Сражение на реке Афипс (1570 г.): исторический контекст
Третья четверть XVI в. является уникальным временем в истории феодальной Черкесии. Это десятилетия интенсивных, разновекторных дипломатических, династических и военно-политических контактов четвертого и пятого поколения Иналидов с наиболее могущественными монархиями Восточной Европы – Крымским ханством, Московским царством, Великим княжеством Литовским, Ногайской Ордой.
Масштаб личностей, определявших основные тенденции политической жизни государств региона – крымского хана, разорителя Москвы (крымско-тат. Taht Alğan «Взявший Трон») Девлет-Гирея I (1552–1577), первого русского царя, покорителя Казани и Астрахани Ивана IV Грозного (1547–1584), пщышхуэ (великого князя) Кабарды Кемиргоко Идарова (1557(?)–1571(?)), оставившего по себе долгую память, также соответствует грандиозности событий, имевших место на протяжении относительно небольшого отрезка времени, но во многом обусловивших основные тенденции государственно-политического развития всех субъектов исторического процесса. Для феодальной Черкесии, классической страны ороакустической культуры с господством устной традиции, этот период интересен также тем, что впервые появляется корпус достоверных и весьма подробных письменных источников, которые позволяют детализировать исторические события во всей их сложности и своеобразии. Русские летописные и дипломатические документы проливают свет на важнейшие события черкесской истории и в комплексе с устными историческими преданиями дают исследователю богатый материал для научного анализа.
В первом томе сборника архивных документов и материалов «Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв.» в числе многих других ценных источников был опубликован отрывок из статейного списка русского посла в Крыму А.Ф. Нагова: «Июля в 30 день (1570 г. – К.З.)… приехал деи из Черкас Алди-Гирей царевич, а воевал деи черкасы Баазытцкие. И Темрюк (Кемиргоко Идаров – К.З.) деи князь з детьми Баязытцким черкасом приходил помогати, и был деи Темрюку-князю со царевичем бой, и Темрюк деи князь з бою съехал ранен, а дву сынов Темрюковых Мамстрюка да Беберюка царевич Алди Гирей на бою взял и привел с собою ко царю (т.е. хану Девлет-Гирею – К.З.) в Крым» [КРО. Т. 1. 1957: 22–23].
Этот лапидарный текст содержит крайне важную информацию. Локализация, точная дата, состав участников, чисто военные параметры и результат сражения не ясны, но ранение в бою пщышхуэ – великого князя Кабарды – одного из крупнейших черкесских княжеств, да еще и пленение двух его сыновей, событие явно не рядовое. Составители «Кабардино-русских отношений» ограничились, на наш взгляд, поверхностным и весьма неудачным отождествлением «баазытцких черкесов» с северокавказскими абазинами. Во-первых, статейный список А.Ф. Нагова, касающийся событий, предшествующих сражению крымского царевича Алди-Гирея с черкесами, рисует картину затяжного внутриполитического конфликта среди черкесских князей, в который оказалось вовлечено и Крымское ханство:
«Марта в 20 день (1570 г. – К.З.) … прислали деи ко царю из Черкас Исламбек-мурза да Капшюк-мурза (Асланбек и Пшеапшоко Кайтукины – К.З.) меньшово своего брата просити Алди-Гирея царевича, а царь бы Алды-Гирею царевичю велел воевати Ташрука да Темрюка (Тепсаруко Талостанов и Кемиргоко Идаров – К.З.), а Ташрук деи у Исламбека убил сына, и царь деи царевича отпущает в Черкасы.
… И марта в 21 день … приехал деи ко царю из Черкас Муртоза-мурза Буштуков сын просити Алди-Гирея царевича для того, которые деи черкасы были у царя в прикладе, и те деи промеж себя завоевались, и царь деи посылает в Черкасы Алди-Гирея царевича поугрозити и помирити, а людей со царевичем в Черкасы посылает немногих.
