Черкесы в ХV веке
Один из наиболее ранних источников по истории и культуре черкесов - книга Бертрандона де Ла Броквиера “Путешествия Бертрандона де ла Броквиера, советника и первого эсквайра-гравера Филиппа Доброго, герцога Бургундии, в Палестину и его возвращение из Иерусалима по суше во Францию в 1432-1443 годах”. Манускрипт этой книги хранился в Национальной библиотеке в Париже и был переведен со старофранцузского на современный французский и опубликован Ле Граном Де Эсси. Английский перевод был осуществлен эсквайром Томасом Джонзом в 1807 году.
В 1432 году группа бургундских аристократов и высших сановников герцога Филиппа Доброго предприняла паломничество в Иерусалим. Среди них был и его первый эсквайр-гравер по имени ла Броквиер, совершивший, будучи в Палестине, несколько поездок по святым местам, ознаменованным деяниями Иисуса Христа. В Иерусалиме ла Броквиер задумывает план сухопутного возвращения во Францию и, поскольку большая часть пути проходила по мусульманским землям, это путешествие считалось очень опасным. Компаньоны по паломничеству пытались отговорить ла Броквиера, но он остался тверд в своем намерении.2 Испытав ряд опасных приключений, через год, в 1433 году, ла Броквиер предстал перед герцогом Бургундии в своем сарацинском костюме,3 который он носил во время поездки по территории мамлюкской Сирии, туркменских эмиратов Анатолии и османского государства. Любопытно, что весь долгий путь от Иерусалима до Бургундии ла Броквиер проделал на своем сарацинском коне, что является еще одним свидетельством прекрасных качеств сарацинской или мамлюкской породы коней.4 Появление “сарацина” ла Броквиера произвело фурор при дворе Филиппа Доброго. Герцог выразил пожелание увидеть письменный отчет о путешествии, что и было исполнено ла Броквиером. Интерес правителя Бургундии к состоянию дел на Ближнем Востоке был неслучаен: он долгое время вынашивал химерические планы завоевания Палестины.
Значимость отчета ла Броквиера для черкесской историографии объясняется двумя обстоятельствами: 1) отчет является одним из немногих европейских источников по внутриполитической истории черкесского султана период Барсбея (1422-1438 гг.); 2) центральным действующим лицом отчета, если исключить самого автора, является черкес Мохаммед - султанский гвардеец из Каира, рыцарь, благодаря покровительству которого остался жив ла Броквиер.
Первый черкес, фигурирующий в отчете бургундского авантюриста, это шестидесятилетний наместник Газы.6 Бургундские паломники-аристократы - сир Сансон де Лальян, сир Эндрю де Тулонже, Пьер де Водрей, Годфруа де Туси, Жан де ла Рой и сам Бертрандон де ла Броквиер - были поставлены перед выбором: передвигаться по стране на верблюдах или ослах, ибо ездить верхом на конях христианам или иудеям не позволялось.
Паломники предпочли верблюдов, но при этом вошли в конфликт с местными спекулянтами-бедуинами, которые хотели заставить их приобрести ослов по пять дукатов за голову. Таким образом, за счет христианских паломников кормилось целое бедуинское племя. Эта незначительная тяжба была рассмотрена наместником-черкесом, который вынес решение в пользу бургундцев.
По прибытии в Дамаск, ла Броквиер обращает внимание на взаимоотношения коменданта цитадели и наместника Дамаска. Комендант назначается султаном из числа своих приверженцев и ему вменяется обязанность не впускать в цитадель наместника провинции и следить за его лояльностью к Каиру.9 Далее он описывает крытый рынок “Хан Беркот”, расположенный в центре Дамаска. “Хан” в употреблении автора - это видоизмененное арабское “ханка” (“рынок”); «Беркот» - имя черкесского султана Баркука, по какой-то причине неверно воспроизведенное. Более того, автор предполагает французское происхождение Беркота-Баркука на том основании, что увидал на одном из камней в стене этого сооружения изображение лилии - геральдического знака французских королей. Отметим, что возможно двоякое объяснение изображению лилии на ханке Баркука: цветок лилии в круге фигурирует в таблице мамлюкских гербов Гастона Вьета или же этот камень перекочевал из многочисленных развалин крепостей и замков крестоносцев. Ла Броквиер путешествовал спустя 33 года после смерти Баркука, но память о нем, как о выдающемся правителе была жива в Сирии, что и объясняет точное воспроизведение им перепитий конфликта между Баркуком и Тамерланом. “Каким бы ни было его происхождение, писал ла Броквиер, - он был храбрый человек и до наших дней его имя высоко почитается в этой стране. Ни разу за все время его правления персы или татары не смогли захватить малейшую часть территории Сирии.
