Пространство и время у древних адыгов
Из монографии "Мир культуры адыгов", АРИГИ, под руководством проф. Р. А. Ханаху
Проблема содержания и формы дофилософского знания всегда волновала философов, которых интересовал вопрос: из чего вышла философия? Различные подходы к решению данной проблемы очерчены в работах Лосева А. Ф., Кессиди Ф. X., Дж. Томсона, Чанышева А. Н., Потемкина А. В.(1) и др. Вышеназванные авторы так или иначе склоняются или к социогенной, или гносеогенной, или к мифогенной теории происхождения философии.
Интересна позиция А. Н.Чанышева. Выдвигаемую им концепцию предфилософского сознания, на наш взгляд, необходимо поддержать и развить. А. Н.Чанышев вместе с 3. Н. Михайловой и Б. В. Соколовым стоит на позиции гносео-мифогенной концепции генезиса философии. В дофилософском сознании он выделяет предфилософию и протофилософию. Из предфилософии, т. е. магии или преднауки и развитой мифологии появляется, по его концепции, протофилософия, т. е. перворожденная философия. Для нее характерны: а) поиск протоархе, всего сущего; б) наличие демифологизированных начал, т. е. субстанциональных начал; в) принятие идеи о посмертном воздаянии, например, у орфиков; г) пантеизм; д) отсутствие поляризации на материализм и идеализм; е) насыщенность образами из мифологии; ж) антропоморфизм; з) “отсутствие собственно философской терминологии и связанная с ним иносказательность” (Гераклит); и) осознание физических процессов в контексте моральной проблематики. Но все-таки это философия, потому что в ней обозначено стремление понять начала как субстанции. В протофилософии говорится о материальном мире. Протофилософия есть стремление понять и объяснить мир рациональным образом. Здесь явно видна тенденция к антимифологии и сверхмифологии, создается рационализированная система. К протофилософии Чанышев относит учение орфиков, Гераклита, ранних пифагорейцев, Ксенофана и Эмпедокла. С появлением философии не исчезает философия. По Чанышеву, она теперь становится парафилософией. Мифология не отмирает, а живет в искусстве, религии, обыденном сознании, только теперь она ограничена философией. Предфилософия имеет свой основной вопрос: отношение природного к сверхприродному, “мы” к “оно” (2).
Мы хотели бы к этому добавить следующее: практически не только у народов, пришедших к философии (древних греков), но и у всех народов мира, вступивших в этап разложения рода и появления соседских общин, имеется предфилософия. Но это не парафилософия, тем более не протофилософия, а единство мудрости, мифо-эпического сознания и магии, т. е. зачатков наук. И такое состояние сознания может сохраняться тысячелетиями, если нет условий и причин для перехода к философии. Но преодолев этот уровень сознания, общество подготавливает условия для создания цельных философских систем. Для того, чтобы охарактеризовать особенности предфилософии обратимся к материалам эпоса “Нарты”. Предметом нашего рассмотрения будет предфилософское сознание, данное в эпосе “Нарты”. Подобно “Илиаде” и “Одиссее” Гомера, скандинавским “Эддам”, карело-финской “Калевале”, эпос “Нарты” является выдающимся памятником духовной культуры. Но до последнего времени он исследовался лишь как литературный памятник. Нартоведы “бьются” вокруг вопросов: что такое нарты, где и как возникли сказания, место первоначального субстрата. Крупнейшие советские филологи, лингвисты, историки: Абаев В. И., Мелетинский Е. М., Крупнов Е. Н., Инал-Ипа Ш. Д. и др. осуществляют изучение “Нартов” в рамках историко-сравнительного анализа. За рубежом наибольших успехов в нартоведении добился Ж. Дюмезиль, который проводит параллели между “Нартами” и “Эддами”. Философы рассматривают этот эпос как один из примеров религиозной мифологии.
Говоря об историческом значении эпоса Е. М. Мелетинский отмечает: “Нарты” в отличие от сказки обращены к общественно-исторической теме, отражают движение от рода к государству, процесс исторического формирования народностей” (3). Это хорошо подтверждается содержанием эпоса “Нарты”, который бытует среди адыгов, абазин, абхазов, осетин. У этих народов не было своей базовой письменности. Но они имели богатейший фольклор, в котором аккумулировалась народная мудрость. Элементы предфилософии стихийно формировались в мифо-эпическом сознании народа. Исследование эпоса обнаруживает исторические предпосылки многих философских проблем. Это исследование показывает, что все народы способны подойти к преддверию философии (4).