… Того ж дни (17 июня 1570 г. – К.З.) … царевич деи Алди-Гирей посылал от себя посылку в Черкасы в Кумук (Кемиргой – К.З.), а велел воевати, и черкасы деи Алди-Гиреевых царевичевых татар побили. А Алди-Гирей де царевич прислал ко царю, чтоб к нему прислал пищальников, а хочет деи на них сам итти. И царь деи к нему пищальников не послал и ему ходити не велел, а велел ему к себе быти» [КРО. Т. 1. 1957: 21–22].
Несмотря на то, что события, имевшие место в Черкесии весной–летом 1570 г. нашли адекватное отражение в русских письменных источниках, отечественная историография долгое время ограничивалась простым упоминанием факта сражения, в результате которого культовая фигура в истории Кабарды, великий князь, олицетворявший мифологему «добровольного присоединения» к России, был ранен. Не делалось даже попыток точно определить место сражения, состав его участников. Так, например, в первом томе «Истории Кабардино-Балкарской АССР» авторы ограничились лишь упоминанием того, что «в начале 1570 г. Темрюк Идаров умер от раны, полученной в битве с крымцами», хотя известие об этом сражении датируется 30 июля, т.е. далеко не началом года [История Кабардино-Балкарской…1967: 155].
В обобщающем труде «История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в.» этот сюжет дан с еще большими хронологическими неточностями, битва с крымцами локализуется на территории Кабарды и совмещается с отступлением части турецко-татарской армии из под Астрахани после неудачного похода 1569 г. [История народов… 1988: 318–319]. В новейшей черкесской историографии некоторые авторы пытались сопоставить сведения архивных источников с описанием неудачной для Идаровых битвы и противоречивые данные Ш.Б. Ногмова о сражении черкесов с крымцами на реке Ахупс, приводимые им в «Истории адыхейского народа» [Ногмов 1994: 128–129; Дзамихов 2001: 92–93; Карданов 2001: 36–37]. Интерпретация гидронима Ахупс как искаженного названия левого притока Кубани р.Афипс была предложена нами как рабочая гипотеза в историческом очерке «Адыгской (черкесской) энциклопедии» [Кожев 2006: 184–185]. Однако во всех этих случаях и сражение, и исторический контекст, и оценка военно-политической стратегии противовборствующих сторон оставались за рамками исследовательского интереса. Между тем, письменные источники позволяют удовлетворительно разрешить большую часть этих вопросов.
Из информации, скурпулезно собранной русским дипломатом, проступают контуры цепи событий, логическим завершением которых и стало крупномасштабное военное столкновение некоей коалиции черкесских князей – «баазытских черкесов» и кабардинского пщышхуэ Кемиргоко Идарова, с крымским войском, возглавляемым одним из старших сыновей хана царевичем Алди-Гиреем. Последнего приглашали и в Кабарду (князья Кайтукины), чтобы свести счеты с Талостановыми и Идаровыми, и в Западную Черкесию некие «завоевавшиеся» черкесские князья, ранее бывшие «у царя в прикладе», т.е. ориентировавшиеся во внешней политике на Крымское ханство. Определенно в этих событиях приняли участие кемиргоевцы, которые в первой половине июня 1570 г. разбили присланный Алди-Гиреем отряд. То есть локализация событий предшествующих итоговому сражению и ранению Кемиргоко Идарова говорит скорее о Западной Черкесии, территории как минимум западнее Лабы, которая была условной восточной границей кемиргоевских владений.