В тот момент, когда он узнавал, что одна из их армий угрожает его стране, он немедленно выступал ей навстречу и доходил до реки, что протекает к северу от Алеппо и отделяет Сирию от Персии. Жители Дамаска убеждены, что будь он жив, Тамерлан никогда не направил бы свои армии в эту страну. Тамерлан, тем не менее, почитал память о нем так, что когда он захватил город и приказал предать его огню, он распорядился оставить в неприкосновенности дом Беркота, и назначил стражу, чтобы предотвратить его сожжение, благодаря чему он сохранился до сего дня.”
В Дамаске же ла Броквиер был арестован по наговору переводчика, желавшего прикарманить его деньги. Дело ла Броквиера переходило от одного кадия к другому, он был вынужден проводить свое время в тюрьме.
Наконец, его выручил венецианский консул Антуан Муррузини. Он представил ла Броквиера наместнику Дамаска, который и являлся в этой стране высшей судебной инстанцией. Любопытно, что наместник-черкес в качестве переводчика привлек генуэзца по имени Гентиль Империал, султанского агента по приобретению невольников в Каффе. После скорого разбирательства наместник освободил ла Броквиера.
В старинном Баальбеке, неподалеку от Дамаска, ла Броквиер провел несколько дней в ожидании, что какой-нибудь из начальников торговых караванов в сторону Анатолии (Малой Азии) возьмет его с собой. Неизвестно, сколько длилось бы это ожидание, если не помощь со стороны султанского мамлюка-черкеса, который выехал из Каира в Караманию (туркменский эмират в центральной части Анатолии со столицей в Анкаре - прим. С.Х.) на поиски брата. “Этот человек, - писал ла Броквиер, - увидев, что я один и не владею языком страны из чувства милосердия выразил желание составить мне компанию, и взял меня с собой; но, поскольку он не имел при себе палатку, мы часто были вынуждены ночевать под деревьями в садах”.
Бургундец был вынужден научиться спать на голой земле, утолять жажду исключительно водой и сидеть скрестив ноги. Последнее было весьма непривычно и причиняло боли в ногах, которые еще более усилились, когда черкес укоротил стремена на коне ла Броквиера: “Я страдал так сильно, что когда спешивался, то не мог сесть обратно верхом без посторонней помощи, настолько разболелись мои сухожилия; но спустя короткий срок эта манера верховой езды показалась мне даже более удобной чем наша”. В тот же вечер ла Броквиер ужинал в компании мамелюка: трапеза состояла из хлеба, сыра и молока.
Во время привала в предместьях Хамоса (Химса - прим. С.Х.) Мохаммед и ла Броквиер разделили свой ужин с двумя туркменами, возвращавшимися из паломничества в Мекку. “Эти люди, - вспоминал ла Броквиер, - увидев, что я хорошо одет, имею доброго коня, красивую саблю и хорошую амуницию, предложили мамелюку, как он впоследствии сам рассказал мне, когда они ушли, убить меня, объяснив свое намерение тем, что я христианин и не имею права пребывать в их обществе. Он ответил, что поскольку я ел с ними хлеб и соль, это было бы великим преступлением; что это запрещено их обычаем; и что, наконец, бог сотворил христиан точно также, как и сарацин... Мамелюк запретил им приближаться ко мне и тем самым спас мне жизнь.”
Из Химса путники прибыли в Хаму, где ла Броквиер познакомился с венецианским купцом Лоуренсом (Лоренцо) Соранца. Венецианец показал путешественнику цитадель на скале, городской рынок и прочие примечательные места. Во время прогулки к ним подошли несколько мусульман, знакомых ла Броквиера по каравану: они увидели, что он знаком с “франком” и попросили, чтобы он приобрел у него немного вина.
Они предполагали устроить выпивку в доме Соранца, ибо пить в обществе единоверцев было чревато. Это предложение удивило ла Броквиера поскольку это были не простые мусульмане, но совершившие хадж в Мекку. Соранца отказался участвовать из опасения возможных неприятностей.
