шест козлиная голова. Пока приготовлялись яства и варилась паста, заменяющая хлеб, молодежь обоего пола плясала с рвением; веселость и одушевление были общие. Когда все было изготовлено, нас накормили, и только тогда отпустили в путь. Пир, между тем, продолжался до вечера и должен был, по обычаю, повторится еще в следующие два дня.
Когда гром убивает человека, то его хоронят на том же месте где он убит и вместо трех дней пируют семь, сряду, ибо приписывают событию мысль блаженства.
Неподалеку от места жительства моего в долине Пшад, стояло большое дерево, в которое некогда ударил гром. Дереву этому приписывали симпатическое свойство исцелять лихорадки: страждущий приходил или приезжал к нему с запасом приношений, большею частью пирожков, которые тут же и съедались приехавшими с больным; перед отъездом они зашивали кусочек этого дерева в лоскуток материи и надевали больному на шею, чтоб он носил его постоянно; остальная часть той же материи привешивалась к ветвям, вроде приношения. Дерево, все было увешано подобными приношениями.
Суеверие это общее наследние в роде человеческом, существует и у черкесов, хотя из него не выработалось у них, как у древних римлян, систематическая гадательная наука. Между ними существует также фатализм древних греков, — убеждение, что никто не может избегнуть судьбы своей. Сверх того, они легковерны и полагают, что есть дни счастливые и несчастные, что существуют злые духи, привидения, домовые и что есть даже места, где эти духи, приведения и домовые имеют пребывание. Многие уверяют, что они их видели и с большим трудом могли от них скрыться. У них есть также убеждение, предчувствие и верование в чародейство и во сны.
Черкесы, как и другие народы, имеют своих гадателей, или, лучше, гадальщиц, потому что гаданьем занимаются обыкновенно старухи, не делая из него однако, ремесла, а побуждаясь, только желанием прислужить тому, кто прибегает за этим утешением. Чаще же всего прибегают 'к ним за оным несчастные влюбленные. Старуха гадает, в таких случаях, на нескольких зернах фасоли (турецкий боб) с одним камешком.
Гадание у всех черкесов производится по лопатке (os huniera) домашнего животного, барана, например, или козы. Всматриваясь на свет в эту кость, предугадывают, по животным линиям, в них находимым, хороший или дурной урожай, дождь или засуху, холод, суровую зиму, войну и, вообще, всякого рода благополучие или бедствие. Есть в этом роде гадания нечто основательное, конечно до некоторой степени; в наших странах старые, опытные охотники по костям дичи предугадывают же будет ли зима слабая или суровая. Горцы приписывают лопатке все вещания и приводят в подкрепление того следующий рассказ: один черкесский князек ночевал в соседнем ауле и после ужина, всматриваясь в лопатку барана, с которой за ужином очистил мясо, сказал присутствующим, что в эту ночь им нужно приготовиться к тревоге. И действительно — так гласит легенда, аул был атакован неприятельскою партиею, которая благодаря предуведомлению гостя, была удачно отражена. Вот еще другая подобного рода легенда. Два брата гостили в соседнем ауле, у одного доброго своего приятеля. Раз старший из них пошел к другим знакомым в ауле и задержан был где-то на ужин. Возвратившись после ужина в дом приятеля, он не нашел там брата, и когда спросил о нем, то ему сказали, что он во время ужина смотрел в лопатку — и, вставши из-за стола, оседлал свою лошадь и поспешно уехал, не объявив куда. Услышав это, старший брат потребовал эту самую лопатку, посмотрел в нее, улыбнулся и сказал: брат мой увидел, что с женою его сидит наедине мужчина, но не рассмотрел, что мужчина этот родной младший брат ее. Присутствующие, изумление его искусством, захотели проверить правду ли он говорит и послали узнать об этом нарочного верхового. Нарочный, возвратясь, привез известие, что сказанное гостем совершенно справедливо.
Страх, наводимый мнимыми колдунами и ведьмами, бывает поводом гонений на них, по обвинению пред богом и людьми в нарушении общественного спокойствия и благополучия. Понятия черкесов в этом отношении таковы, что, по мнению их, есть люди, из обоего пола, которые имеют сношения с нечистым духом и посредством его приобретают способность превращаться в волков, собак, кошек и даже делаться невидимками, кода пожелают. Таких людей они называют удде и приписывают им изнурительные детские болезни, заразу и падеж на скот, объясняя, что эти беды происходят от вредного влияния их глаз. Их же обвиняют в истреблении и собственных детей своих. Так точно некогда, особенно в конце XII столетия, в западной Европе закон признавал чародеев виновными в отступничестве от бога.