Кроме этих соображений, вытекающих из анализа письменного источника, есть еще одно обстоятельство, исключающее интерпретацию «баазытских черкесов» как северокавказских абазин. Это сюжет из «Истории адыхейского народа» Ш.Б. Ногмова, в основных чертах совподающий с сообщением А.Ф. Нагова:
«Крымский хан Девлет-Гирей … собрал войско с намерением совершенно истребить пятигорских кабардинцев. Князь Темрюк Маремшаович Идаров собрав многочисленное войско из кабардинцев и других адыхейских племен, двинулся к реке Ахупсу и при впадении ее в Кубань, близ Тамани (?) (выделено нами – К.З.), построил крепость и там ожидал неприятеля. Девлет-Гирей сначала вторгся в землю чапсогов (т.е. шапсугов – К.З.), разграбил и опустошил ее, а потом уже двинулся к тому месту, где ожидал его Темрюк. В первом сражении князь наш был ранен, но войско стояло крепко и битва завязалась жестокая. Кабардинцы, хотя не разбили неприятеля, но своим упорным мужеством лишили его надежды победить их. Оттуда Девлет-Гирей пошел к пределам России, в надежде хоть там поживиться богатой добычей» [Ногмов 1994: 123–124]. Далее автор приводит русский перевод песни, посвященной этому неудачному для черкесов сражению. Текст мало инфомативен, но помимо некоторых незначительных подробностей, упоминания имен наиболее отличившихся воинов, содержит название реки, на берегах которой произошло сражение – Ахупс [Ногмов 1994: 124]. Двойное упоминание гидронима и в устном предании и в поэтическом тексте, наряду с тем, что мы можем извлечь из архивных данных по предыстории битвы, на наш взгляд, позволяют уверенно интерпретировать Ахупс кабардинских преданий как Афипс, левый приток Кубани, впадающий в нее, с точки зрения неискушенных в кяхской топонимике восточных черкесов «близ Тамани». Река Афипс в середине XVI в. была географическим рубежом, отделявшим Жанеевское княжество от тесно связанных генетически и политически Кемиргоя и Хатукая. Подобная интерпретация позволяет также идентифицировать «баазытских черкесов» как позднесредневековых бжедугов. Последние в середине XVI в. уже начали свое движение на северные равнины, осваивая долину реки Псекупс, расположенную на восток сразу за долиной Афипса. Бжедуги были традиционными союзниками Идаровых, так как их родоначальник Идар Инармасов был по матери «бжедугским племянником». В свое время вокняжение Идара Инармасова в Кабарде было связано с активной поддержкой его кандидатуры родственниками и союзниками из числа западных черкесов – бжедугов, хегаков и кемиргоевцев [Кожев 2011]. В 40-х годах XVI в. письменные источники упоминают ежегодные посещения бжедугами Пятигорья для обработки выделенных им в Кабарде земель [Некрасов 1990: 107–108]. Очевидно, Идаровы очень ценили своих бжедугских родственников и союзников, стремились опереться на их военно-политический потенциал и, в свою очередь, поддерживали их в затруднительных случаях. Дальний поход на запад кабардинского пщышхуэ и сражение с общим врагом на границах владений традиционных союзников обретают смысл и значение.
Ш.Б. Ногмов как всегда небезупречен в передаче подробностей описываемых исторических событий. Он называет старшего сына Идара Темрюком Маремшаовичем, упоминает о шапсугах, якобы разгромленных крымцами, что для XVI в. выглядит явным анахронизмом, во главе татарского войска ставит самого хана Девлет-Гирея и объединяет события, связанные с ранением в битве пщышхуэ Кабарды со знаменитым походом 1571 г., когда крымцы сожгли и разорили Москву. Связь между этими событиями, на наш взгляд, несомненна и мы коснемся этого ниже, но они разделены во времени десятью месяцами и являются двумя самостоятельными компаниями, объединенными единой стратегией. Однако факт ранения Кемиргоко Идарова автор передает верно, несмотря на объяснимые попытки смягчить его значение якобы неясным исходом самого сражения. Ранение предводителя и пленение его старших сыновей по стандартам феодальной войны означают катастрофический разгром, даже если войско сумело удержать позиции и не обратиться в беспорядочное бегство. Как мы знаем, известие о ранении Кемиргоко Идарова это последнее упоминание о нем в русских письменных источниках. Сообщение Ш.Б. Ногмова о его выздоровлении и даже попытках собрать войско с тем, чтобы идти на помощь Ивану Грозному следует признать недостоверным [Ногмов 1994: 124–125]. Ранение в несчастном сражении на р. Афипс / Ахупс, по-видимому, стало причиной преждевременной смерти Кемиргоко Идарова, что очевидно кстати и для первого черкесского историографа: «… Этот добрый, храбрый, и лучший из всех князей наших умер от разболевшейся старой раны» [Ногмов 1994: 124–125].
