Бахчисарайский поход (Бахъшысэрей зек1уэ): проблемы датировки

Возможно, это связано с тем, что нет ни одного письменного источника, упоминающего об этом не рядовом по масштабу событии из истории военно­го противостояния Кабарды и Крымского ханства. А делать какие-то конкретные выводы, опираясь только на устные предания, многим исследователям кажется не вполне кор­ректным. Академические научные издания традиционно игнорируют этот сюжет военно-политической истории Ка­барды [История Кабардино-Балкарской… Т. 1. 1967; Исто­рия народов… 1988]. Даже Ш.Б. Ногмов, который писал свою «Историю адыхейского народа» по черкесским истори­ческим преданиям, обошел его своим вниманием [Ногмов 1994]. Однако, на наш взгляд, изучение общеисторического контекста и особенно косвенных свидетельств письменных источников, позволяют приступить к решению заявленной проблемы без риска впасть в серьёзные погрешности. Од­ной из первых попыток ввести фольклорный сюжет о Бах­чисарайском походе в академическое адыговедение, было отражение этого предания в историческом разделе «Адыг­ской (черкесской) энциклопедии» [Кожев 2006: 175].

Во втором томе «Адыгского фольклора» содержаться как оригинальные прозаические тексты, так и историко-герои­ческая песня, посвященная Бахчисарайскому походу и сло­женная его участниками [Адыгэ IуэрыIуатэхэр. Т. 2. 1970: 164–168]. Она вошла также в первую часть третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» [Народные песни и инструментальные наигрыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 51–54]. Историческое предание и поэтический текст «Песни о Бахчисарайском походе», несмотря на свой незначительный объем, содержат принципиально важную информацию, позволяющую задать надежные хронологи­ческие рамки описываемого событияи, оценить его мас­штаб. Во-первых, историческая память сохранила потом­кам имя полководца и военного предводителя Бахчиса­райского похода. Это Талостан Жанхотов – представитель третьего поколения Иналидов в Черкесии, младший брат Беслана Жанхотова [КРО. Т. 1. 1957: 383–386]. Последний под именем Беслана Тучного (Беслэн ПцIапцIэ) – пщышхуэ Кабарды, часто фигурирует в черкесском фольклоре как современник и антагонист Андемиркана – князя-бастар­да (тумэ) и одновременно идеального рыцаря черкесского Средневековья [КъэрдэнгъущI 2009: 273–280].

Благодаря русским архивным источникам, в первую очередь, составленным в середине XVIIв. «Родословным кабардинских князей и мурз», мы знаем, что время жизни и деятельности четвертого поколения Иналидов в Кабар­де падает примерно на третью четверть XVI в. Самый из­вестный из этой генерации Иналидов – Кемиргоко Идаров, уже будучи пщышхуэ – великим князем Кабарды, в 1557 г. выступил с инициативой установления дипломатических и политических связей с правительством Ивана IVГрозно­го (1547–1584), а через четыре года стал царским тестем [КРО. Т. 1. 1957: 5, 9–10, 383–385].

Соответственно, считая разницу между поколениями примерно в 20–25 лет, мы можем определить период актив­ной военной и политической деятельности Талостана Жан­хотова и его современников примерно второй четвертью XVI в. Составители первой части третьего тома «Народных песен и инструментальных наигрышей адыгов» в аннота­ции к «Песне о Бахчисарайском походе», кратко описав его фабулу, не пытаются даже приблизительно датировать это событие и лишь определяют самыми широкими рамками время жизни ключевой фигуры – Талостана Жанхотова: «По преданию, кабардинцы во главе с князем Таусулта­ном (Татлостаном) Янхотовым (историческое лицо, жил в первой половине XVIв.) предприняли поход в Крым. Они переправились через Керченский пролив, дошли с боями до Бахчисарая (столицы ханства) и окружили его. Хан вы­нужден был просить мира и выплатить большую дань – сто возов тонких тканей, что дало возможность кабардинцам снять свои грубые рубашки и заменить их более тонкими. Предание гласит, что песню сложили участники похода на обратном пути» [Народные песни и инструментальные наи­грыши... Т. 3. Ч. 1. 1986: 54].

