Алая агрессия Черной горы
Тема противостояния добра и зла не нова для адыгской литературы. Можно с уверенностью утверждать, что практически каждое произведение отечественных писателей в какой-то степени затрагивало аспекты черной и белой сторон духовной жизни человека, либо утверждало те или иные этические нормы. Особенно характерно в этом плане рассмотренное выше произведение Юнуса Чуяко “Сказание о Железном Волке”, одним из основных лейтмотивов которого являются вопросы нравственного осмысления зла и борьбы с ним. Однако до сих пор в произведениях национальных писателей эта тема звучала лишь как мотив, сопровождающий фабульную линию произведения. И впервые этой нравственной проблеме посвящена целая повесть - от первой строки и до последней. Речь идет о вышедшей в 2001 году повести Нальбия Куека “Черная гора”.
Несомненна не только тематическая, но и стилистическая новизна произведения. Слова, образы и характеры, с помощью которых писатель доносит до читателя свои мысли и чувства, новы и своеобразны. На наш взгляд, эта повесть - не для легкого чтения. Ее философское и образно-символическое выражение где-то даже сложно для читателя. Но зато как глубоки мысли, как свежо их отражение в языке повести, как исторически актуальны и в то же время потрясающе современны затрагиваемые в ней вопросы.
Память о страшной трагедии, постигшей наш народ сто с лишним лет назад, - память генетическая. Она и сегодня с болью отзывается в сердце каждого адыга. До сих пор кровоточат раны, нанесенные жестокой захватнической политикой царизма. Вот почему так живы и непосредственны страдания и боль героев повести Нальбия Куека, вот почему так близка и понятна их ненависть к солдатам-захватчикам.
Композиция повести необычна и своеобразна. В ней нет сюжета как такового в традиционном его понимании. Действие развивается по мере изменения мироощущения Нешара (главного героя повести), и автор придерживается следующей сюжетной структуры: “эпизод - его восприятие главным героем”. Причем основное внимание заостряется не на событиях, а
именно на впечатлениях, ощущениях и мыслях Нешара. Вообще, в повести нет конкретных исторических лиц, все ее герои - образы собирательные, а потому несущие большую смысловую нагрузку с немалым оттенком символизма. В данном случае символизм следует рассматривать как основной, превалирующий художественный прием писателя, посредством которого его герои концентрируют в своих образах черты, свойства, характеры целых народов, их конкретные поступки символизируют исторические события, а их чувства, ощущения сосредоточивают в себе многовековые страдания и боль отдельно взятой нации.
На наш взгляд, герои повести Нальбия Куека несут в себе общенациональные черты. Так, главный герой повести, Нешар, - олицетворение всего адыгского этноса, его прошлого, настоящего и будущего. Нешар, как и его народ, прожил тысячи лет. В авторском восприятии он - это адыги, все лучшее, что есть в них. В нем сосредоточены все, казалось бы, несовместимые, но удивительным образом совмещавшиеся качества этого народа: сила и бессилие, колоссальное единение с природой и потрясающее одиночество в этом мире, несокрушимая жажда свободы и покорная обреченность под натиском врага... И даже обращение рыжебородого солдата к Нешару можно рассматривать гораздо более глобально - как обращение захватчиков к черкесам – “Чего ты хочешь, почему ты ходишь за мной? Оставь меня, все равно от моей руки погибнешь! ...Может, ты черт: то кажешься огромным, то становишься совсем маленьким, то плачешь, то застываешь, как занесенный меч”. Да, черкесские воины на протяжении ста с лишним лет войны оставались “занесенными мечами” над головами солдат-захватчиков, готовыми в любую минуту обрушиться на них - тех, кто и сам сознавал неправедность и несправедливость творимого ими, а потому не мог расстаться с чувством страха.
Захватническая политика царизма также отражена в повести с помощью аллегорий. Так, например, Нешара поражает способность солдат безошибочно находить дым от чужого костра и целеустремленно следовать к нему: то, что они идут на него, “словно не умеют разводить огонь в собственном доме”. Разве не является здесь огонь символом налаженной, отрегулированной и в социальном, и в духовном отношении жизни на Кавказе? А солдаты, идущие на чужой огонь, - разве это не царизм, стремящийся посредством солдат эту жизнь разрушить? На наш взгляд, аллегория здесь очевидна. Таким образом, налицо позиция автора в вопросе оценки событий Кавказской войны, как войны несправедливой и грандиозной по масштабам катастрофических последствий для народов Кавказа.