Между черкесами существует поверие, что удды весною, в известную ночь, собираются на вершине горы, называемой Себеркуасха, приезжая туда верхом на животных всякого рода, как домашних, так и диких. Гора этого имени (на картах Собер-оаш) находится в земле Шапсугов, в верховьях речки Убин, в одном из отрогов, отделяющихся от главного Кавказского хребта. Она замечательна по своей высоте, резко отличаясь от прочих возвышенностей и видна издалека. Ночь проводят они в пиршестве и плясках а перед рассветом, схватив мешки, в коих у них содержатся все блага земные, а у других все вредное человечеству, в том числе и болезни, разлетаются по домам своим. Те из уддов, которым мешка не досталось, гонятся за другими, стараясь отнять у них оные. Таким образом, все болезни, коими страдает человечество весною, приписывается уддам.
Было время, когда мнимые удды подвергались частым гонениям, всяким обидам, даже пытке. Были семейства, называемые цысюе, т.е. знахарь, которым приписывали дар узнавать чародеев. Когда предполагали, что болезни или другого рода страдания в околодке причинялись чародеями, то призывали знахаря и представляли ему подозреваемых в чародействе; а тот, по внимательном осмотре обвиняемых, указывал на виновных и отпускал признаваемых им невиновными. Таким образом, если обличенные в чародействе не признавались пред обществом в грехе своем, то их подвергали пытке, секли, сажали связанных между двух пылающих костров, и заставляли съесть кусок печенки, вынутой из убитой нарочно для этого черной, без малейшего пятнышка, собаки и зажаренной. Бедные жертвы, терзаемые подобными мучениями, принуждены были сознаваться в том, в чем их обвиняли; а как жаренная печенка производила в них тошноту, то народ и оставался в убеждении, что они изрыгают все зло, ими причиненное и в них скрывавшееся. Уничтожив таким образом в виновном чары и взяв с них клятву навсегда бросить сношения с нечистым духом, освобождали его.
Теперь подобные расправы стали очень редки, однакож, не совершенно искоренились. Находясь в 1836 году в Екатеринодаре, я узнал, что у соседственного народа хамышейцев, коих аулы видны за Кубанью, умы были встревожены от появления разных болезней, приписываемых уддам, что был вызван цысюе и что инквизиционная комиссия переходила из аула в аул для розыскания виновных. Во время пребывания моего в горах, я знал одно семейство, которого род был цысюе, и находился с ним в сношениях. Оно и до сих пор проживает в приморской долине Бзид, прозывается Хутиноко и принадлежит к поколению Тлечас.
Можно соболезновать о таком заблуждении черкесов, но нельзя и удивляться ему, когда мы видим из истории, что Парижский университет в 1293 году давал наставления к рассмотрению дел о чародействах, жалуясь на размножение их числа, и инквизитор Реми сознавался, что в продолжении 15 лет инквизиторства своего, он подписал 900 приговоров против лиц, изобличенных в чародействе.
С того времени, как черкесы приняли закон Магомета, хотя и водворился новый род идеи между ними, но не совершенно забыты и прежде существовавшие предрассудки. В особенности в полной силе существует убеждение в вредном влиянии дурного глаза. Черкесы утверждают, что есть семейства, у которых дурной глаз родовой и передается из поколения в поколение. Для предохранения себя от такого влияния, у черкесов магометан существует обыкновение носить на себе, навешивать на детей и привязывать к уздам любимых лошадей стихи Корана, зашитые в кусочек сафьяна; а в старину стихи корана заменялись кусочком дерева, в которое, ударила молния.
У черкесов есть еще предрассудок, что колокольчик спасает от воровства. Оставляя в поле, вдали от жилья и без присмотра, какой-нибудь предмет, они привешивают к нему колокольчик и уже думают, что никто его не похитит. Надобно полагать, что, в былое время, навешиванием колокола ограждалось церковное имущество от посягательства на оное.