Превосходная степень оценки личности пщышхуэ Кабарды, на наш взгляд, не объясняется исключительно очевидными прорусскими симпатиями Ш.Б. Ногмова. Несмотря на то, что Идаровы как владетельный род пресеклись в начале XVIII в., память об их самом знаменитом представителе пережила века. Для того, чтобы оценить масштабы его личности, а также последствия неудачного для черкесов сражения во второй половине июля 1570 г. на р. Афипс, необходимо рассматривать это событие в ряду предшествовавших и последующих событий и фактов политической биографии Кемиргоко Идарова, истории Черкесии, Крымского ханства и Московского царства.
Пщышхуэ Кабарды одним из последних в ряду черкесских Иналидов открыл для себя московское направление во внешней политике, но использовал его с энергией и последовательностью, завоевавшими ему исключительное положение в русско-черкесских отношениях. Кабардинское посольство появилось в Москве только в 1557 г. К этому времени русско-черкесские отношения уже имели за спиной несколько лет совместной борьбы с Крымским ханством, в Москву выехали и приняли крещение несколько жанеевских и бесленеевских аристократов со своими уорками, а черкесское военное присутствие в столице Русского государства использовалось царской дипломатией как фактор устрашения внешнеполитических противников [КРО. Т. 1. 1957: 4–7].
В октябре 1558 г. в Москву прибыло второе кабардинское посольство во главе с сыновьями Кемиргоко Идарова – Булгайруком и Солтануко (Салтан). Последний принял крещение и под именем Михаила Темрюковича Черкасского остался при дворе Ивана IV [КРО. Т. 1. 1957: 4–7]. Конец 50–х начало 60–х годов XVI в. стали своеобразным рубежом в истории развития русско-черкесских отношений. Западная Черкесия искала в лице Москвы надежного союзника против Османской империи и Крымского ханства. Фактический отказ Ивана IV от прямой военной помощи черкесам против османов и начало Ливонской войны (1558–1583) в Прибалтике резко сузили перспективы военного союзничества жанеевского, бесленеевского и других владетельных княжеств с Русским государством. Осознав бесперспективность союза с Москвой в деле сдерживания османского и крымского военно-политического давления, Иналиды Западной Черкесии предпочли вернуться к традиционной политике признания номинальной власти татарских ханов. Уже в начале 1561 г. жанеевские князья отказали сватам Ивана Грозного, овдовевшего в августе 1560 г. [КРО. Т. 1. 1957: 8–9].
А через два года, осенью 1563 г. послы от жанеевцев прибыли в Бахчисарай «на Черкасское государство царевича просить» и Девлет-Гирей отпустил с ними своего внука Ислам-Гирея [ПСРЛ. Т. 29. 1965: 274–275; Белокуров 1889: 60].
В конце 60–х годов в Жанее в качестве воспитанников (къан) владетельных князей находились два внука Девлет-Гирея – сыновья крымского калги Мухаммед-Гирея Сафа-Гирей и Ширван [Кушева 1950: 266]. Наиболее последовательные противники Османской империи и Крыма из числа черкесских аристократов покинули Москву и переселились в Великое княжество Литовское и Польшу [СРИО, Т. 71. 1892: 156; Хотко 2001: 212–213].
Если на западе Черкесии крымское влияние с начала 60–х годов последовательно возрастало, то в Кабарде происходили противоположные процессы. Особенно они усилились после женитьбы Ивана IV в августе 1561 г. на дочери Кемиргоко Идарова Гошаней – в крещении Марии Темрюковне Черкасской [КРО. Т. 1. 1957: 7, 9–10, 391].
Пщышхуэ Кабарды сделал ставку на тесный союз, в том числе династический, с Иваном Грозным, что было связано с особенностями внутриполитического положения Идаровых, их традиционным соперничеством с Талостановыми и Кайтукиными – потомками Талостана и Беслана Жанхотовых (См. Происхождение и историческая судьба…).