Предфилософское сознание — это такой этап развития мифологического сознания, когда обнаруживается несоответствие развившегося содержания с его формой, т. е. происходит так называемая демифологизация, разрушение мифа. В это время внутри мифа и эпоса возникают элементы предфилософии. Предфилософию можно назвать переходной формой между мифологическим и философским мировоззрениями. Это, собственно, уже не мифология, но еще и не философия в собственном смысле этого слова. Содержательно элементы предфилософии выявляются в следующем: в космогонических идеях начинают возникать подходы к идее субстанционального первоначала, боги отодвигаются на задний план, ставится вопрос о роли человека, его назначении, отношение человека к богу, к природе. Предфилософское сознание отказывается от олицетворения природы, от иллюзорного мира и соответственно в нем сильнее звучат богоборческие мотивы. Боги теряют кровнородственные генетические связи. Информация, которая связывалась раньше с каким-либо богом, теперь связывается с человеком, он сам становится обладателем знаний нескольких богов: знаний об управлении обществом, о руководстве войсками, знаний технологии обработки земледелия, знаний, связанных со скотоводством. Один человек в эпосе знает столько, сколько раньше в мифе знали несколько “специализированных” богов.
В предфилософии заметна тенденция свести все многообразие к единому, превращение персонифицированных сил в отвлеченные представления типа Хаос, Порядок, Номос, т. е. эти абстрактные представления одновременно несут и онтологическую, и гносеологическую, и аксиологическую нагрузку. В предфилософии отношения между людьми и богами устанавливаются не через кровнородственные связи, а через силу, с позиций силы. Также мы замечаем, что в предфилософском мышлении человек занят практическим освоением мира, критическим анализом ситуаций. Как пишет Чанышев А. Н.: “Для предфилософского сознания раннеклассового общества характерны уже переходные формы между мифологическим мировоззрением и философским, своего рода предфилософия, которая выражается в сознательном отношении к мифологии, в попытках синтеза и систематизации мифологии, в вызревании отдельных абстрактных понятий и категорий, в растущем сомнении в истинности религиозно-мифологического мировоззрения. Однако эти переходные формы еще не приводят к принципиально новым логическим построениям, а имеют своим итогом чувство отчаяния, разочарования, пессимизма. Мы видим, что одновременно с появлением каких-то переходных форм между мифологией и философией появляется первое научное значение, вычленяющееся из иррациональной магической псевдопрактики” (5).
В мифо-эпическом сознании мы видим элементы рационалистического отношения к миру, преднауки, моральных сентенций на уровне обыденного сознания, т. е., как говорил Гегель, на этом этапе “народ начинает философствовать” (6). Все сказанное выше мы встречаем в “Нартах”. В сознании народа, нарты — это их героические предки, это воины, витязи. Эпос состоит из цикла сказаний о нартах: Сосрыква, Бадыноко, Ашамаз, Батараз, Тлапш, Малечипх, Шауэй, Даханага (в абхазском варианте Гунда-пщдза). Здесь один Тлапш — бог кузнечного и оружейного дела, остальные — простые смертные. Сосрыква, Бадыноко, Ашамаз, Батараз, Уазырмас — герои-мужчины. Сатаней, Малечипх, Даханага — женщины. Малечипх хитра и умна народной мудростью. К представителям “демоса” относятся Сосрыква, Батараз, Малечипх. К представителям “аристократии” — Бадыноко, Ашамаз, Даханага. Мать Уазырмаса — дочь богини рек Псыхогващи, а отец простой нарт. У Шауэй мать — великанша (айныж), а отец — простой нарт. Во всех циклах сказаний присутствует мать Сосрыква — Сатаней — мудрая вещая женщина. Часто упоминается и Насрен-ЖакIьа (Борода) — глава “Хасы” (собрания) нартов. Здесь присутствуют также отрицательные герои: Тотреш — вор и разбойник, его мать — ведьма-оборотень Бырымбух. Нарты постоянно воюют с великанами.
Нарты имеют множество богов. Тхашхо — верховный бог, чисто номинальный, божество без функций. Второй по важности бог Псатха — божество души и жизни, к нему обращаются в трудную минуту. Далее, по значению, однопорядковые боги: Тлапш — бог-кузнец, Мазитха — бог лесов, Тхаголедж — бог земледелия, Амыш — бог животных, Псыхогваща — богиня рек, Уашхо-мывашхо — бог неба, Пако — бог зла. Никаких родственных генетических связей между богами нет. Это показатель обмирщения эпоса. Боги больше понятия, чем деятельные существа.