Л.Я. Люлье: “Материалы для истории черкесского народа”. Северо-Кавказский филиал традиционной культуры
И ныне видны развалины храмов христианских во многих местах в стране черкесов (Адыге), по верховьям реки Кубани, в особенности по северному склону от перевала через главный Кавказский хребет в Абхазию, Дорога через этот перевал из долины Дал на реке Кодоре, обитаемой ныне цебельдинцами, служила в древности путем сообщения между южным и северным подножьями Кавказа. Достойно замечания, что ни между верховьями Кубани и Черным морем; ни по берегу от Гагр до Анапы нет развалин, по коим можно-бы заключать, что на этом пространстве существовали христианские храмы. По топографическому положению своему, это пространство всегда было вне влияния чужестранцев, и даже события, разновременно потрясавшие прочие части Кавказа, не оставили в нем никаких следов.
Южнее, в Абхазии опять видны развалины многих храмов, из коих один, Пицундский, устоял против разрушительного влияния времени и довольно хорошо сохранил даже купол свой. При нем, до постройки тут укрепления, находился сторож: так велико было уважение окрестных жителей к этой святыне.
С ослаблением влияния Грузии (XI и XII в. были самою блестящею эпохою ее при царях абхазо-карталинских) на Кавказские племена, христианская вера между ними, от недостатка проповедников и церковных служителей, неизбежно пришла в упадок; а с падением Восточной империи и с появлением вместо оной владычества турок, все морское прибережье впало во мрак невежества и варварства. Время довершило уничтожение остатков христианства, которые слившись с мифами древних греков, послужили основою теперешних религиозных обрядов жителей восточных берегов Черного моря.
Постараюсь изложить эти обряды и те божества, в честь коих они совершаются, — изложить в том виде, в каком я их видел сам или узнал от стариков, исправлявших в торжественные дни должности жрецов.
Созерис считается божеством — покровителем хлебопашцев. Пришествия его горцы ожидают и празднуют его ежегодно в декабре, в одно время с нашим праздником рождества Христова. К этому времени вносится в дом сук о семи ветвях известного дерева, называемого Гамшхут; к ветвям прикрепляются свечи из желтого воска, пирожки и кусочки сыра. В ожидании сказанного пришествия, мужчины, сняв шапки, произносят известные формулы молитв. В каждом доме имеются полочки, на которых хранятся куски желтого воска для этого употребления, а под полочками, висят деревянные сосуды, назначенные исключительно для возлияния. Созериса почитают мореплавателем и прибытия его ожидают морем. Есть еще поверье, что он отправился от берега по волнам моря пешком и точно так-же, пешком, возвратится. По однозвучию имен и по историческим преданиям, в которых упоминается (у Геродота) о колонии египтян, пришедших в Колхиду задолго до занятия берегов Черного моря греками. Созерис ни есть-ли Озерис? Замечательно, что и во многих странах Европы есть обычай ставить накануне рождества Христова елки, украшенные разными подарками для детей; не относится-ли он к первым векам христианства?.
Ахин считается покровителем рогатого скота. И ныне существует фамилия именуемая Тгахуахо, в переводе “пастух божий”, которая в известное время приводит в заповедную рощу корову и привязывает там к ее рогам кусок хлеба и кусок сыра. Окрестные жители толпою сопровождают ее в рощу и закалывают там; она и называется: ахинова корова, Ахин и Чеме тлерекуо. Надобно заметить, что тело ее для снятия кожи и раздела на части, переносят в другое место, потом, для варки в приготовленных котлах, опять на другое и, наконец, сваренным уже, приносится на место пиршества. При каждом таковом перенесении, присутствующие, сняв шапки и взявшись за руки, пляшут в круговую (une ronde), с напевом, присвоенным такого рода торжеству.
С фамилиеq Тгахуахо состоят в родстве следующие: Екуас, Синепс, Горказ и Харуп, которые искони не употре ют в пищу ни говядину, пи птиц, ни яиц.
Есть между горцами поверие, что в старину, когда приближался праздник Ахина, одна из коров стада семейства Тгахуахо ревом и другими приметами указывала, что она назначена в жертву, и сама отправлялась в заповедную рощу, отчего и прозывается тлерекуо, т.е. ходячею.
Как все это ни баснословно, но тем не менее справедливо, что такие жертвоприношения совершаются и поныне исключительно у горцев, живущих по морскому прибрежью. Еще замечательно верование горцев, что ноги Ахина имеют раздвоенные копыта. Ясно, что Ахин есть Пан древних греков.
Зейгутх — покровитель наездников. Его призывают на помощь перед набегами и дальними наездами. Ему не усваивают никаких особых примет: вероятно предание о том изгладилось. Может быть, это Марс?