Зато желающие выпить тут же нашли какого-то грека, продавшего им четыре галлона вина. Они буквально заставили ла Броквиера принять участие в их попойке, дабы он не мог проболтаться кому-либо. Вино они пили не закусывая, пока не уснули в доме гостеприимного грека. Едва держась на ногах ла Броквиер возвратился в лагерь, где обнаружил, что мамелюк, проигнорировавший всеобщее веселье, раздобыл где-то гуся и зажарил его с луком. Как сообщает ла Броквиер, этого гуся им хватило на три дня.
Далее караван должен был двигаться не в Алеппо, как то хотелось ла Броквиеру, а в Антиохию. Отъезд задерживался на два дня и мамелюк предложил своему товарищу не дожидаться прочих, а выехать самостоятельно. К ним присоединились четыре турецких купца и они тронулись в путь.
В полулиге от Хамы они подъехали к реке: “Здесь я хотел дать моему коню напиться, но берег оказался слишком крут, а река слишком глубока и, если бы мамелюк не пришел мне на помощь, я обязательно утонул бы”. На второй день пути они проезжали гористую местность, усеянную руинами домов. Здесь мамелюк обучил ла Броквиера стрельбе из лука и подарил ему для этой цели тетивы и напальчники.
Еще одна неприятность приключилась с ла Броквиером в горах к северу от Антиохии - он заболел дизентерией. И вновь лишь помощь со стороны мамелюка спасает его. Измотанный холодом и болезнью, после тяжелой поездки по горам Каппадокии и Киликии (Малой Армении) ла Броквиер достиг замка на границе Карамании. Обязанности главного таможенника здесь исполнял какой-то греческий ренегат, сразу же опознавший в бургундце христианина. Он вознамерился не впускать его на территорию княжества: “и, если бы я был принужден повернуть обратно, то меня уже можно было бы счесть мертвецом - уже через пол лиги какой-нибудь разбойник перерезал бы мне глотку, поскольку караван сильно отстал от нас; к счастью, мой мамелюк подкупил грека двумя дукатами, взятыми у меня, и ворота были распахнуты”.
В сопровождении мамелюка ла Броквиер достиг города Араклея (Эрегли): “Поблизости от Эрегли мы встретились с двумя знатными представителями этой страны: они выказали большое почтение перед мамелюком и устроили для него пиршество в близлежащей к городу деревне, жилища которой были разделены скалой. Мы заночевали здесь, но остаток ночи я, опасаясь за сохранность коней, провел в пещере. Когда ко мне присоединился мамелюк, он рассказал мне, что эти двое спрашивали кто я такой, и, что он обманул их, сказав, что я черкес и еще не выучил арабский”.
В двух днях пути от Эрегли, в Ларанде, мамелюк встретился с группой своих соплеменников. Это были шестеро молодых черкесов, направлявшихся на службу к султану в Каир. Мохаммед хотел угостить своих соплеменников и попросил, зная, что в Ларанде живут христиане, ла Броквиера раздобыть вино. Тот купил половину бурдюка и передал его черкесу. “Он выказал большую радость при получении вина, - писал ла Броквиер, - и тут же отправился к своим компаньонам, с которыми пил всю ночь. Он выпил так много, что к утру был почти мертв, но отрезвил себя методом, присущим им. В таких случаях они выпивают такое количество воды, как это только возможно, вырывают все это, а затем повторяют процедуру. Он делал так пока мы ехали до полудня, пока окончательно не оправился”.
Уже на территории османского эмирата, вблизи Босфора, ла Броквиер расстался со своим черкесским другом: “Этот добрый человек, чье имя было Мохаммед, оказал мне неисчислимые услуги. Он был очень щедр и никогда не отказывал в милостыни нищим, когда она просилась с упоминанием имени бога. Благодаря своей щедрости он был так добр и ко мне, и должен признать, что без его поддержки я не смог бы осуществить свое путешествие не подвергаясь величайшей опасности; и если не его добродетель, я часто оставался бы в холоде и голоде, и испытал бы сильные затруднения в уходе за моим конем. Расставаясь с ним, я хотел выразить ему свою признательность, но он отказался принять что-либо от меня, кроме отреза нашей прекрасной европейской ткани для покрытия головы, которым он оказался весьма доволен. Он рассказал мне все, что знал сам об этой стране и если бы не его присутствие я был бы подвергнут смертельному риску; он предупредил меня быть осторожным в отношении с сарацинами, ибо здесь среди них есть столь же опасные, как и франки, люди. Я пишу эти строки, дабы напомнить моим читателям, что человек, который из любви к господу делал так много доброго для меня, был человеком не нашей веры”.