Русские летописи особо акцентируют внимание на этой внутриполитической коллизии, неустойчивости власти пщышхуэ в Кабарде и его стремлении конвертировать династический союз с могущественным русским царем в усиление своей владетельной власти в княжестве:
«И Темгрюк-князь со всею своею братию и з землею учинился государю в службе. А которые черкасские князи Темгрюку-князю были непослушны, и те, заслыша царское жалование … учали быти послушны и дани ему учали давати и во всей учинилися в Темгрюкове княжой воле» [КРО. Т. 1. 1957: 10]. Уже через год, в декабре 1562 г. Кемиргоко Идаров получил 1000 человек, оснащенных «вогненным боем», то есть вооруженных огнестрельным оружием и нанес поражение своим противникам в Кабарде. Краткое описание боевых действий и перечисление городков, селений и местностей, ставших театром боевых действий, позволяют предположить, что Кемиргоко Идаров преследовал своих противников вплоть до высокогорных ущелий от Баксана до Терека, где от царских стрельцов пытались укрыться «непослушные» амбициозному пщышхуэ Кабарды князья [КРО. Т. 1. 1957: 11]. В 1565 г. он добился от Ивана IV присылки еще более значительного военного контингента из стрельцов, казаков и детей боярских против «непослушных черкас». Летом 1566 г. Кемиргоко Идаров, используя русские отряды и собственные феодальные дружины разгромил своих противников. [КРО. Т. 1. 1957: 12–13].
Политика Кемиргоко Идаров демонстрировала не только обычную для феодальной этики готовность привлекать третьи силы во внутиполитическую борьбу. Как верховный правитель Кабарды он проявил способность к проектному мышлению и долгосрочной стратегии. Наглядный пример Крымского ханства, получившего в обмен на ограничение суверенитета неисчерпаемый источник экономических и военных ресурсов Османской империи и стабилизацию внутриполитического положения верховной власти хана, был перед лицом политической элиты феодальной Черкесии. Крымское ханство, до подчинения османам в 1475 г. было таким же страдательным объектом для черкесских и ногайских набегов, как и Астрахань накануне своего падения в 1556 г. [Интериано 1974: 50]. Но только Кемиргоко Идаров попытался реализовать схожий сценарий для Кабарды. Понимая значение войск нового типа, вооруженных огнестрельным оружием, для обуздания феодальной вольницы, он пошел на беспрецедентный шаг и обратился к правительству Ивана IV с просьбой санкционировать постройку в Кабарде крепости с постоянным гарнизоном русских стрельцов. В начале 1567 г. на Северный Кавказ были отправлены воеводы А.С. Бабичев и П. Протасьев «со многими людьми», пушками, пищалями и всеми необходимыми для строительства материалами. В течение года крепость была построена в месте слияния Сунжи и Терека и занята двухтысячным гарнизоном. Попытки Девлет-Гирея противодействовать Кемиргоко Идарову в его планах получить постоянную военную силу для укрепления своей власти и влияния в Кабарде и на всем Северном Кавказе оказались неудачны. Крымские войска во главе с калгой Мухаммед-Гиреем летом 1567 г. совершили поход в Кабарду, но были отбиты с большим уроном [КРО. Т. 1. 1957: 13, 17–20]. Опасность появления русской крепости в стратегически важном регионе была очевидна и в Бахчисарае и в Стамбуле. Дипломатический нажим на правительство Ивана IV с целью заставить его ликвидировать Терский город ни к чему не привел. Русское правительство мотивировало постройку Терского города «челобитьем» Кемиргоко Идарова, в чьих владениях он был возведен с целью защиты последнего от недругов, в первую очередь, «непослушных черкас» [АИГИ, Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 12. лл. 4–25]. В условиях крайнего обострения противоречий между Московским царством и Османской империей, султанским правительством был санкционирован грандиозный поход кафинского наместника Касим-паши с целью захвата Астрахани. Реализация этого плана означала конец всей политической стратегии Кемиргоко Идарова, но поход, во многом благодаря саботажу Девлет-Гирея, закончился неудачей, отступлением и фактическим разгромом османских сил в аръергардных боях. Очевидец отступления, Семен Мальцев, находившийся в турецком войске пленником, сообщал: «И шли… от Асторохани месяц до Азова, царь [Девлет-Гирей] их волочил под Черкасы Кабардинскою дорогою по безводным местом, томил их нароком: царю … опять к Асторохани и крымским людем добре не хочется. И многие … турки з голоду померли, и лошади померли, и черкасы у них людей покрали и лошадей много, и Казыевы люди и крымские лошади крали и людей грабили...» [Исторические записки Т. 22. 1947: 157].