После богов идут люди, а не великаны, хотя последние физически сильнее первых. Великаны не имеют никаких связей с богами, как это было бы в хтонических традиционных мифах, где рождаются кентавры и другие чудовища от богов. В “Нартах” этого нет (показатель того, что миф разрушается и что центр внимания перемещается с богов на людей). Структура мира по вертикали в сознании нартов такова: боги — люди (рядом же великаны) — животные — растения. Земля и мир круглые. В “Нартах” отсутствует картина становления мира. Становление земли и мира объясняется через становление и затвердевание “мыджэмыпцIэ” (7) вещества, наподобие студня, т. е. становление земли понимается как биологическое явление. Это остатки хтонической ступени мифологии. Земля по эпосу состоит из семи слоев. Центр Земли находится не на земле нартов, а в стороне. Такой подход говорит о том, что в эпосе мыслят себя в оппозиции с другими людьми и тем самым выделяют себя из мира других людей. Нарты соотносят и отождествляют себя с морем: “Хыр зи щапхъэ дэ нартхэм!”, т. е. море нам в пример, мы — море (8).
Сосрыква рожден из камня, оплодотворенного мужским семенем от пастуха Сос. У него все тело стальное, кроме колен, так как бог Тлапш при закаливании держал щипцами за колени. В эпоху освоения металла неудивительно, что он служит пищей некоторых великанов и даже младенцев нартов (Батараз). У Нарджьхоу усы стальные, Айнар-йжьи чинит разбитые головы. Тем не менее Сосрыква — обыкновенный человек. А необыкновенность его проявляется на поле брани и в соревнованиях. Нарты называют его “железногрудый”, “стальноглазый”, мать называет его “светом” — “Сосрыкъуэу си нэху” — “Сосрыко — мой свет”. А красавицу Даханаго нарты называют “счастьем”, “идеалом красоты”. Так что можно определенно сказать, что сравнение человека со светом, железом или человеческое имя Даханаго — красивая, голубоглазая — это, конечно, не фалесовское “все из воды”, но прежде, чем Фалес пришел к этому, были, наверное, мысли, соотносившие человека со светом, камнем, железом. Так что для Сосрыква можно сказать, что его “первокирпичик” сейчас — железо, а его архе — камень. Кроме Сосрыква и Даханаго среди нартов есть люди, имена которых тоже есть нарицательные свойства, т. е. не собственные, таковы “ЩхьэуфIыцIэ” — “Черные волосы”, “ХъабыжьчкIвыч” — маленький лысый человечек, олицетворение хитрости и ума. Малечипх — мудрая маленькая женщина, нарты называют ее “чайка”. В процессе многовековой эволюции слово вбирало в себя все оттенки многообразных явлений, т. е. многообразные единичные явления сводились к общему. Вначале это общее не было чистым понятием, но оно уже не отражало прямо предмет, а соотносило его с чем-то другим. В этом общем отражаются, кроме свойства предмета и свойства мышления, логика мышления, которая у древних людей не всегда соотносилась с логикой вещей. Это то, что мы теперь называем специфическими особенностями законов мышления, которые опосредованно связаны с действительностью. Сосрыква — железо, человек-железо — это кажется абсурдным, но таково мышление древних, которое еще знает чувственно осязаемый мир. Оно еще связано с конкретной чувственностью. Но уже началось противопоставление мышления этому миру. Абстрактное, т. е. не чувственное мышление начинается с появлением разделения труда. Если в мифе еще нет жесткого разделения труда, а скорее распределения труда, то в эпосе мы видим разделение труда между полами, начало классового расслоения.