Из книги "Имидж черкеса в книге бургундского путешественника первой половины ХV века Бертрандона де Ла Броквиера"
В 1432 году группа бургундских аристократов и высших сановников герцога Филиппа Доброго предприняла паломничество в Иерусалим. Среди них был и его первый эсквайр-гравер по имени ла Броквиер, совершивший, будучи в Палестине, несколько поездок по святым местам, ознаменованным деяниями Иисуса Христа. В Иерусалиме ла Броквиер задумывает план сухопутного возвращения во Францию и, поскольку большая часть пути проходила по мусульманским землям, это путешествие считалось очень опасным. Компаньоны по паломничеству пытались отговорить ла Броквиера, но он остался тверд в своем намерении.2 Испытав ряд опасных приключений, через год, в 1433 году, ла Броквиер предстал перед герцогом Бургундии в своем сарацинском костюме,3 который он носил во время поездки по территории мамлюкской Сирии, туркменских эмиратов Анатолии и османского государства. Любопытно, что весь долгий путь от Иерусалима до Бургундии ла Броквиер проделал на своем сарацинском коне, что является еще одним свидетельством прекрасных качеств сарацинской или мамлюкской породы коней.4 Появление “сарацина” ла Броквиера произвело фурор при дворе Филиппа Доброго. Герцог выразил пожелание увидеть письменный отчет о путешествии, что и было исполнено ла Броквиером. Интерес правителя Бургундии к состоянию дел на Ближнем Востоке был неслучаен: он долгое время вынашивал химерические планы завоевания Палестины.
Значимость отчета ла Броквиера для черкесской историографии объясняется двумя обстоятельствами: 1) отчет является одним из немногих европейских источников по внутриполитической истории черкесского султана период Барсбея (1422-1438 гг.); 2) центральным действующим лицом отчета, если исключить самого автора, является черкес Мохаммед - султанский гвардеец из Каира, рыцарь, благодаря покровительству которого остался жив ла Броквиер.
Первый черкес, фигурирующий в отчете бургундского авантюриста, это шестидесятилетний наместник Газы.6 Бургундские паломники-аристократы - сир Сансон де Лальян, сир Эндрю де Тулонже, Пьер де Водрей, Годфруа де Туси, Жан де ла Рой и сам Бертрандон де ла Броквиер - были поставлены перед выбором: передвигаться по стране на верблюдах или ослах, ибо ездить верхом на конях христианам или иудеям не позволялось.
Паломники предпочли верблюдов, но при этом вошли в конфликт с местными спекулянтами-бедуинами, которые хотели заставить их приобрести ослов по пять дукатов за голову. Таким образом, за счет христианских паломников кормилось целое бедуинское племя. Эта незначительная тяжба была рассмотрена наместником-черкесом, который вынес решение в пользу бургундцев.
По прибытии в Дамаск, ла Броквиер обращает внимание на взаимоотношения коменданта цитадели и наместника Дамаска. Комендант назначается султаном из числа своих приверженцев и ему вменяется обязанность не впускать в цитадель наместника провинции и следить за его лояльностью к Каиру.9 Далее он описывает крытый рынок “Хан Беркот”, расположенный в центре Дамаска. “Хан” в употреблении автора - это видоизмененное арабское “ханка” (“рынок”); «Беркот» - имя черкесского султана Баркука, по какой-то причине неверно воспроизведенное. Более того, автор предполагает французское происхождение Беркота-Баркука на том основании, что увидал на одном из камней в стене этого сооружения изображение лилии - геральдического знака французских королей. Отметим, что возможно двоякое объяснение изображению лилии на ханке Баркука: цветок лилии в круге фигурирует в таблице мамлюкских гербов Гастона Вьета или же этот камень перекочевал из многочисленных развалин крепостей и замков крестоносцев. Ла Броквиер путешествовал спустя 33 года после смерти Баркука, но память о нем, как о выдающемся правителе была жива в Сирии, что и объясняет точное воспроизведение им перепитий конфликта между Баркуком и Тамерланом. “Каким бы ни было его происхождение, писал ла Броквиер, - он был храбрый человек и до наших дней его имя высоко почитается в этой стране. Ни разу за все время его правления персы или татары не смогли захватить малейшую часть территории Сирии.
