Война, вошедшая в каждого
Только что в Майкопе появился вышедший в Москве в издательстве «Фолио» массивный сборник рассказов северокавказских авторов (763 с.). Отреагировать на произведения всех вошедших в него сорока пяти писателей, сразу не получится, и потому сначала – реакция на произведения наших местных авторов – из Адыгеи.
«Война длиною в жизнь…». К счастью, война, которая вошла в жизни авторов сборника, исторически ограничилась несколькими годами, однако на уровне психологии каждого из них она оказалась гораздо более длительной, даже можно сказать, бесконечной. И потому Айтеч Хагуров в своем рассказе «Переправа» столь живо и выразительно передает многогранные ощущения своего военного детства. Сон и возникающие на уровне подсознания страхи, тревоги ребенка, отец которого ушел на фронт; ребенка, единственной радостью для которого могла стать найденная на дереве шелковица; ребенка, не теряющего в тягостных жизненных обстоятельствах, в условиях военной разрухи и голода присутствия духа. Причем единственное, чего было достаточно для того, чтобы к маленькому человеку вернулась надежда, – это наплакаться: «Надо же было как-то нарушить эту оглушающую пустоту и тишину». И далее автору удается изнутри раскрыть процесс психологической адаптации ребенка к подобным условиям существования, обстоятельства его самоутверждения в социуме военного и послевоенного периода.
Причем там, где, казалось, должен был бы присутствовать сплошной негатив и пессимизм, писателю создает атмосферу здорового оптимистического настроя, благодаря объективному отображению позитивного взгляда ребенка на детали окружающей жизни. Чего стоит, к примеру, описание обстановки на празднике труда и общения – шыхьафе либо на аульском ледовом празднике. Уже одна атмосфера, воссоздаваемая автором, помогает нам, детям второй половины прошлого века, знающим военные годы только по книгам и страшным фильмам, взглянуть на это время не как на сплошную черную полосу, а все-таки как на некое многоцветие, тоже порой не лишенное некой радужности. При этом здесь масса бытовых подробностей обычной аульской жизни, вплоть до описания традиционных блюд, детских развлечений или приемов гадания.
Вновь то же военное и послевоенное нечто, атмосферу которого воспроизводит А.Хагуров, встает на первых же страницах другого автора из Адыгеи – Розы Паранук. И вновь такое частое и распространенное как для тех лет, так и для современности явление, как гадание. Действительно, должны же были хоть во что-то верить отчаявшиеся люди, которым было намертво запрещено властью верить в бога. Вот они и молились на того, кто давал им некую надежду. Кстати, мотив гадания и реализации в действительности того, что предсказано, имеет место и в рассказе «Старый петух Былымготовых» другого автора – Пшимафа Кошубаева. Вновь персонаж, в функции которого входит гадание, справедливо предрекает радостную весть и, несмотря на текущие бытовые трудности предсказанное событие – свадьба сына – в итоге должно обернуться радостью для всей семьи.
Так и героиня рассказа Розы Паранук все-таки дождалась с войны мужа, возвращение которого ей обещала гадалка. При этом другой, отличный от рассказа А.Хагурова сюжет, сохраняет тот же настрой постоянных душевных метаний, ожиданий и сбывшихся надежд – в первом случае мальчика-подростка, во втором – молодой аульской женщины-матери. Таким образом, и здесь имеет место война, накрепко вклинившаяся в жизнь.
У другого автора – Юнуса Намитокова – психологическая обстановка не меняется. Персонажи его небольших рассказов можно считать родственными как раз с опорой на их настроение, возможно, спровоцированное войной. Внешне они совсем не похожи, но каждый из них одинаково сиротлив, одинок, потерян, покинут и даже порой никому не нужен. Так, в рассказе «Незаметный» сорокалетний работник кладбища Хату холодным днем исполняет свои прямые обязанности по подготовке могилы. Одинокий вдовец, боясь возвращаться в пустой дом, он с нетерпением ожидает приглашения за стол, однако дожидается этого лишь в последнюю очередь, когда все разъехались, что, конечно, заставляет читателя разочароваться и привносит в его сердце резкую боль за скромного главного героя.
Тот же негативный настрой сохраняется у читателя при переходе к другому рассказу Ю.Намитокова – к рассказу «Не ушла она». Вновь одиночество, сиротливость и потерянность, пусть совсем другого героя. В зачине эти эмоции присущи собаке, постоянно находящейся у наступающей на берег воды, т.е., как говорит автор. «созданного кем-то моря, которое затопило родной аул». Затем эти же ощущения горечи и утраты передаются другому герою – старику, который приехал за собакой и остался рядом с ней, со слезами на глазах прощаясь со своей бездумно затапливаемой родиной. И вновь у читателя остается нота отчаяния и безнадежности, – нота, обязательная для сборника, ключевым элементом которого является война.