Мезитх — божество лесов, которого молят о счастливом успехе охоты. Горцы представляют себе его едущим верхом на кабане, у которого золотая щетина. По его мановению олени и лоси собираются в лесах и тогда девушки доят самок их.
Емишь — покровитель овец. Его празднуют в день впуска баранов в стада.
Тлепс — покровитель кузнецов. Он весьма уважаем в народе, так что имя его произносится и теперь в роде клятвы или божбы. Празднуют его весною, делая, во время моления, возлияния на железе плуга (лемеше) и на топоре, и, по совершении обрядов, придаваясь забавам, из коих главная — стрельба из винтовок в цель, преимущественно в яйцо, поставленное на видном месте. Над раненными оружием поют песни, в которых призывается помощь Тлепса к излечению страждущего. Есть также поверие, что Тлепс был ремеслом кузнец, которого память, за святость его жизни, осталась в уважении потомства. В известном лесу показывают могилу в которой лежат бренные его останки. Не Вулкан-ли это?
Хепегуаш, в переводе “дева вод морских”. Празднуется ежегодно летом, у берега моря, где, после обыкновенных молебственных обрядов, в заключение пляшут круговую. Не Наяда-ли это?
Псегуаш — дева вод речных. К ней прибегают с молением о дожде, большею частью весною. В таких случаях, молодые люди обоего пола обливают друг друга водою и, ввиде забавы, плещутся в воде до тех пор, пока не наскучит.
Хятегуаш — дева покровительница садов, вроде греческой Помоны.
Т умишх и Шеберис — упоминаются во время молебствия, вслед за Созерисом. Так как им не приписывают никаких особых качеств, то можно полагать, что это суть второстепенные божества свиты Созериса или, просто, прикладные имена его.
Хакусташ. Натухажцы и Шапсуги почитают его своим гением хранителем, а также покровителем волов пахотных. Еще и теперь зажиточные семейства посвящают ему одного из этих животных, которого не употре ют уже ни в какую работу и который носит, в таком случае, название вола Хакусташа. Одно из поколений народа Шапсугского, именно Кобле, почитает его своим заступником. В такой-же точно чести Тугуп у у поколения Надхо и Тугузитха у поколения Нетахо, принадлежащих к народу Натухажскому.
Кодес. Горцы представляют его себе ввиде рыбы и приписывают ему силу, удерживающую море в пределах берегов. Очевидно, это греческий Нептун.
Пшишане, Тгахалейк и Тгакофешу— суть божества домашние (Penates, lares). Название последнего в переводе значит: “посланец бога”; — должно быть Меркурий. Празднество в честь их называется Джегупе-таха, т.е. праздник очага (du foyer). Следующие праздники носят следы христианства:
Мерием — покровительница пчеловодства. В молитвах своих к ней горцы величают ее матерью великого бога, Мерием тгашхуо и ян. Нет сомненяя, что эта Мерием есть Мария, как потому, что ее величают божьей матерью, так и по созвучию имен Марии и Мерием. Празднуют ее в августе, около нашего успеньего дня. По снятии хлебов с полей, в особенности если урожай вознаградил труды земледельца, первое празднество в честь Мерием есть только начало длинного ряда других празднеств, возобновляющихся всякий вечер с плясками, пока не обойдены будут жители всей долины или прихода — тгахапха.
Итлес,— в буквальном смысле значит “год”, и соответствует нашему новому году, потому что всегда празднуется в зимние месяцы.
Кутиш. Празднуется обыкновенно раннею весною, в соответствии нашей св. пасхе. Перед праздником, две недели воздерживаются от употребления яиц в пищу; в праздник-же, яйца составляют непременную принадлежность стола.
Ллеумёшхе и Коаяште — праздники, наблюдаемые ежегодно раннею весною, один вслед за другим с небольшим промежутком времени. Первое слово в буквальном смысле значит “не ешь мяса”; второе значит: “взятие сыра”. Судя по таковому смыслу названий и по периодическому возвращению сих празцников ежегодно, всегда весной в одну пору, можно считать их мясопустом и сыропустом православной церкви. В это время у горцев непременно подаются пирожки, начиненные сыром; по вечерам-же молодежь для потехи наряжает чучело или куклу в какой нибудь странный костюм. Это некоторым образом напоминает наши маскарады и переряживания. Забава эта и при ней непременно пляски носят название дадеуйг. Трудно и почти невозможно собрать все разные поверья, существующие у горцев и происшедшие от смешения идей, принесенных к ним христианством и, затем, магометанством, с предрассудками, оставшимися от времени язычества и идолопоклонства. Скажу о более разительных и примечательных.
