Тау-Султан Алиханович Шеретлоков
В этом году исполнилось 135 лет со дня рождения Тау-Султана Алихановича Шеретлокова, кабардинского драматурга, поэта, лингвиста, переводчика и педагога.
Один из лучших представителей национальной культуры первых десятилетий прошлого века, в 1937 году он стал жертвой политических репрессий. Узаконенная бесчеловечность того периода оставила на нашей республике особую печать. Говоря словами Заура Налоева, «в Кабардино-Балкарии советская инквизиция оказалась кровожаднее, чем в других республиках и областях».
Приговор по сфабрикованному против Шеретлокова обвинению привели в исполнение 23 августа. Немногим раньше, в то же лето, были расстреляны прогрессивные деятели кабардинской литературы Мачраил Пшуноков, Джансох Налоев, Абдул Пшеноков, Хагуцира Срухов, Залимхан Максидов, Тута Борукаев. Разделил их участь и Михаил Талпа, русский ученый, филолог, имя которого неразрывно связано с историей фольклористики и литературы кабардинцев.
Это было поколение удивительных людей. В сложных и противоречивых преобразованиях каждому из них было дано ухватиться за те линии культуры, в которых виделось спасение полуразрушенного этнического мира. Последствия Кавказской войны были опустошительны во всех смыслах. Осознание этой трагедии в 1920-30-е годы оставалось ясным, и развернувшееся по всей стране движение по распространению национальной письменности углублялось в Кабарде собственным смыслом и собственной традицией, заложенной еще во второй половине ХІХ столетия. За очень короткое время для развития родного языка и письменности было сделано многое. Но это движение было прервано на самом взлете, и уже к концу 30-х годов так называемая «новая культура» обрела совсем другое качество.
Поколение этих людей мы, к сожалению, видим сквозь пелену всевозможных напластований – времени, запретов, фальсификаций, вынужденного молчания, которое с годами трансформировалось в массовое беспамятство, обрывочных свидетельств, которые уже вряд ли когда-нибудь сойдутся в целостную картину.
Каждому из них удалось талантливо проявить себя в разных творческих ипостасях. Литераторы, фольклористы, лингвисты, педагоги в одном лице. Но и среди них его фигура стоит особняком. Тау-Султана выделяет и европейская образованность, и аристократическое происхождение, которое он никогда не пытался скрыть, и отчетливо выраженная творческая преемственность. Многое в его жизни сложилось благодаря участию дяди, Эльбоздуко (Владимира) Кудашева, просветителя, мецената, автора труда «Исторические сведения о кабардинском народе». Как известно, благодаря ему Тау-Султан получил лучшее по тем временам образование, сначала во Втором Санкт-Петербургском Реальном училище, а несколько позже – в Санкт-Петербургском университете, на факультете восточных языков. Однако из более отдаленного времени проступает еще одна личность – это легендарный эфенди и учитель Нотауко Шеретлук из Шапсугии, откуда берет начало род Шеретлоковых. Хаджи Нотауко Шеретлук, по свидетельству Адыль-Гирея, считался «величайшим поэтом Черкесии». В 1820-х годах он взялся за перевод на адыгский Корана, для этого несколько лет трудился над алфавитом и грамматикой родного языка, но, под давлением духовенства и одолеваемый мистическими видениями, бросил свой труд в огонь. Алфавит Тау-Султана Шеретлокова ожидала более счастливая судьба.
В дошедшем до нас научном очерке Шеретлокова есть места, проясняющие главное в его работе над адыгской письменностью. Он говорит, что арабский шрифт не позволит добиться желаемого прогресса, причина – в «технических и практических его дефектах, что сильно мешают скорописи и быстрому чтению». Вдохновляясь удачным опытом Льва Лопатинского, в 1916 году Шеретлоков разрабатывает алфавит на основе русской графики. Тем не менее, в 1920 году из-за отсутствия подходящего типографского шрифта он «принужден был составить кабардинскую азбуку тем же арабским шрифтом». Уже в следующем году при содействии Паго Тамбиева и Али Пшунетова Шеретлоков составляет алфавит на основе латиницы.
Все усилия Шеретлокова находят практическое применение: он издает учебную и методическую литературу и благополучно использует ее в своей педагогической работе. Разумеется, профессиональный словесник Шеретлоков, прекрасно владеющий русским, балкарским, арабским, французским, немецким, турецким, был востребован не только как преподаватель родного языка. Список заведений, в которых он преподавал, впечатляет. Здесь же иллюстрация его пути от дореволюционных традиций образования к новым, советским: Докшукинское училище, 2-е Тамбиевское и Аргуданское приходские училища, Нальчикское Реальное училище, женская гимназия, школа №1, Ленинский учебный городок и Совпартшкола при нем, школа №2, Дворец пионеров, медтехникум города Нальчика.
Энтузиаст и новатор. Одно из воплощений его разносторонней натуры – так называемые «живые картины» из прошлого, за постановку которых он берется в годы преподавания в Реальном училище. При поддержке своих студентов он ставит пьесы собственного сочинения – «Джабаги Казаноко» (1906), «Кушук и его невеста» (1913), «Нэгурэш». Датировка последней неизвестна, но временной промежуток между двумя другими, свидетельства о внимании Шеретлокова к хореографии и жанру мимодрамы, говорят о том, что драматургия не была для него простым увлечением. Характерно, что в первых трудах по истории кабардинского театра эти события отражаются вскользь, ведь «Тау-Султан Шеретлоков, дворянин по происхождению», преподавал в училище, «куда имели доступ только сынки представителей имущих классов». Но ничто не в силах отменить очевидное: первая кабардинская пьеса принадлежит перу Тау-Султана Шеретлокова.