На первый взгляд, сюжет о вторжении многочисленного кабардинского войска в самый центр крымских владений, осада столицы ханства и, в итоге, получении большого вы­купа может вызвать серьёзные сомнения в достоверности, как исторического предания, так и самой песни, посвя­щенной Бахчисарайскому походу. Однако внимательное знакомство с историей крымско-черкесских отношений или, в более широком плане, взаимоотношений черкесских политий позднего Средневековья с татарскими государ­ствами – осколками Золотой Орды, позволяют развеять эти сомнения. В том, что касается взаимоотношений с Кры­мом, наверное наиболее иллюстративным и ярким являет­ся, ставшее классическим, описание генуэзцем Джорджио Интериано, прожившим в Черкесии много лет, военной на­пряженности на черскесско-татарском фронтире на рубе­же XV–XVI вв:

«Они (черкесы – К.З.) постоянно воюют с татарами, ко­торые окружают их почти со всех сторон. Ходят даже за Босфор (т.е. Керченский пролив – К.З.) вплоть до Херсо­неса Таврического (нынешний Севастополь – К.З.) ...Охот­нее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерзает (курсив наш – К.З.), чтобы грабить жителей скифов (т.е. татар – К.З.), и горсточка черкесов обращаетв бегство целую толпу скифов, так как черкесы гораздо проворнее и лучше вооружены, лошади у них лучше, да и сами они выказывают больше храбрости» [АБКИЕА 1974: 50]. Свидетельство очевидца о регулярности и ординар­ности черкесских вторжений, фактически набегов, вглубь Крымского полуострова, их впечатляющая география – «вплоть до Херсонеса Таврического», то есть да крайней за­падной оконечности Крыма, позволяют судить о степени военного давления на ханство со стороны Черкесии в на­чальный период его истории. Возможно, это было связано с тем, что Крым в определенной степени был для черкесов сакральной территорией. Генеалогические предания Ина­лидов – черкесской княжеской династии позднего Сред­невековья и Нового времени, устойчиво называют Крым «транзитным» пунктом на пути переселения легендарных предков с Ближнего Востока на Кавказ. Кроме того в Кры­му с нач. XV в. вплоть до османского завоевания в 1475 г. существовало небольшое княжество со смешанным населе­нием и черкесской по происхождению династией, уничто­женное османами одновременно с генуэзскими колониями (См. Крымские мотивы…). Если завоеванная османами Кафа из центра генуэзских колоний в Северном Причерно­морье превратилась в центр нового османского вилайета, то территория Мангупского княжества («Крымской Готии») была включена в состав Крымского ханства. И регулярные набеги вглубь Крымского полуострова, зафиксированные Дж. Интериано на рубеже XVи XVIвв., можно рассматри­вать как своеобразную месть черкесской правящей элиты, в первую очередь Иналидов, по отношению к государству, уничтожившему одну из черкесских политий позднего Средневековья. Особое внимание следует обратить на за­мечание Дж. Интериано о том, что черкесы «охотнее всего совершают походы в зимнее время, когда море замерза­ет». Иными словами, несмотря на «зимние предпочтения», связанные с очевидными преимуществами свободного до­ступа черкесской конницы на территорию Крыма по на­дежному ледовому покрытию Керченского пролива, похо­ды осуществлялись и в весенне-летний период, пусть и не столь «охотно». Очевидно также, что для этого необходимо было комбинировать действия сухопутных сил (конницы, возможно пехоты) и флота. Наличие развитой мореходной традиции у причерноморских черкесов, начиная с антич­ности, делало такие походы пусть и гораздо более сложны­ми в организационном плане, но технически вполне воз­можными [Мирзоев 2014: 3–10].