В этом аспекте введен в повесть еще один эпизод, касающийся событий этой кровавой бойни и ее последствий. Речь идет о факте вынужденного переселения адыгов в Турцию под силовым давлением русского царизма и под влиянием лживых уговоров османского правительства. В повести этот исторический момент отражен следующим образом. На своем пути Нешар неожиданно наталкивается на дерево с висящим на нем человеком. Этот человек когда-то сделал свой выбор, - он предпочел смерть на своей земле жизни на чужбине. Но и после смерти он не расстался со своим народом. Сердце его, уже лишенное возможности любить, глаза его, уже лишенные возможности видеть, направлены в сторону моря и уплывающего кора , увозящего всех тех, кто был ему так дорог... Эта сцена наглядно демонстрирует всю бездну отчаяния, в которую попали миллионы наших предков, вынужденные сделать тот страшный выбор. И автор в мыслях Нешара отводит место своему пророчеству: “Не обретя мирного приюта, их сердца превратятся в пепел, не люди - тени ступят на чужую землю” (С. 83). И далее: “Несчастные, уплывающие на чужбину, не нужны ни Черной горе, ни вообще никому” (С. 84).
Помимо общенациональных вопросов, касающихся истории и мировоззренческих аспектов жизни адыгов, в повести встают и общечеловеческие вопросы. Автор затрагивает такие, действующие во все времена и необходимые для разумного существования всех народов, нравственные категории и понятия, как Жизнь, Сердце, Небо, Великий Бог, Вода, Дом, Человек. Его волнуют многие вопросы, связанные с незыблемостью и кажущейся абстрактностью этих понятий, например, “Кто их видел?”, “Кто может их распознать?”, “Каково их лицо?”. Вообще, Нальбий Куек часто обращается к попытке конкретизации слишком абстрактных образов, еще раз подчеркивая тем самым их отвлеченность и метафизичность. Он ставит в своей повести вопросы, ответы на которые не может дать человечество на протяжении всего своего существования, например, “Так чему предназначена жизнь?”. И, пытаясь ответить на этот вопрос, автор приходит к очень страшному, но незыблемому в своей логичности выводу: “Живое не должно приходить на землю, его ждут смерть, убийство или страдания, которые не может вынести сердце” (С.48).
Что же касается жанровых характеристик повести, отметим, что здесь все построено на аллегориях и противопоставлениях. Кажется, будто основной словарь повести составляют антонимы: белое и черное, добро и зло, свет и тьма. Все остальное - лишь производные этих понятий и определения их взаимодействий друг с другом. Однако автор допускает многочисленные и разнообразные оттенки в своей цветовой гамме. Так, Черная гора как воплощение зла в повести имеет разные лики, впрочем, как известно, и само зло многолико. Кроме этого, одно из свойств Горы - ее постоянная “ненасытность”, готовность поглощать все новые и новые жертвы. Внутри нее сосредоточено все самое страшное, что может произойти в этом мире: деревья разрывают друг друга на куски, птицы, падая, превращаются в камни, звери пожирают своих детей, а младенцы проглатывают своих матерей. Что может быть страшнее? Во время чтения повести создается то же впечатление, что и от просмотра картин знаменитого абстракциониста Сальвадора Дали: так же глубоко, загадочно, маняще и немного непонятно. Однако с первой до последней страницы не покидает ощущение, что это произведение Нальбия Куека - нечто кардинально новое в адыгской литературе и по стилю, и по жанру, и по содержанию.
Хуако Фатимет
Несомненна не только тематическая, но и стилистическая новизна произведения. Слова, образы и характеры, с помощью которых писатель доносит до читателя свои мысли и чувства, новы и своеобразны. На наш взгляд, эта повесть - не для легкого чтения. Ее философское и образно-символическое выражение где-то даже сложно для читателя. Но зато как глубоки мысли, как свежо их отражение в языке повести, как исторически актуальны и в то же время потрясающе современны затрагиваемые в ней вопросы.
Память о страшной трагедии, постигшей наш народ сто с лишним лет назад, - память генетическая. Она и сегодня с болью отзывается в сердце каждого адыга. До сих пор кровоточат раны, нанесенные жестокой захватнической политикой царизма. Вот почему так живы и непосредственны страдания и боль героев повести Нальбия Куека, вот почему так близка и понятна их ненависть к солдатам-захватчикам.
Композиция повести необычна и своеобразна. В ней нет сюжета как такового в традиционном его понимании. Действие развивается по мере изменения мироощущения Нешара (главного героя повести), и автор придерживается следующей сюжетной структуры: “эпизод - его восприятие главным героем”. Причем основное внимание заостряется не на событиях, а
именно на впечатлениях, ощущениях и мыслях Нешара. Вообще, в повести нет конкретных исторических лиц, все ее герои - образы собирательные, а потому несущие большую смысловую нагрузку с немалым оттенком символизма. В данном случае символизм следует рассматривать как основной, превалирующий художественный прием писателя, посредством которого его герои концентрируют в своих образах черты, свойства, характеры целых народов, их конкретные поступки символизируют исторические события, а их чувства, ощущения сосредоточивают в себе многовековые страдания и боль отдельно взятой нации.