К числу второстепенных мифов, уважаемых горцами, принадлежат Нарты, из коих они особенно отличают Саузерука. В честь его, в один из зимних месяцев, приготовляются яства, коих часть откладывается и ставится в отдельном доме для заезжего; в конюшне-же для его лошади припасены сено и овес и постлана в стойле солома. Саузерук не является, но приезжает гость заезжий, который его заменяет. Появление гостя почитается добрым предзнаменованием и придает празднеству более веселости. Если-б и никто не заехал, то все таки пируют одни хозяева дома с друзьями и соседями. Замечательно, что в песнях, которые поются при этом, упоминается о земле или стране урусов. Урусами называют русских; но из смысла песни никак того вывести невозможно. Таким образом, гостеприимство смешано с религиозными понятиями, любовью к родине и старыми предрассудками, есть характеристическая черта нравов горцев, препятствующая и поныне окончательному водворению у них исламизма. Надобно заметить, что со времен принятия закона Мухамеда всеми племенами черкесскими (за исключением жителей морского прибрежья), к числу нардов причислены наездники и герои легенд аравитян. К предрассудкам черкесов надобно прибавить страх и уважение к грому: для того, кто убит громом, смерть такая считается блаженством и его придают земле на том самом месте, где он убит. Замечательно, что в торжественных напевах в подобных случаях, часто повторяются имена Шибле (гром) и Алин (искаженное имя Ильи).
Из записанного видно, что жители морского прибрежья и горных ущелий, отчасти происхождения Натухажского, Шапсугского и даже Абадзехского, не имеют определенных религиозных понятий, но веруют, однако, в единство высшего существа, создателя вселенной. Символ креста, видимый во всех заповедных рощах и лесах, есть ясный указатель, что вера христианская была водворена между горцами, не столько силами оружия, сколько моральным влиянием сильного народа, с которым они были в частых сношениях, ибо, судя по орографическому характеру страны их, невероятно, чтобы завоеватель, мог когда либо проникнуть в неприступные горы этой части Кавказа.
Что христианская вера водворена у них царями грузинскими, то это подтверждается названием джур, даваемым черкесами кресту. Слово джур ясно показывает происхождение свое от грузинского джвари, крест. Равным образом, имена дней недельных указывают, что эти народы принадлежали к православной церкви; так: среду они называют – бираскезий, соответственные празднику или причине сходбища. Молитвы сии большею частью состоят в испрошении благ земных, урожая, дождя, избавления от повальных болезней, нашествия врагов и, вообще, всяких других бедствий. После молитвы он приступает к закланию приносимых в жертву барана, козла, коровы или быка: берет одну из зажженных восковых свечей, прилепленных к кресту, воском ее натирают волосы на лбу жертвы, затем совершает возлияние над головой ее приготовленным на этот предмет напитком, бузою1, и тут же закалывает ее. Как видно, древний обычай жертвоприношений не изгладился влиянием христианства. Далее, жрец берет в одну руку маленький пирожок или лепешку, а в другую деревянный точеный сосуд, вроде большой рюмки, наполненный бузою и, воздымая все это к небу, вновь молится. По окончании молитвы, он подносит пирожек этот и сосуд к старшему из присутствующих, а несколько других чаш и пирожков отсылает к другим присутствующим, которые потом передают их друг другу. Окончив таким образом обряд моления, жрец объявляет о следующем, ближайшем празднестве и назначает день, когда и куда именно собираться для того. При этих случаях делаются также объявления, к общему сведению, по общественным делам, о найденных или пропавших вещах, и подобным тому. — Торжества эти носят общее наименование тгаха. Странно, что нечто подобное существует между татарами южной Сибири2, где праздники называются тахтах. Замечательны сходством и созвучием эти два наименования.