Объективные интересы Иналидов, продолжателей по­литики своего предка по созданию самостоятельной го­сударственно-политической и династической традиции, сталкивали их с осколками Золотой Орды, которые пыта­лись в той или иной степени поддерживать претензии на имперский статус. Хотя бы по той причине, что почти вез­де (за исключением Ногайской Орды) у власти оказались представители «Золотого рода», то есть Чингизиды. Однако острые противоречия между политическими наследника­ми Золотой Орды позволяли черкесским политиям играть самостоятельную роль в региональной политике. Примерно в это же время, на рубеже XV–XVI вв., по фрагментарным данным русских письменных источников черкесы приняли активное участие в разгроме Большой Орды, которая под военным давлением с их стороны была вынуждена оста­вить свои кочевья в степном Предкавказье и искать спа­сения на правом берегу Дона. Так в июле 1498 г. русский посол в Крыму Б.Челищев сообщал: «Приходили Черкасы на Большую Орду, да побили... татар Большой Орды до­бре много. И царю ... Маахмату (большеордынскому хану Сейид-Мухаммеду – К.З.) под Черкасы прожити не мочно, он мыслит пойти на сю (т.е. правую – К.З.) сторону Дону» [СРИО. Т. 41. 1884: 255]. Такая ситуация сохранялась вплоть до окончательного разгрома Большой Орды в 1502 г. [СРИО. Т. 41. 1884: 358, 418].

После прочного включения Крымского ханства в госу­дарственную систему Османской империи в 1475 г., его во­енно-политические позиции в Северном Причерноморье за­мено окрепли. Южный берег Крыма с бывшим центром ге­нуэзских колоний в регионе – Кафой, Таманский полуостров вошли в новый вилайет Османской империи. Наместники Кафы активно включились в борьбу с черкесскими полити­ями Западного Кавказа, но очень долго эта борьба велась с переменным успехом. Так в 1501 г. по свидетельству рус­ского посла в Крыму Ф. Ромодановского, османский намест­ник Кафы Мухаммед предпринял поход на черкесов, но по­терпел сокрушителное поражение [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Преодолевая активное сопротивление местного населения, Османская империя продолжала укреплять свои позиции на черкесском побережье, и это косвенным образом повыша­ло безопасность Крымского полуострова от черкесских на­бегов. С 1502 г. в качестве портового города с османской администрацией и пункта сбора торговых пошлин начинает функционировать крепость Тамань [СРИО. Т. 41. 1884: 408]. В 1515 г., османские власти заложили на границе Черке­сии две крепости – Темрюк в устье Кубани и Кизил-Таш на острове Адахун, ограниченном Кубанью, р. Адагум и мор­ским побережьем. По свидетельству письменных источни­ков, основным назначением этих укреплений была защита от черкесских набегов не только османских подданных Та­манского полуострова, но и территории Крымского полуо­строва. По видимому, возможность дальних зимних походов черкесов по льду Керченского пролива вглубь Крымского полуострова и через сорок лет после завоевания Крыма и Тамани рассматривалась османскими властями как вполне актуальная угроза. Новые крепости должны были исклю­чить беспрепятственную переправу черкесской конницы на Тамань и далее в Крым. Возведение новых крепостей под прикрытием многочисленных крымско-татарских контин­гентов продолжалось до августа 1519 г. Так весной 1519 г. для прикрытия фортификационных работ к устью Кубани был направлено 8 тыс. крымское войско под командовани­ем царевичей Казы-Гирея и Бабея [СРИО. Т. 95. 1895: 667–668; Челеби 1979: 46, 49].