Среди уцелевших произведений Шеретлокова – научная статья, о которой мы уже упомянули, переводы, пьеса, стихотворения, дидактическая проза. Невозможно обойти вниманием его поэзию, настолько далека она от риторики своего времени. Сначала были зарисовки родного пейзажа. Среди них, кстати, есть погодное явление, которое мы так часто наблюдаем в последние годы – бесснежная зима. Но сетований на природу нет. Одно лишь восхищение, ведь «По воле божьей край наш одарен», «куда ни глянь, кругом весны обличье» («Зима», 1917). Кроме песни «Прекрасный Кавказ» (1916), все дошедшие до нас стихотворения датированы 1917 – 1920 годами. Следовательно, появлялись они на фоне гражданского противостояния в России и родной Кабарде. Перед лицом масштабной ломки привычных устоев он создает философски углубленные стихотворения «Человек» (1918), «Надежда» (1918), «Душа и тело» (1919). Между телом и душой нет равноправия: «страдательным» началом он мыслит именно тело, а не душу. Душа же – начало движущее, за чьи порывы телу всякий раз «приходится расплачиваться», а когда силы идут на убыль, его «бросая в поле, / Душа в заоблачный мир возвращается». Он не заостряет особо, но и не скрывает своей религиозности.
Судя по исследовательским комментариям Екатерины Машитловой и Заура Налоева, большая часть этих стихотворений извлечена из текста «Азбуки», изданной в 1921 году. Значит, в свое время эти стихи были на виду и широко известны. Однако в 1933 ни одно из них не попало в первый сборник кабардинской поэзии. Более того, констатируя, что «в нем не нашли почему-то своего места те, которые по праву должны были занять его», критик Джансох Налоев даже не вспомнил о Шеретлокове. То и другое по-своему закономерно, ведь сборник «Первый шаг» проникнут пафосом строительства новой жизни, и творчество авторов «из бывших» было бы совсем не к месту.
С открытием в 1926 году Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института Тау-Султан Шеретлоков становится его сотрудником, он погружается в вопросы сбора и изучения фольклора, участвует в фундаментальной работе «Кабардинский фольклор» (1936). Именно в архиве этого института хранится его творческое наследие. После ареста уцелело совсем немного, но даже это немногое количественно выделяется на более чем скромном фоне рукописей, принадлежащих творческой плеяде 20-30-х годов. В этом большая заслуга его потомков: дочерей – Тау-Жан, Равиды, Эльмиры, сына Азрет-Али и внука – Амура Азрет-Алиевича. Реабилитировать его имя им удалось после неоднократных попыток, в 1960 году. До того момента правда о его трагической кончине была скрыта.
Интерес ученых к личности и творчеству Тау-Султана Шеретлокова устойчив. Это подтверждают исследования Ч. Карданова, Т. Кумыкова, А. Абазова, С. Алхасовой. Но вместе с тем очевидно, что память не должна замыкаться в узких научных кругах. Здесь необходима наглядность, делающая ее доступной для всех. С конца 1990-х годов коллектив Кабардино-Балкарского научно-исследовательского института (ныне ИГИ КБНЦ РАН) при поддержке научного сообщества республики периодически выступает с просьбой увековечить память Шеретлокова. Объемная история этих ходатайств дополняет архив деятеля. Но по неизвестным причинам память о Тау-Султане Алихановиче Шеретлокове так и остается неувековеченной.
История человека, имя которого было долго под запретом, с каждым новым свидетельством, с каждой новой деталью будто отвоевывается у мрака. В этой борьбе появляется ожидание, что найдется что-то такое, в чем хотя бы на мгновение мелькнут живые черты. Любому неравнодушному это чувство хорошо знакомо.
Среди прочих документов его архива есть двойной листок почтовой бумаги. Это короткое письмо, адресованное «Его Высокородию Тау-Султану Алихановичу Шеретлокову». Оно не просто говорит о нравах, культуре общения той поры. Оно о том, что едва уловимо скользит между строк, между слов. Это поэзия жизни, которой одухотворена молодость.
В левом углу письма живописное изображение – веточка цветущего шиповника. Правый угол закрыт кусочком голубого картона, а на нем - бисерным почерком - «Кто помнит меня, того и я не забываю…». Картон этот не просто приклеен к бумаге, а для большей надежности еще и «прошит» атласной ленточкой. Фрагмент веточки изящно ложится поверх картона, стало быть, рисунок создан рукой отправительницы. Намек на это есть и в строчках, которые следуют ниже:
«Многоуважаемый Султан Алиханович! Сердечно благодарю за память, поздравления, и главное за внимание, которое я высоко ценю.
А потому несмотря на то, что я больна – потрудилась для Вас в день своего Ангела.
Уважающая Вас».
Далее подпись, в которой можно разобрать только начальные буквы – «В.З.». Того, что было замаскировано с таким изяществом и старанием, уже не прочесть. Отогнув краешек картона можно разобрать лишь тревожное «забыли!».
Судя по почтовым отметкам на обороте, письмо было получено 18 сентября 1910 года – время университетской учебы Тау-Султана. Наверное, это письмо – самое трогательное из всего, что сохранилось. Оно уносит в пору его молодости, одаривает светом бытия. Какие бы сложности ни возникали на пути, впереди только светлое. Ведь молодость видит будущее прекрасным. Ничто непоправимое в нем невозможно…
Инна Кажарова
старший научный сотрудник
Института гуманитарных исследований КБНЦ РАН
Комментарии 0