Несмотря на неудачу похода Касим-паши на Астрахань и неблагоприятное впечатление от разгрома османских сил, собственно крымское влияние в Черкесии и в 1570 г. продолжало оставаться весьма актуальным. Об этом свидетельствуют приведенные выше выдержки из статейного списка А.Ф. Нагова с данными об активных дипломатическипх контактах влиятельных черкесских князей с Девлет-Гиреем и старшими крымскими царевичами. Именно в этот момент, критический для всей конфигурации внутриполитических сил в Иналидской Черкесии и вокруг нее, происходит сражение на р. Афипс. Кемиргоко Идаров, стремясь развить стратегический успех кабардино-русского союза и нейтрализовать сторонников крымской внешнеполитической ориентации рискнул поддержать коалицию западночеркесских владетелей, выступивших против Алди-Гирея. Состав этой коалиции невозможно точно определить. Но вероятное участие в нем кемиргоевцев, бжедугов и пщышхуэ Кабарды делает ее весьма представительной. Общий мобилизационны ресурс бжедугов и кемиргоевцев в середине XVII в. составлял соответственно 3 тыс. и 10 тыс. человек [Челеби 1979: 75, 78]. Старшие крымские царевичи в случае ведения военных действий обычно располагали примерно половиной крымской полевой армии, насчитывавшей, как правило, 40–50 тыс. человек. Крымские «пищальники», по-видимому, в сражении на р. Афипс участия не принимали, но то, что, судя по устному преданию, черкесы придерживались оборонительной тактики, свидетельствует в пользу численного превосходства крымских войск, которые должны были насчитывать не менее 20 тыс. человек. Пщышхуэ Кабарды был ограничен в своих военных возможностях враждебной позицией Кайтукиных, которые еще в марте 1570 г. прямо приглашали Алди-Гирея для расправы с Талостановыми и Идаровыми, и в лучшем случае мог оперировать войсками собственного удела при поддержке Тепсаруко Талостанова. По репрезентативным данным 40-х годов XVII в. речь может идти примерно об 1 тыс. дворянской – уоркской панцирной конницы, подкрепленной простой недоспешной кавалерией из «черного народа» численностью до 2 тыс. человек [КРО. Т. 1. 1957: 385–386]. Ставки в этой борьбе были крайне высоки. Тем не менее, Кемиргоко Идаров рискнул … и проиграл все!
Тяжелое ранение пщышхуэ и пленение его старших сыновей настолько ухудшили расклад внутриполитических сил в Кабарде, что уже в марте следующего 1571 г. Иван IV в грамоте османскому султану Селиму II (1566–1574) официально пообещал уничтожить Терский город [КРО. Т. 1. 1957: 27–28]. Очевидно, после поражения Кемиргоко Идарова – главного бенефициария постоянной военной помощи в лице царских стрельцов, даже снабжение продовольствием многочисленного гарнизона Терского города, располагавшегося вдали от безопасных морских коммуникаций, стало неразрешимой проблемой. Русское правительство начало переговоры с крымцами по поводу выкупа из плена сыновей Кемиргоко Идарова, а укрепленный город на Тереке был оставлен [КРО. Т. 1. 1957: 26–29, 30–33].
Но это не спасло Ивана IV, лишившегося своего основного союзника, сковывавшего крымские силы на Северном Кавказе. Девлет-Гирей весной 1571 г. начал крупномасштабный поход на русские земли, страна и войско, ослабленные многолетним опричным террором, оказались не способны к эффективной обороне. 24 мая Девлет-Гирей со всей крымской армией подошел к Москве и зажег посады [КРО. Т. 1. 1957: 33]. Свидетельство очевидца, опричника немецкого происхождения Генриха Штадена рисует картину страшного опустошения: «…За шесть часов выгорели начисто и город, и кремль, и опричный двор, и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть» [Штаден 1925: 107].