Оборонительные мероприятия сочетались с широко­масштабными наступательными действиями османско-крымских сил. Летом 1518 г. сын крымского хана Мухам­мед-Гирея (1515–1523) Бахадыр-Гирей совершил поход на черкесские земли, но, по свидетельству русского посла в Крыму И. Челищева, потерпел поражение, стоившее ему двух третей армии. Состояние крымско-черкесских от­ношений в первые десятилетия XVIв., лучше всего мож­но охарактеризовать словами этого крымского царевича, который в своей дипломатической переписке с Великим князем Московским Василием III(1505–1533) писал: «Еже­годная у нас война Черкасы» [СРИО. Т. 95. 1895: 516–517, 607]. Эти слова, конечно же, не стоит понимать как свиде­тельство тотальной войны между татарами и черкесами. Еще совсем недавно татары и значительная часть черкесов сосуществовали в единой империи – Золотой Орде. На про­тяжении многих поколений их связывали общие государ­ственно-политические и служебные интересы, родственные связи и культурные особенности. Однако, в период развала общего имперского пространства и борьбы различных ре­гиональных элит за свое место в радикально меняющемся геополитическом пространстве, черкесские Иналиды, как лидеры новой, динимично развивающейся государствен­но-политической традиции феодальной Черкесии, не могли не сталкиваться с крымскими Гиреями и другими линиями Чингизидов, которые претендовали на имперский статус, не всегда обладая реальными ресурсами даже для полно­ценной независимости. Черкесские Иналиды, опираясь на военно-политический потенциал своих северокавказских владений, зачастую имели возможность не только отвер­гать властные притязания крымских или астраханских Чингизидов, но и реально влиять на внутриполитические процессы своих татарских соседей. Так, летом 1532 г. чер­кесские войска взяли Астрахань, убили хана Касима мно­гих знатных татарских мурз и возвели на астраханский престол царевича Ак-Кубека, который был зятем одного из кабардинских князей [ПСРЛ. Т. 13. Ч. 1. 1904: 61–62; ПСРЛ. Т. 20. Ч. 1. 1965: 413]. Черкесское влияние в Астра­хани имело реальный характер и гораздо позднее. В 1546 г. черкесы вновь захватили Астрахань, прогнали Ак-Кубека и посадили на ханский престол другого своего ставленни­ка – Ямгурчи, который не смог долго удерживаться у вла­сти [Некрасов 1990: 109]. При помощи своих черкесских сторонников Ямгурчи примерно в 1550 г. еще раз занял Астрахань, но вскоре вновь был свергнут с престола конку­рентами, и бежал в Кабарду [Некрасов 1990: 109].

Татарские письменные источники даже упоминают о гибели Мухаммед-Гирея – одного из самых удачливых крымских ханов, организатора успешных походов на Мо­скву и Астрахань, в войне «с черкесами и дадианами» [Не­красов 1990: 93]. Этот источник – «История Кипчакской степи» Ибн-Ризвана, далеко не безупречен. На самом деле Мухаммед-Гирей был убит своими союзниками ногайцами у стен взятой им Астрахани. Это привело к политическо­му кризису в Крыму и разорению ногайцами приазовских владений ханства [Карамзин Т. VII. 1989: 77–78]. Но сам факт упоминания в татарской историографии «войны с черкесами» в связи с гибелью одного из самых знаменитых крымских ханов весьма показателен. Версия Ибн-Ризвана о гибели Мухаммед-Гирея из «Истории Кипчакской степи» позволила нам в одной из своих работ предположить, что это отражение в исторической памяти татар вторжения черкесов в Крым в ходе Бахчисарайского похода: «Собы­тия, запечатленные в песне и предании, могли произойти только в период политической смуты, наступившей после смерти Мухаммед-Гирея, иначе они бы нашли отражение в русских дипломатических источниках. Мухаммед-Гирей погиб весной 1523 г., следовательно, Бахчисарайский по­ход с большой долей вероятности можно датировать вто­рой половиной 1523 г.» [Кожев 2006: 175].

В настоящее время это предположение нам представ­ляется необоснованным, хотя хронологически двадцатые годы XVIв. можно уверенно включить в период жизни и деятельности Талостана Жанхотова и его современников. Есть одно обстоятельство, которое надежно задает возмож­ную нижнюю хронологическую границу Бахчисарайского похода – это дата основания Бахчисарая в качестве сто­лицы ханства и резиденции крымских Гиреев. После ги­бели Мухаммед-Гирея новым крымским ханом стал Саа­дет-Гирей, назначенный османским султаном Сулейманом I (1520–1566) [Некрасов 1990: 86, 94]. Его правление было относительно недолгим, так как Саадет-Гирею не удалось нейтрализовать губительные последствия смерти Мухам­мед-Гирея и последоваших за этим смут внутри ханства. Уже в 1532 г. он добровольно отказался от ханского престо­ла и был отозван в Стамбул. Без санкции османского сул­тана крымский престол занял его племянник Ислам-Гирей. Правление последнего продолжалось пять месяцев, пока из Стамбула не прибыл его дядя Сахиб-Гирей (1532–1551), который в 1521–1523 гг. – в период максимальных внеш­неполитических успехов Мухаммед-Гирея, успел побывать ханом в Казани. Прибывшие с ним янычары и артиллерия позволили Сахиб-Гирею временно одержать победу над внутренними противниками и утвердиться на ханском престоле [Некрасов 1990: 100; Гайворонский. Т. 1. 2007: 187–188].