Означенному торжеству впрочем еще не конец. Голову принесенного в жертву животного насаживают на длинный шест, утвержденный в земле неподалеку от креста; кожу жрец берет себе, а мясо приготовляется тут же для пиршества. Во всем этом наблюдаются старые обычаи с неизменною точностью, как будто они определены канонами. Во время приготовления яств, старики и старухи, взявшись за руки, составляют круг и с особым напевом открывают пляску. Их вскоре сменяют молодые люди обоего пола и веселость делается всеобщею. За пляской следует пир. Кроме изготовленного мяса, каждое семейство обязано принести столик, на котором положены паста (круто отваренное пшено или гомия); тщательнее обыкновенного приготовленная, пирожки с сыром и прочее. Столики эти небольшого размера, такого, что кругом каждого могут усесться человека 4 или 5, не более. Пирующие садятся на земле, на подосланные ветви и древесные листья, поджав ноги; садятся, впрочем, только старшие, главы семейств. Не случилось мне видеть при этом отвратительного зрелища пьяных, хотя напитки их — мед и буза - хмельны и могут при неумеренном употреблении, произвести опьянение. Молодые люди не участвуют в пиршестве; они довольствуются остатками от стола, и во все время пира прислуживают старшим, разнося им яства и напитки. Женщины и девушки, во время пиршества, составляют отдельные кружки и стараются скрыть от мужчин, что едят: девушки скорее согласятся остаться голодными, чем допустить видеть себя жующими.
Есть празднества, в которых женщины не участвуют, и тогда плясок нет. Иные же совершаются дома, в кругу семейном.
У горцев существует еще обычай прыгать через огонь, как у русских на Ивана Купала. Это бывает летом. Прыгающие через огонь просят Мерием о прощении грехов, и после этого почитают себя уже очищенными от них.
Жители морского прибрежья представляли до сих пор редкий пример постоянства в своих обычаях и привязанности к прежним повериям и обрядам. Но с некоторого времени стало превозмогать между ними магометанство, которое давно исповедуется дворянством.
Пренебрежение и насмешки, которыми дворяне и жители равнин осыпают своих отсталых собратьев за их старые религиозные обряды, если не искореняют сих последних, то сильно осла ют. Обряды эти поддерживаются лишь на южном склоне хребта, и в 20 годах были еще семейства, употре вшие в пищу свиное мясо, хотя неявно. У жителей равнин кубанских и предгорий стоят везде мечети, населеннее разделено на джемгаты, прежний быт предков уже забыт, а между кабардинцами и не подозревают его, так что рассказы о былом представляются им невероятною сказкою.
Несмотря на причины, содействующие упадку старых обрядов, одно обстоятельство противоборствует еще скорому их падению, именно — недоступность края, сохранявшая его от всякого внешнего вторжения; даже во время внутренних потрясений никогда он не был театром действия. Он вообще мало посещается и между жителями его заметна грубость нравов, даже языка. Итак, оправдывается давнее замечание, что жители равнин вообще более образованы и нравами мягче, чем жители стран горных.
Я выше сказал, что черкесы питают почтение к грому, именуя его шибле. Опишу обряд, совершенный в присутствии моем над тремя козами, убитыми громом.
В один день, летом, я отправился из дома кунака моего Иендарко Магомета, с несколькими спутниками вверх по долине Дуаб. Было ясно; только на вершинах хребта виднелись тучи. Мало-по-малу они растянулись и заволокли все небо, пошел дождь, сначала небольшой, а потом сильный. Бурки у меня не было, а потому я должен был искать убежища в ближайшем ауле. Вскоре послышался раскат грома и последовало несколько сильных ударов. Гроза, однако, скоро прошла, небо прояснилось и мы опять пустились в путь. Проехав несколько верст мы увидели группу людей обоего пола и разных возрастов, выходившую из небольшого ущелья, притыкающего к долине. Подъехав к ней, мы узнали причину ее сходбища: мы увидели 3-х коз, только что пораженых громом. Нас пригласили остановиться, в чем, по обычаю, нельзя было отказать, чтобы не обидеть, тем более – что-то были все люди знакомые. Около коз составился круг и началась обычная ляска с напевом, в котором часто повторялись слова: шибле и ялий (Илья). Между тем несколько человек отправились в лес, нарубили жердей и кольев, устроили из них на 4-х столбах довольно высокий помост, уложили на нем коз и накрыли их листьями. Помост делается высокий для того, чтобы укрыть трупы коз от хищных зверей. В то время, как они устраивали помост, другие успели сходить в аул и принести оттуда разных съестных припасов, в том числе и несколько живых коз. Эти последние тут же были принесены в жертву, с обрядом возлияния, а головы их надеты на высокие шесты, воткнутые в землю около помостов. Вся эта процедура называется шибласха. Устроенного помоста, кольев и коз никто не трогает, и все это остается до совершенного разрушения и истления. Нечто подобное существует и у осетин, где, в день пророка Ильи, также насаживается на шест козлиная голова. Пока приготовлялись яства и варилась паста, заменяющая хлеб, молодежь обоего пола плясала с рвением; веселость и одушевление были общие. Когда все было изготовлено, нас накормили, и только тогда отпустили в путь. Пир, между тем, продолжался до вечера и должен был, по обычаю, повторится еще в следующие два дня.