В тот момент, когда он узнавал, что одна из их армий угрожает его стране, он немедленно выступал ей навстречу и доходил до реки, что протекает к северу от Алеппо и отделяет Сирию от Персии. Жители Дамаска убеждены, что будь он жив, Тамерлан никогда не направил бы свои армии в эту страну. Тамерлан, тем не менее, почитал память о нем так, что когда он захватил город и приказал предать его огню, он распорядился оставить в неприкосновенности дом Беркота, и назначил стражу, чтобы предотвратить его сожжение, благодаря чему он сохранился до сего дня.”
В Дамаске же ла Броквиер был арестован по наговору переводчика, желавшего прикарманить его деньги. Дело ла Броквиера переходило от одного кадия к другому, он был вынужден проводить свое время в тюрьме.
Наконец, его выручил венецианский консул Антуан Муррузини. Он представил ла Броквиера наместнику Дамаска, который и являлся в этой стране высшей судебной инстанцией. Любопытно, что наместник-черкес в качестве переводчика привлек генуэзца по имени Гентиль Империал, султанского агента по приобретению невольников в Каффе. После скорого разбирательства наместник освободил ла Броквиера.
В старинном Баальбеке, неподалеку от Дамаска, ла Броквиер провел несколько дней в ожидании, что какой-нибудь из начальников торговых караванов в сторону Анатолии (Малой Азии) возьмет его с собой. Неизвестно, сколько длилось бы это ожидание, если не помощь со стороны султанского мамлюка-черкеса, который выехал из Каира в Караманию (туркменский эмират в центральной части Анатолии со столицей в Анкаре - прим. С.Х.) на поиски брата. “Этот человек, - писал ла Броквиер, - увидев, что я один и не владею языком страны из чувства милосердия выразил желание составить мне компанию, и взял меня с собой; но, поскольку он не имел при себе палатку, мы часто были вынуждены ночевать под деревьями в садах”.
Бургундец был вынужден научиться спать на голой земле, утолять жажду исключительно водой и сидеть скрестив ноги. Последнее было весьма непривычно и причиняло боли в ногах, которые еще более усилились, когда черкес укоротил стремена на коне ла Броквиера: “Я страдал так сильно, что когда спешивался, то не мог сесть обратно верхом без посторонней помощи, настолько разболелись мои сухожилия; но спустя короткий срок эта манера верховой езды показалась мне даже более удобной чем наша”. В тот же вечер ла Броквиер ужинал в компании мамелюка: трапеза состояла из хлеба, сыра и молока.
Во время привала в предместьях Хамоса (Химса - прим. С.Х.) Мохаммед и ла Броквиер разделили свой ужин с двумя туркменами, возвращавшимися из паломничества в Мекку. “Эти люди, - вспоминал ла Броквиер, - увидев, что я хорошо одет, имею доброго коня, красивую саблю и хорошую амуницию, предложили мамелюку, как он впоследствии сам рассказал мне, когда они ушли, убить меня, объяснив свое намерение тем, что я христианин и не имею права пребывать в их обществе. Он ответил, что поскольку я ел с ними хлеб и соль, это было бы великим преступлением; что это запрещено их обычаем; и что, наконец, бог сотворил христиан точно также, как и сарацин... Мамелюк запретил им приближаться ко мне и тем самым спас мне жизнь.”
Из Химса путники прибыли в Хаму, где ла Броквиер познакомился с венецианским купцом Лоуренсом (Лоренцо) Соранца. Венецианец показал путешественнику цитадель на скале, городской рынок и прочие примечательные места. Во время прогулки к ним подошли несколько мусульман, знакомых ла Броквиера по каравану: они увидели, что он знаком с “франком” и попросили, чтобы он приобрел у него немного вина.
Они предполагали устроить выпивку в доме Соранца, ибо пить в обществе единоверцев было чревато. Это предложение удивило ла Броквиера поскольку это были не простые мусульмане, но совершившие хадж в Мекку. Соранца отказался участвовать из опасения возможных неприятностей.
Зато желающие выпить тут же нашли какого-то грека, продавшего им четыре галлона вина. Они буквально заставили ла Броквиера принять участие в их попойке, дабы он не мог проболтаться кому-либо. Вино они пили не закусывая, пока не уснули в доме гостеприимного грека. Едва держась на ногах ла Броквиер возвратился в лагерь, где обнаружил, что мамелюк, проигнорировавший всеобщее веселье, раздобыл где-то гуся и зажарил его с луком. Как сообщает ла Броквиер, этого гуся им хватило на три дня.