Именно Сахиб-Гирей в 1532 г. перенес ханскую рези­денцию из селения Саларчик на 2 км ниже по течению реки Чурюк-Су. Эта новая столица и получила знаменитое в будущем название Бахчисарай (досл. «Сад-дворец») [Гай­воронский. Т. 1. 2007: 187–189]. Привязка крымского по­хода Талостана Жанхотова к названию новой ханской ре­зиденции, на наш взгляд, принципиальна. Название новой крымской столицы не только отражено в названии исто­рико-героической песни, но и прямо упоминается в проза­ическом предании, и, что особенно важно, в поэтическом тексте: «Бэхъшысэрейри а махуэм къуэпиблт («Бахчисарай в тот день о семи углах был», т.е. большой, широко раски­нувшийся)» [Народные песни и инструментальные наигры­ши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273].

Верхняя хронологическая точка, ограничивающая воз­можную датировку Бахчисарайского похода, связана с дру­гим знаковым событием военно-политической истории Ка­барды. Это масштабная феодальная война с участием прак­тически всех черкесских владений, закончившаяся Кызбу­рунским сражением, в котором по преданию и погиб Тало­стан Жанхотов [Ногмов 1994: 104–105; Кожев 2011: 23–28].В самых общих чертах, политическая коллизия состояла в конфликте между Идаром Иармасовым, представителем стар­шей линии кабардинских Иналидов, после смерти отца вос­питывавшимся в Западной Черкесии, и Жанхотовыми – фак­тически правившимив Кабарде. И те и другие имели своих сторонников среди Иналидов как в Кабарде, так и в других княжествах феодальной Черкесии. Конфликт, завершивший­ся масштабным сражением и поражением Жанхотовых мож­но датировать примерно одним десятилетием между 1530 и 1540 гг. (См. Кызбрунское сражение...) [Кожев 2011: 26].

Еще более предметно сузить хронологические рамки возможной датировки Бахчисарайского похода позволяет, как это ни странно звучит на первый взгляд, способ пере­правы черкесской конницы с Тамани в Крым. И предания, и поэтический текст свидетельствуют, что это был не тра­диционный, описанный Дж. Интериано зимний поход по льду замерзшего Керченского пролива, а переправа с ис­пользованием флота: «И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухьышхуэ пхащIэкIэ нытхузэрашэри» («Его (т.е. предводителя Тало­стана Жанхотова – К.З.) белого коня большого на днище корабля большого возят») [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54; КъэрдэнгъущI 2009: 273]. Необходимо отметить, что общий военный по­тенциал Крымского ханства многократно превосходил во­енный потенциал Кабарды. Например, крымские войска, вторгшиеся в черкесские земли в 1539 г., наряду с артил­лерией и отрядом янычар, насчитывали 40 тыс. татарских всадников [Некрасов 1990: 104]. Различные уделы Кабар­ды, по источникам середины XVIIв., могли выставить око­ло 7–8 тыс. всадников, треть которых была профессиональ­ными военными – уорками. Детальные оценки военных сил основных уделов Кабарды (кроме Джиляхстанея) в середи­не XVIIв., составляют 2055 дворян-уорков и примерно в два раза больше простой конницы – «черных людей». Если предположить, что военные силы Джиляхстанея, самого слабого кабардинского удела, были равны потенциалу Ида­рея, можно добавить к этому числу еще 300–350 уорков и 700 человек простой конницы. В итоге мы получим при­мерно 7200 человек. Учитывая, что на момент Бахчисарай­ского похода от Кабарды еще не отделился Бесленей, итого­вая цифра может быть увеличена еще примерно на тысячу всадников [КРО. Т. 1. 1957: 384–387].