На наш взгляд, герои повести Нальбия Куека несут в себе общенациональные черты. Так, главный герой повести, Нешар, - олицетворение всего адыгского этноса, его прошлого, настоящего и будущего. Нешар, как и его народ, прожил тысячи лет. В авторском восприятии он - это адыги, все лучшее, что есть в них. В нем сосредоточены все, казалось бы, несовместимые, но удивительным образом совмещавшиеся качества этого народа: сила и бессилие, колоссальное единение с природой и потрясающее одиночество в этом мире, несокрушимая жажда свободы и покорная обреченность под натиском врага... И даже обращение рыжебородого солдата к Нешару можно рассматривать гораздо более глобально - как обращение захватчиков к черкесам – “Чего ты хочешь, почему ты ходишь за мной? Оставь меня, все равно от моей руки погибнешь! ...Может, ты черт: то кажешься огромным, то становишься совсем маленьким, то плачешь, то застываешь, как занесенный меч”. Да, черкесские воины на протяжении ста с лишним лет войны оставались “занесенными мечами” над головами солдат-захватчиков, готовыми в любую минуту обрушиться на них - тех, кто и сам сознавал неправедность и несправедливость творимого ими, а потому не мог расстаться с чувством страха.
Захватническая политика царизма также отражена в повести с помощью аллегорий. Так, например, Нешара поражает способность солдат безошибочно находить дым от чужого костра и целеустремленно следовать к нему: то, что они идут на него, “словно не умеют разводить огонь в собственном доме”. Разве не является здесь огонь символом налаженной, отрегулированной и в социальном, и в духовном отношении жизни на Кавказе? А солдаты, идущие на чужой огонь, - разве это не царизм, стремящийся посредством солдат эту жизнь разрушить? На наш взгляд, аллегория здесь очевидна. Таким образом, налицо позиция автора в вопросе оценки событий Кавказской войны, как войны несправедливой и грандиозной по масштабам катастрофических последствий для народов Кавказа.
В этом аспекте введен в повесть еще один эпизод, касающийся событий этой кровавой бойни и ее последствий. Речь идет о факте вынужденного переселения адыгов в Турцию под силовым давлением русского царизма и под влиянием лживых уговоров османского правительства. В повести этот исторический момент отражен следующим образом. На своем пути Нешар неожиданно наталкивается на дерево с висящим на нем человеком. Этот человек когда-то сделал свой выбор, - он предпочел смерть на своей земле жизни на чужбине. Но и после смерти он не расстался со своим народом. Сердце его, уже лишенное возможности любить, глаза его, уже лишенные возможности видеть, направлены в сторону моря и уплывающего кора , увозящего всех тех, кто был ему так дорог... Эта сцена наглядно демонстрирует всю бездну отчаяния, в которую попали миллионы наших предков, вынужденные сделать тот страшный выбор. И автор в мыслях Нешара отводит место своему пророчеству: “Не обретя мирного приюта, их сердца превратятся в пепел, не люди - тени ступят на чужую землю” (С. 83). И далее: “Несчастные, уплывающие на чужбину, не нужны ни Черной горе, ни вообще никому” (С. 84).
Помимо общенациональных вопросов, касающихся истории и мировоззренческих аспектов жизни адыгов, в повести встают и общечеловеческие вопросы. Автор затрагивает такие, действующие во все времена и необходимые для разумного существования всех народов, нравственные категории и понятия, как Жизнь, Сердце, Небо, Великий Бог, Вода, Дом, Человек. Его волнуют многие вопросы, связанные с незыблемостью и кажущейся абстрактностью этих понятий, например, “Кто их видел?”, “Кто может их распознать?”, “Каково их лицо?”. Вообще, Нальбий Куек часто обращается к попытке конкретизации слишком абстрактных образов, еще раз подчеркивая тем самым их отвлеченность и метафизичность. Он ставит в своей повести вопросы, ответы на которые не может дать человечество на протяжении всего своего существования, например, “Так чему предназначена жизнь?”. И, пытаясь ответить на этот вопрос, автор приходит к очень страшному, но незыблемому в своей логичности выводу: “Живое не должно приходить на землю, его ждут смерть, убийство или страдания, которые не может вынести сердце” (С.48).
Что же касается жанровых характеристик повести, отметим, что здесь все построено на аллегориях и противопоставлениях. Кажется, будто основной словарь повести составляют антонимы: белое и черное, добро и зло, свет и тьма. Все остальное - лишь производные этих понятий и определения их взаимодействий друг с другом. Однако автор допускает многочисленные и разнообразные оттенки в своей цветовой гамме. Так, Черная гора как воплощение зла в повести имеет разные лики, впрочем, как известно, и само зло многолико. Кроме этого, одно из свойств Горы - ее постоянная “ненасытность”, готовность поглощать все новые и новые жертвы. Внутри нее сосредоточено все самое страшное, что может произойти в этом мире: деревья разрывают друг друга на куски, птицы, падая, превращаются в камни, звери пожирают своих детей, а младенцы проглатывают своих матерей. Что может быть страшнее? Во время чтения повести создается то же впечатление, что и от просмотра картин знаменитого абстракциониста Сальвадора Дали: так же глубоко, загадочно, маняще и немного непонятно. Однако с первой до последней страницы не покидает ощущение, что это произведение Нальбия Куека - нечто кардинально новое в адыгской литературе и по стилю, и по жанру, и по содержанию.
Хуако Фатимет
Комментарии 0