Получив передышку после отступления крымских войск, Иван Грозный обрушил новые репрессии на свое окружение. В числе первых был казнен Михаил Темрюкович Черкасский, обвиненный в сговоре с крымским ханом. По данным Генриха Штадена: «Князь Михаил сын [Темрюка] из Черкасской земли, шурин великого князя (т.е. Ивана IV – К.З.), стрельцами был насмерть зарублен топорами и алебардами» [Штаден 1925: 98]. Примечательно, что Генрих Штаден также озвучивает любопытную версию крымского похода 1571 г.: «…Крымский царь пошел к Москве с Темрюком из Черкасской земли – свойственником великого князя» [Штаден 1925: 107].
Участие Кемиргоко Идарова в походе Девлет-Гирея и разорении Москвы было физически невозможно хотя бы из-за его ранения. Но упоминание пщышхуэ Кабарды в одном ряду с Девлет-Гиреем, наверное, самым грозным и удачливым правителем Крыма, во-первых, свидетельствует о масштабе его личности в глазах современников, а во-вторых, демонстрирует, что версия, озвученная Генрихом Штаденом, была в свое время весьма популярна в Москве. Присутствие черкесских контингентов, в том числе и из Кабарды, в армии Девлет-Гирея несомненна. Кемиргоко Идаров не мог этому воспрепятствовать после поражения в битве на р. Афипс. Жители русской столицы были хорошо знакомы с черкесами, которые начиная с 1552 г. сотнями подолгу жили в Москве. Ощутимое присутствие черкесских воинов в крымской армии в дни пожара и разорения Москвы не прошло мимо внимания москвичей и наверняка послужило поводом для обвинения Кемиргоко Идарова в организации похода, а Михаила Черкасского в предательстве. Двусмысленность сложившейся ситуации усугублялось тем, что племянница Кемиргоко Идарова – дочь одного из его младших братьев Желегота, известная в русских источниках как «Айшефат Масалтан царица», была одной из жен Девлет-Гирея I, о чем хорошо знал и русский царь [АИГИ. Ф.1. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 26; Налоева 2015: 2]. Позднее, трезво оценив ситуацию, Иван IV осознал, что прямой вины Идаровых в катастрофе мая 1571 г. не было. Во всяком случае, уже в июне 1571 г. русская дипломатия пыталась скрыть факт бессудной казни Михаила Темрюковича Черкасского перед его братьями, находящимися в плену, и представить смерть их близкого родственника как трагическую случайность. Во второй половине 1571 г. даже продолжались переговоры о выкупе двух царских шуринов из крымского плена [КРО. Т. 1. 1957: 33–34].
Как известно, в следующем 1572 г. русские войска во главе с князем М. Воротынским и Д. Хворостининым взяли реванш у Девлет-Гирея, наголову разгромив крымско-османскую армию на подступах к Москве в битве при Молодях [Карамзин, Т. IX. 1989: 119–120]. Это спасло Русское государство от крупных территориальных потерь, но для Кабарды и рода Идаровых события 1570–1572 гг. стали поворотным пунктом. Несмотря на амбициозность, умение трезво оценить меняющееся геополитическое окружение Иналидской Черкесии, обрести в нем новые ресурсные возможности для развития государственности Кабарды, способность к риску, Кемиргоко Идаров не сумел реализовать свой политический проект. Город так и не стал органичной частью социально-политического ландшафта Кабардинского княжества и всей Иналидской Черкесии. Пщышхуэ крупнейших княжеств, не находя точку опоры в борьбе с феодальной вольницей за централизацию верховной политической власти, так и не стали полноценными выразителями центролизаторских тенденций.
Позднее, уже в 1588 г. после очередного посольства Идаровых, русское правительство восстановило Терский город. На новом месте, в 30 верстах от устья Терека, на его протоке Тюменке, была основана крепость, просуществовавшая до 20-х гг. XVIII в. [КРО. Т. 1. 1957: 49–54, 388, 399; РЧО 1997: 7] Но новый Терский город, построенный на дальнем пограничье Кабарды, вдали от основного массива черкесского населения, навсегда остался чужеродной ксенией, имеющей минимальное влияние на функционирование политических институтов Кабардинского княжества.
Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв."
Комментарии 0