Эти данные, на наш взгляд, вполне репрезентативны и для более раннего периода. С такими силами даже зимнее вторжение в Крым, с гарантированной возможностью от­ступления по льду Керченского пролива, было предприяти­ем крайне опасным с минимальными шансами на успех в столкновении со всей полевой крымской армией. Что же касается морской переправы через пролив между Таманью и Крымом, то в стратегическом плане это было просто са­моубийственным решением. В случае малейшей неудачи отрезанные от материка на полуострове, надежно блокиро­ванном со стороны суши укреплениями Перекопа, черкесы оказались бы обречены на истребление. Кроме того, пере­права на кораблях 7–8 тыс. всадников даже через относи­тельно узкий Керченский пролив (в настоящее время от 4,5 до 15 км) была за пределами логистических возможностей феодальной по духу военной культуры Черкесии. Она тре­бовала совершенно другого уровня военной организации. Если усреднить дальность переправы до 10 км, с учетом обратного пути, времени на погрузку и разгрузку, относи­тельно низкой скорости и грузоподъемности традиционно­го для черкесов гребного флота, опасностей ночного пла­вания и т.д. такая переправа, даже при наличии большого числа гребных судов у таманских и других причерномор­ских черкесов, растянулась бы на недели, создавая прямую угрозу всему войску, лишенному мобильности и разделен­ному морским проливом. Должны были сложиться исклю­чительные условия, чтобы предводитель конного войска решился на подобную морскую переправу. И такие условия сложились именно в первые годы правления Сахиб-Гирея.

Фактически с первых же дней своего правления Сахиб-Гирей столкнулся со скрытым противодействием племян­ника Ислам-Гирея, который был назначен калгой (вторым после хана сановником в Крыму) и получил в свое непо­средственное управление Перекоп и Очаков. Недовольный смещением с ханского престола Ислам-Гирей уже летом 1534 г. открыто выступил против действующего хана и попытался выбить его из столицы. Потерпев поражение, он отступил в Перекоп и, тем не менее, провозгласил себя ханом [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–196.]. Судя по тому, что ему удалось удерживаться там до лета 1537 г., у него была серьёзная поддержка среди крымской и ногайской знати [Гайворонский. Т. 1. 2007: 194–198]. Новый калга, назначенный Сахиб-Гиреем, Ахмед-Гирей (1535–1537) – племянник хана и сын Саадет-Гирея I(1524–1532), так­же вызвал подозрения в измене и был убит в 1537 г., а должность калги перешла к старшему сыну хана Эмин-Ги­рею. Только после этого летом 1537 г. Сахиб-Гирею уда­лось нейтрализовать своего взбунтовавшегося племянника и выбить его из Перекопа. В августе 1537 г. Ислам-Гирей, скрывавшийся в ногайских улусах, был выслежен и убит [Гайворонский. Т. 1. 2007: 196–199]. Именно в эти годы фактического междуцарствия и крайнего ослабления ста­бильности политической системы Крымского ханства мог­ло произойти такое событие как Бахчисарайский поход. Несколько лет Крымское ханство не имело легитимного правительства, крымская знать перебегала из одного ла­геря в другой, происходила открытая вооруженная борьба за ханский престол между сторонниками Сахиб-Гирея и Ислам-Гирея, а османские власти предпочитали не вмеши­ваться в нее. Очевидно, после того, как эта ситуация пере­стала быть свежей новостью для соседей, такой амбициозный военный лидер как Талостан Жанхотов, войдя в согла­шение с таманскими и другими прибрежными черкесами, а может быть и с врагами Сахиб-Гирея в Крыму, органи­зовал неожиданный для противника весенне-летний поход с морской переправой через Керченский пролив относи­тельно немногочисленной (до 2–3 тыс. всадников), но хо­рошо подготовленной уоркской кавалерии. Таких сил было вполне достаточно для быстрого наступления на Бахчиса­рай и военного грабежа резиденции непопулярного хана, а морская переправа войск в Крым и обратно на Тамань становилась посильной логистической задачей. Риск был оправданным. Военные силы Сахиб-Гирея без поддержки крымской и ногайской знати не могли быть значительны. Все северные ногайские улусы Крымского ханства надеж­но контролировал Ислам-Гирей, сидевший в Перекопе. Мы ничего не знаем о контактах Талостана Жанхотова с противниками Сахиб-Гирея, кровно заинтересованными в смерти или политическом унижении непопулярного хана. Но принимая во внимание тесные династические и поли­тические связи крымской и черкесской элиты, нельзя ис­ключить их полностью. Тогда становиться понятен и объ­ясним стратегический расчет Талостана Жанхотова. Ина­че вторжение в самый центр крымских владений могло обернуться военной катастрофой. Османские силы в Кры­му были относительно невелики. В начале XVIв. осман­ский наместник Каффы располагал всего 500 всадников, из которых 200 были наемными черкесами [СРИО. Т. 41. 1884: 357]. Отсутствие в Крыму общепризнанного хана нейтрализовывало возможное участие даже этих скром­ных сил в отражении черкесского вторжения. Очевидно, так и произошло – османы предпочли ограничиться пас­сивной обороной собственных владений в Крыму. Если бы Сахиб-Гирей мог собрать хотя бы четверть обычной крым­ской полевой армии (т.е. около 10 тыс. всадников), у Тало­стана Жанхотова и его войск могли возникнуть серьёзные затруднения. Но предводитель черкесского войска пра­вильно рассчитал, что даже в этом случае, потерпев не­удачу в Крыму, он сможет организованно отступить, так как Сахиб-Гирей, фактически изолированный в своей сто­лице, не отважится на активное преследование, оставляя у себя в тылу мятежного Ислам-Гирея. Момент был выбран очень удачно, и мы можем оценить стратегический талант Талостана Жанхотова, который сумел трезво оценить си­туацию и использовать ее для дерзкой, но хладнокровно подготовленной, организованной и проведенной демон­страции военных возможностей Кабарды. Тем не менее, Бахчисарайский поход был связан с большими рисками, удачный исход был далеко не очевиден для его участни­ков, о чем мы можем судить по некоторым косвенным на­мекам, содержащимся в поэтическом тексте:

«... И сэмыркъом шу хутыкъуахэри дишыжырт.

Его (т.е. Талостана Жанхотова – К.З.) шутки всадников, духом павших, поднимали» [Народные песни и инструмен­тальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 53–54].

Самым сложным в подготовке и организации Бахчи­сарайского похода, безусловно, была морская переправа через Керченский пролив. Наличие целого гребного флота у таманских и других прибрежных черкесских этносоци­альных групп в первой половине XVIв. не подлежит сомне­нию. Но с ними нужно было договориться, мобилизовать ресурсы и оперативно использовать их. Примечательно, что устные предания и поэтический текст просто упоми­нают о факте морской переправы, как будто это обыден­ное событие в ряду других во время похода. При этом под­робно описываются консультации Талостана Жанхотова со старейшинами, изобретение и изготовление сотни по­возок, запряженных лошадьми для перевозки предпола­гавшейся добычи – тонких тканей, которыми был богат Крым. Собственно сам поход по фольклорной версии был организован для добычи в Крыму тонких тканей после жалобы кабардинских женщин на традиционные грубые сукна, которые они вынуждены изготавливать и в кото­рые вынуждены одеваться [КъэрдэнгъущI 2009: 270–273]. Конская упряжка не использовалась черкесами и в целом народами Кавказа вплоть до второй половины XIXв. и появления в регионе удобных шоссейных дорог, в первую очередь, из-за особенностей горного ландшафта. Однако само это техническое «новшество» было известно на Кав­казе как минимум с эпохи бронзы. В устном предании о Бахчисарайском походе, на наш взгляд, весьма любопыт­ный случай аберрации фольклорного сознания и истори­ческой памяти, когда по-настоящему сложная логистиче­ская проблема организации морской переправы большого конного войска подменена курьезной проблемой обеспе­чения быстрой перевозки добычи, которую еще надо было взять с бою. Сохранилась лишь своеобразная «транспорт­ная» семантика фольклорного текста в части, касающейся подготовки и организации Бахчисарайского похода.