В рассказе Нальбия Куека «Осмез» нет конкретных исторических лиц, его герой - образ собирательный, несущий большую смысловую нагрузку с немалым оттенком традиционного для авторского стиля символизма. Главный герой концентрирует в себе черты, свойства, характеры целого исторического явления – некой военной силы, которой ничто не страшно, которая испытывает потребность постоянно поглощать все окружающее. На протяжении развития повествования перед читателем встает яркая, порой устрашающая картина приспособления этого агрессивного и постоянно голодного чудища к жизни.
Однако, несмотря на то, что Осмез априори не может испытывать никаких чувств, у него все-таки в процессе адаптации возникают различные, условно «очеловечивающие» его трудности. Так, к примеру, однажды он познает тоску и одиночество, у него возникает потребность в общении, которая реализуется в разговоре с лошадью, а со временем люди, считавшие его своим врагом, принимают его в качестве образцового воина, который идеально справляется со этой ролью. Однако, неблагодарные люди, так и не понявшие его, бесчеловечно расправились с ним, что символизирует традиционное неумение общества не то что возвеличить, а просто принять того, кто сильнее человека и не похож на него.
Так и герой другого рассказа – «Ильяс и Хэндах» Юнуса Чуяко. Здесь вновь активный в военном отношении образ – Страшный Абрек Ильяс, отомстивший в послевоенное время за застреленного в мирной жизни брата. Говоря словами автора, «солнце сталинской конституции своими яркими лучами озарило темь прошлых веков» и Ильяс, не выдержав тяжести содеянного, лишился разума и здесь он, неприкаянно бродящий по окраинам аула, избегающий и пугающий людей, предстает сродни Осмезу Н.Куека. Юнус Чуяко в финале рассказа откровенно ассоциирует себя со своим героем, а свою участь писателя с его поломанной судьбой. А последнюю авторскую фразу можно отнести ко всем произведениям сборника, в которых фигурируют искалеченные системой образы: «Разве поломанная судьба его не может быть символом страданий многих и многих, властно пересаживаемых из одной почвы в другую? Ведь болеет потом и крошечный росточек, и дерево…» .
Литература:
1. Война длиною в жизнь: Сборник рассказов северокавказских писателей. – М.: Фолио, 2007. – 763 с.
«Война длиною в жизнь…». К счастью, война, которая вошла в жизни авторов сборника, исторически ограничилась несколькими годами, однако на уровне психологии каждого из них она оказалась гораздо более длительной, даже можно сказать, бесконечной. И потому Айтеч Хагуров в своем рассказе «Переправа» столь живо и выразительно передает многогранные ощущения своего военного детства. Сон и возникающие на уровне подсознания страхи, тревоги ребенка, отец которого ушел на фронт; ребенка, единственной радостью для которого могла стать найденная на дереве шелковица; ребенка, не теряющего в тягостных жизненных обстоятельствах, в условиях военной разрухи и голода присутствия духа. Причем единственное, чего было достаточно для того, чтобы к маленькому человеку вернулась надежда, – это наплакаться: «Надо же было как-то нарушить эту оглушающую пустоту и тишину». И далее автору удается изнутри раскрыть процесс психологической адаптации ребенка к подобным условиям существования, обстоятельства его самоутверждения в социуме военного и послевоенного периода.
Причем там, где, казалось, должен был бы присутствовать сплошной негатив и пессимизм, писателю создает атмосферу здорового оптимистического настроя, благодаря объективному отображению позитивного взгляда ребенка на детали окружающей жизни. Чего стоит, к примеру, описание обстановки на празднике труда и общения – шыхьафе либо на аульском ледовом празднике. Уже одна атмосфера, воссоздаваемая автором, помогает нам, детям второй половины прошлого века, знающим военные годы только по книгам и страшным фильмам, взглянуть на это время не как на сплошную черную полосу, а все-таки как на некое многоцветие, тоже порой не лишенное некой радужности. При этом здесь масса бытовых подробностей обычной аульской жизни, вплоть до описания традиционных блюд, детских развлечений или приемов гадания.