Когда гром убивает человека, то его хоронят на том же месте где он убит и вместо трех дней пируют семь, сряду, ибо приписывают событию мысль блаженства.
Неподалеку от места жительства моего в долине Пшад, стояло большое дерево, в которое некогда ударил гром. Дереву этому приписывали симпатическое свойство исцелять лихорадки: страждущий приходил или приезжал к нему с запасом приношений, большею частью пирожков, которые тут же и съедались приехавшими с больным; перед отъездом они зашивали кусочек этого дерева в лоскуток материи и надевали больному на шею, чтоб он носил его постоянно; остальная часть той же материи привешивалась к ветвям, вроде приношения. Дерево, все было увешано подобными приношениями.
Суеверие это общее наследние в роде человеческом, существует и у черкесов, хотя из него не выработалось у них, как у древних римлян, систематическая гадательная наука. Между ними существует также фатализм древних греков, — убеждение, что никто не может избегнуть судьбы своей. Сверх того, они легковерны и полагают, что есть дни счастливые и несчастные, что существуют злые духи, привидения, домовые и что есть даже места, где эти духи, приведения и домовые имеют пребывание. Многие уверяют, что они их видели и с большим трудом могли от них скрыться. У них есть также убеждение, предчувствие и верование в чародейство и во сны.
Черкесы, как и другие народы, имеют своих гадателей, или, лучше, гадальщиц, потому что гаданьем занимаются обыкновенно старухи, не делая из него однако, ремесла, а побуждаясь, только желанием прислужить тому, кто прибегает за этим утешением. Чаще же всего прибегают 'к ним за оным несчастные влюбленные. Старуха гадает, в таких случаях, на нескольких зернах фасоли (турецкий боб) с одним камешком.
Гадание у всех черкесов производится по лопатке (os huniera) домашнего животного, барана, например, или козы. Всматриваясь на свет в эту кость, предугадывают, по животным линиям, в них находимым, хороший или дурной урожай, дождь или засуху, холод, суровую зиму, войну и, вообще, всякого рода благополучие или бедствие. Есть в этом роде гадания нечто основательное, конечно до некоторой степени; в наших странах старые, опытные охотники по костям дичи предугадывают же будет ли зима слабая или суровая. Горцы приписывают лопатке все вещания и приводят в подкрепление того следующий рассказ: один черкесский князек ночевал в соседнем ауле и после ужина, всматриваясь в лопатку барана, с которой за ужином очистил мясо, сказал присутствующим, что в эту ночь им нужно приготовиться к тревоге. И действительно — так гласит легенда, аул был атакован неприятельскою партиею, которая благодаря предуведомлению гостя, была удачно отражена. Вот еще другая подобного рода легенда. Два брата гостили в соседнем ауле, у одного доброго своего приятеля. Раз старший из них пошел к другим знакомым в ауле и задержан был где-то на ужин. Возвратившись после ужина в дом приятеля, он не нашел там брата, и когда спросил о нем, то ему сказали, что он во время ужина смотрел в лопатку — и, вставши из-за стола, оседлал свою лошадь и поспешно уехал, не объявив куда. Услышав это, старший брат потребовал эту самую лопатку, посмотрел в нее, улыбнулся и сказал: брат мой увидел, что с женою его сидит наедине мужчина, но не рассмотрел, что мужчина этот родной младший брат ее. Присутствующие, изумление его искусством, захотели проверить правду ли он говорит и послали узнать об этом нарочного верхового. Нарочный, возвратясь, привез известие, что сказанное гостем совершенно справедливо.
Страх, наводимый мнимыми колдунами и ведьмами, бывает поводом гонений на них, по обвинению пред богом и людьми в нарушении общественного спокойствия и благополучия. Понятия черкесов в этом отношении таковы, что, по мнению их, есть люди, из обоего пола, которые имеют сношения с нечистым духом и посредством его приобретают способность превращаться в волков, собак, кошек и даже делаться невидимками, кода пожелают. Таких людей они называют удде и приписывают им изнурительные детские болезни, заразу и падеж на скот, объясняя, что эти беды происходят от вредного влияния их глаз. Их же обвиняют в истреблении и собственных детей своих. Так точно некогда, особенно в конце XII столетия, в западной Европе закон признавал чародеев виновными в отступничестве от бога.