Таким образом, учитывая исторический контекст, опас­ности осенне-зимней навигации на Черном море, мы можем с большой долей вероятности датировать Бахчисарайский поход весной-летом 1535 или 1536 гг., когда Сахиб-Гирей находился в крайне стесненных обстоятельствах. Уникаль­ность внутриполитической ситуации в Крыму на протяже­нии 1535/1536 гг., и то, что она могла радикально изме­ниться в любой момент, также объясняют такой нетради­ционный способ организации Бахчисарайского похода, как морская переправа. Возможно, Талостан Жанхотов решил использовать ситуацию и принять организационные риски, связанные с использованием флота в качестве транспорт­ного средства, а не ожидать восемь-десять месяцев уста­новления надежной ледовой переправы с Тамани в Крым в условиях, когда ситуация междуцарствия в Крыму могла неожиданно закончиться победой одного из претенден­тов. Уже в период консолидации Сахиб-Гиреем властных полномочий и военных сил накануне победы над Ислам-Гиреем в 1537 г. даже теоретически массовое вторжение черкесской конницы в Крым с использованием морской переправы через Керченский пролив стало невозможно.А с весны-лета 1539 г. начинается череда крупномасштаб­ных походов в Черкесию самого Сахиб-Гирея, причем офи­циальным поводом для первого из них послужило нападе­ние черкесских отрядов на османские крепости Таманско­го полуострова [Некрасов 1990: 104]. Сахиб-Гирей во главе крупных соединений (до 40 тыс.) татарской конницы, под­крепленных отрядами янычар и артиллерией, вторгался в Черкесию еще несколько раз – весной и осенью 1545 г., в 1546 г. и последний раз – перед его отставкой и убийством – в 1551 г. [Некрасов 1990: 104, 109–111]. Возможно, од­ной из причин того упорства, с которым Сахиб-Гирей до­бивался покорности от черкесских княжеств, являлась психологическая травма, полученная им в осажденной столице. Черкесы во главе с Талостаном Жанхотовым сра­жались с крымцами в предместьях ханской резиденции. Поэтический текст песни о Бахчисарайском походе содер­жит ясные намеки на военный грабеж, даже мародерство, и оскорбление татарских святынь:

«И пщIэгъуэлэшхуэри кхъухышхуэ пхащIэкIэ къытхузэрашэри,
И хъэрзынашэмэ къуэбыдэ шытхри неубэри.

… Бэхъшысэрей гущэри къуэпиблти,
Мы гъущIпщэхъуиблыр хъаныжь гъумым пщIэхэвдзэ.

Хъаныжьмэ ипхъутэкъэ Кустэхъан дахэри,
Щауэ хэплъыхьти дыщэ тахътэм и щхьэм щогъуэг.

ПщIэгъуалэжьыдзэри хы тIуащIэми ныдошэсыкIри.
– Зы сэбэп къыхэмык1ынуми, мэжджыт хужьыжьым са-фIекIуэлIэнщ! – жиIащ Андемыркъан.

Его белого коня большого на днище корабля большого возят, Его добро (т.е. добычу – К.З.) везущие непроходимого ущелья края утаптывают.

…Бахчисарай о семи углах был,
Эти семь [железных] ошейников недоброму хану толсто­му на шею накиньте!

Недоброго хана дочь Кустахан-красавица,
В женихах разборчивая, на золотой тахте рыдает.

На белых конях могучее войско из Междуморья¹ выступает.
– Пусть пользы не будет, но к белой мечети большой про­бьюсь! – сказал Андемиркан» [Народные песни и инстру­ментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 54].

Черкесские исторические предания сохранили память об этом событии, не нашедшем отражения в официальных крымских хрониках. Возможно, дальнейшие исследования с привлечением османских архивов позволят внести кор­ректировку в предложенную нами датировку и интерпре­тацию Бахчисарайского похода.

¹ Междуморье (Хы тIыуащIэ) – метонимическое обозначение Ка­барды.

Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв."

Источники и литература

Кожев З.А.

• адыги
• черкесы
• кабардинцы
• бесленеевцы
• Крым
• Черкесия
• орда
• ногайцы
• татары