Вновь то же военное и послевоенное нечто, атмосферу которого воспроизводит А.Хагуров, встает на первых же страницах другого автора из Адыгеи – Розы Паранук. И вновь такое частое и распространенное как для тех лет, так и для современности явление, как гадание. Действительно, должны же были хоть во что-то верить отчаявшиеся люди, которым было намертво запрещено властью верить в бога. Вот они и молились на того, кто давал им некую надежду. Кстати, мотив гадания и реализации в действительности того, что предсказано, имеет место и в рассказе «Старый петух Былымготовых» другого автора – Пшимафа Кошубаева. Вновь персонаж, в функции которого входит гадание, справедливо предрекает радостную весть и, несмотря на текущие бытовые трудности предсказанное событие – свадьба сына – в итоге должно обернуться радостью для всей семьи.
Так и героиня рассказа Розы Паранук все-таки дождалась с войны мужа, возвращение которого ей обещала гадалка. При этом другой, отличный от рассказа А.Хагурова сюжет, сохраняет тот же настрой постоянных душевных метаний, ожиданий и сбывшихся надежд – в первом случае мальчика-подростка, во втором – молодой аульской женщины-матери. Таким образом, и здесь имеет место война, накрепко вклинившаяся в жизнь.
У другого автора – Юнуса Намитокова – психологическая обстановка не меняется. Персонажи его небольших рассказов можно считать родственными как раз с опорой на их настроение, возможно, спровоцированное войной. Внешне они совсем не похожи, но каждый из них одинаково сиротлив, одинок, потерян, покинут и даже порой никому не нужен. Так, в рассказе «Незаметный» сорокалетний работник кладбища Хату холодным днем исполняет свои прямые обязанности по подготовке могилы. Одинокий вдовец, боясь возвращаться в пустой дом, он с нетерпением ожидает приглашения за стол, однако дожидается этого лишь в последнюю очередь, когда все разъехались, что, конечно, заставляет читателя разочароваться и привносит в его сердце резкую боль за скромного главного героя.
Тот же негативный настрой сохраняется у читателя при переходе к другому рассказу Ю.Намитокова – к рассказу «Не ушла она». Вновь одиночество, сиротливость и потерянность, пусть совсем другого героя. В зачине эти эмоции присущи собаке, постоянно находящейся у наступающей на берег воды, т.е., как говорит автор. «созданного кем-то моря, которое затопило родной аул». Затем эти же ощущения горечи и утраты передаются другому герою – старику, который приехал за собакой и остался рядом с ней, со слезами на глазах прощаясь со своей бездумно затапливаемой родиной. И вновь у читателя остается нота отчаяния и безнадежности, – нота, обязательная для сборника, ключевым элементом которого является война.
В рассказе Нальбия Куека «Осмез» нет конкретных исторических лиц, его герой - образ собирательный, несущий большую смысловую нагрузку с немалым оттенком традиционного для авторского стиля символизма. Главный герой концентрирует в себе черты, свойства, характеры целого исторического явления – некой военной силы, которой ничто не страшно, которая испытывает потребность постоянно поглощать все окружающее. На протяжении развития повествования перед читателем встает яркая, порой устрашающая картина приспособления этого агрессивного и постоянно голодного чудища к жизни.
Однако, несмотря на то, что Осмез априори не может испытывать никаких чувств, у него все-таки в процессе адаптации возникают различные, условно «очеловечивающие» его трудности. Так, к примеру, однажды он познает тоску и одиночество, у него возникает потребность в общении, которая реализуется в разговоре с лошадью, а со временем люди, считавшие его своим врагом, принимают его в качестве образцового воина, который идеально справляется со этой ролью. Однако, неблагодарные люди, так и не понявшие его, бесчеловечно расправились с ним, что символизирует традиционное неумение общества не то что возвеличить, а просто принять того, кто сильнее человека и не похож на него.
Так и герой другого рассказа – «Ильяс и Хэндах» Юнуса Чуяко. Здесь вновь активный в военном отношении образ – Страшный Абрек Ильяс, отомстивший в послевоенное время за застреленного в мирной жизни брата. Говоря словами автора, «солнце сталинской конституции своими яркими лучами озарило темь прошлых веков» и Ильяс, не выдержав тяжести содеянного, лишился разума и здесь он, неприкаянно бродящий по окраинам аула, избегающий и пугающий людей, предстает сродни Осмезу Н.Куека. Юнус Чуяко в финале рассказа откровенно ассоциирует себя со своим героем, а свою участь писателя с его поломанной судьбой. А последнюю авторскую фразу можно отнести ко всем произведениям сборника, в которых фигурируют искалеченные системой образы: «Разве поломанная судьба его не может быть символом страданий многих и многих, властно пересаживаемых из одной почвы в другую? Ведь болеет потом и крошечный росточек, и дерево…» .
Литература:
1. Война длиною в жизнь: Сборник рассказов северокавказских писателей. – М.: Фолио, 2007. – 763 с.
Комментарии 0