Между черкесами существует поверие, что удды весною, в известную ночь, собираются на вершине горы, называемой Себеркуасха, приезжая туда верхом на животных всякого рода, как домашних, так и диких. Гора этого имени (на картах Собер-оаш) находится в земле Шапсугов, в верховьях речки Убин, в одном из отрогов, отделяющихся от главного Кавказского хребта. Она замечательна по своей высоте, резко отличаясь от прочих возвышенностей и видна издалека. Ночь проводят они в пиршестве и плясках а перед рассветом, схватив мешки, в коих у них содержатся все блага земные, а у других все вредное человечеству, в том числе и болезни, разлетаются по домам своим. Те из уддов, которым мешка не досталось, гонятся за другими, стараясь отнять у них оные. Таким образом, все болезни, коими страдает человечество весною, приписывается уддам.
Было время, когда мнимые удды подвергались частым гонениям, всяким обидам, даже пытке. Были семейства, называемые цысюе, т.е. знахарь, которым приписывали дар узнавать чародеев. Когда предполагали, что болезни или другого рода страдания в околодке причинялись чародеями, то призывали знахаря и представляли ему подозреваемых в чародействе; а тот, по внимательном осмотре обвиняемых, указывал на виновных и отпускал признаваемых им невиновными. Таким образом, если обличенные в чародействе не признавались пред обществом в грехе своем, то их подвергали пытке, секли, сажали связанных между двух пылающих костров, и заставляли съесть кусок печенки, вынутой из убитой нарочно для этого черной, без малейшего пятнышка, собаки и зажаренной. Бедные жертвы, терзаемые подобными мучениями, принуждены были сознаваться в том, в чем их обвиняли; а как жаренная печенка производила в них тошноту, то народ и оставался в убеждении, что они изрыгают все зло, ими причиненное и в них скрывавшееся. Уничтожив таким образом в виновном чары и взяв с них клятву навсегда бросить сношения с нечистым духом, освобождали его.
Теперь подобные расправы стали очень редки, однакож, не совершенно искоренились. Находясь в 1836 году в Екатеринодаре, я узнал, что у соседственного народа хамышейцев, коих аулы видны за Кубанью, умы были встревожены от появления разных болезней, приписываемых уддам, что был вызван цысюе и что инквизиционная комиссия переходила из аула в аул для розыскания виновных. Во время пребывания моего в горах, я знал одно семейство, которого род был цысюе, и находился с ним в сношениях. Оно и до сих пор проживает в приморской долине Бзид, прозывается Хутиноко и принадлежит к поколению Тлечас.
Можно соболезновать о таком заблуждении черкесов, но нельзя и удивляться ему, когда мы видим из истории, что Парижский университет в 1293 году давал наставления к рассмотрению дел о чародействах, жалуясь на размножение их числа, и инквизитор Реми сознавался, что в продолжении 15 лет инквизиторства своего, он подписал 900 приговоров против лиц, изобличенных в чародействе.
С того времени, как черкесы приняли закон Магомета, хотя и водворился новый род идеи между ними, но не совершенно забыты и прежде существовавшие предрассудки. В особенности в полной силе существует убеждение в вредном влиянии дурного глаза. Черкесы утверждают, что есть семейства, у которых дурной глаз родовой и передается из поколения в поколение. Для предохранения себя от такого влияния, у черкесов магометан существует обыкновение носить на себе, навешивать на детей и привязывать к уздам любимых лошадей стихи Корана, зашитые в кусочек сафьяна; а в старину стихи корана заменялись кусочком дерева, в которое, ударила молния.
У черкесов есть еще предрассудок, что колокольчик спасает от воровства. Оставляя в поле, вдали от жилья и без присмотра, какой-нибудь предмет, они привешивают к нему колокольчик и уже думают, что никто его не похитит. Надобно полагать, что, в былое время, навешиванием колокола ограждалось церковное имущество от посягательства на оное.
Л.Я. Люлье: “Материалы для истории черкесского народа”. Северо-Кавказский филиал традиционной культуры
Комментарии 0