Далее караван должен был двигаться не в Алеппо, как то хотелось ла Броквиеру, а в Антиохию. Отъезд задерживался на два дня и мамелюк предложил своему товарищу не дожидаться прочих, а выехать самостоятельно. К ним присоединились четыре турецких купца и они тронулись в путь.
В полулиге от Хамы они подъехали к реке: “Здесь я хотел дать моему коню напиться, но берег оказался слишком крут, а река слишком глубока и, если бы мамелюк не пришел мне на помощь, я обязательно утонул бы”. На второй день пути они проезжали гористую местность, усеянную руинами домов. Здесь мамелюк обучил ла Броквиера стрельбе из лука и подарил ему для этой цели тетивы и напальчники.
Еще одна неприятность приключилась с ла Броквиером в горах к северу от Антиохии - он заболел дизентерией. И вновь лишь помощь со стороны мамелюка спасает его. Измотанный холодом и болезнью, после тяжелой поездки по горам Каппадокии и Киликии (Малой Армении) ла Броквиер достиг замка на границе Карамании. Обязанности главного таможенника здесь исполнял какой-то греческий ренегат, сразу же опознавший в бургундце христианина. Он вознамерился не впускать его на территорию княжества: “и, если бы я был принужден повернуть обратно, то меня уже можно было бы счесть мертвецом - уже через пол лиги какой-нибудь разбойник перерезал бы мне глотку, поскольку караван сильно отстал от нас; к счастью, мой мамелюк подкупил грека двумя дукатами, взятыми у меня, и ворота были распахнуты”.
В сопровождении мамелюка ла Броквиер достиг города Араклея (Эрегли): “Поблизости от Эрегли мы встретились с двумя знатными представителями этой страны: они выказали большое почтение перед мамелюком и устроили для него пиршество в близлежащей к городу деревне, жилища которой были разделены скалой. Мы заночевали здесь, но остаток ночи я, опасаясь за сохранность коней, провел в пещере. Когда ко мне присоединился мамелюк, он рассказал мне, что эти двое спрашивали кто я такой, и, что он обманул их, сказав, что я черкес и еще не выучил арабский”.
В двух днях пути от Эрегли, в Ларанде, мамелюк встретился с группой своих соплеменников. Это были шестеро молодых черкесов, направлявшихся на службу к султану в Каир. Мохаммед хотел угостить своих соплеменников и попросил, зная, что в Ларанде живут христиане, ла Броквиера раздобыть вино. Тот купил половину бурдюка и передал его черкесу. “Он выказал большую радость при получении вина, - писал ла Броквиер, - и тут же отправился к своим компаньонам, с которыми пил всю ночь. Он выпил так много, что к утру был почти мертв, но отрезвил себя методом, присущим им. В таких случаях они выпивают такое количество воды, как это только возможно, вырывают все это, а затем повторяют процедуру. Он делал так пока мы ехали до полудня, пока окончательно не оправился”.
Уже на территории османского эмирата, вблизи Босфора, ла Броквиер расстался со своим черкесским другом: “Этот добрый человек, чье имя было Мохаммед, оказал мне неисчислимые услуги. Он был очень щедр и никогда не отказывал в милостыни нищим, когда она просилась с упоминанием имени бога. Благодаря своей щедрости он был так добр и ко мне, и должен признать, что без его поддержки я не смог бы осуществить свое путешествие не подвергаясь величайшей опасности; и если не его добродетель, я часто оставался бы в холоде и голоде, и испытал бы сильные затруднения в уходе за моим конем. Расставаясь с ним, я хотел выразить ему свою признательность, но он отказался принять что-либо от меня, кроме отреза нашей прекрасной европейской ткани для покрытия головы, которым он оказался весьма доволен. Он рассказал мне все, что знал сам об этой стране и если бы не его присутствие я был бы подвергнут смертельному риску; он предупредил меня быть осторожным в отношении с сарацинами, ибо здесь среди них есть столь же опасные, как и франки, люди. Я пишу эти строки, дабы напомнить моим читателям, что человек, который из любви к господу делал так много доброго для меня, был человеком не нашей веры”.
Из книги "Имидж черкеса в книге бургундского путешественника первой половины ХV века Бертрандона де Ла Броквиера"
Комментарии 0