Эпос удивительно богат элементами предфилософской диалектики обыденного сознания. Так, по эпосу нарты видят одно начало у двух совершенно разных свойств. Начало сладкого и кислого в одном — соли: “IэфIыр зыгъэдыджыр, дыджыр зыгъэIэфIыр! (9) — “То, что делает сладкое горьким, а горькое — сладким”, т. е. два несовместимых качества содержатся в одном веществе — в соли, два противоречивых, исключающих одно другое свойства в одной и той же вещи, насыщение одного свойства заставляет делать переход к другому свойству. Здесь, в эпосе, угадывается полярность одной сутцности, улавливается относите- льность состояния веществ, возможность их взаимоперехода. Интересна также свирель Ашамаза — она имеет два конца, один — черный, другой — белый. Если подуть в черный конец, то наступает засуха, голод, а если подуть в другой конец — изобилие, радость. Для мышления древних характерно и такое отождествление: черное — смерть, светлое — жизнь. Добро и зло тоже из одной сущности, из одного предмета. Добро и зло не от бога и не от человека, а сами по себе, соприкасаясь, находятся в свирели, и лишь тот, в чьи руки она попадет, определяет характер будущего; какую сторону деятельности предпочтет человек, т. е. из какого конца свирели извлечет звуки зависит от человека, от его сущности.
По “Нартам” “совершенный нарт” (“нарт нэс”) тот, кто достиг определенного возраста, т. е. тот, у кого душа и тело соответствуют друг другу. Древние адыги считали, что человек не сразу становится тем, что он есть. Лишь с возрастом приходит соответствие души и тела. Только когда человек достигает расцвета (йанизаманыгIву), говорят об уме. Сердце есть орган души. Сердце мыслит. У зрелого практичного человека душа и сердце совпадают. Согласие души и головы достигается лишь у мудреца. И вообще душа у мужчины находится в горле. Эта кажущаяся странность связана с родом деятельности нартов. Нарты — воины, а самая незащищенная часть у воина — шея. Народная мысль неосознанно, подспудно интересуется соотношением материального и духовного в самом же человеке. Через понятие “душа” вводится своеобразная гносеология мифо-эпического сознания. Таким образом, в эпосе мы видим первую человеческую рефлексию о соотношении души и тела, ростки будущего противопоставления духовного и материального.
В эпосе мы видим истоки личностного самосознания человека. В период, когда появляется скотоводство, накапливается движимое имущество, идет постепенный процесс передела недвижимого иущества, постепенное разложение патриархальной семьи, в период, когда на первое место выдвигается человек — героический предок, легендарно-историческое лицо,— именно в это время начинается процесс постепенного противопоставления целей и интересов родового коллектива и отдельного человеческого индивидуума. Именно здесь мы можем отметить первые зачатки личностного начала. Основой всего этого явился переход от собирательского хозяйства к производящему. Всех героев эпоса можно разделить на два вида: на тех, кто добывает уже готовое (Сосрыква приносит нартам огонь, то же самое, например, Прометей у греков), и тех, кто изготавливает культурные объекты (в “Нартах” — Шашвы, Айнарйжьи, Сатаней — Тлапш). Раскрывая тайны природы, человек сам начинает создавать орудия труда. В эпосе не боги, а простые смертные создают орудия труда. Так, Сатаней, увидев, что бог Тлапш руками держит кусок раскаленного железа, решается помочь ему, а через бога — людям. Так она придумывает наковальню (квсыга, псыргла) и молоток (жьахIва). Сатаней, идя за водой, увидела двух змей, лежащих одна поперек другой. Она приглашает Тлапша и показывает ему, как надо делать клещи. Сатаней проткнула змей там, где они соприкасались. Змеи начали между собой драться. Когда голова одной змеи шла к голове другой, хвосты тоже самое проделывали. Таким образом, увиденные секреты природы, в преобразованном виде переходили в сознание, создавались орудия труда, в данном случае — клещи (10).
Здесь виден практический подход к миру, отказ от того, что дано самой природой, гомоморфное моделирование мира. Бог Тлапш получил свои знания не от другого бога, а от старика-нарта Дабеча и Сатаней. Боги становятся лишь учениками людей. Такого рода мышление, свобода духа раскрепощали человека, подводили к философскому стилю мышления. Разные этапы проходит развитие человека как субъекта мифологического сознания. Сосрыква — герой более ранний, герой этапа присвоения готового продукта. Айнар-йжьи, Шашв, Тлапш — более позднего этапа, для которого характерны не просто отношения присваивания, а отношения производящие, изготовление новых предметов. На заре эпохи металла типичный герой — кузнец. Кузница (жьира) — то место, где обсуждаются самые важные дела общины, священное место, где хранятся народные реликвии, где произносятся самые достоверные клятвы (квра). (До сих пор кузница считается тем местом, куда можно обращаться по разным хозяйственным делам и где должна быть оказана безвозмездная помощь. Это считается само собой разумеющимся).
И именно здесь, в кузне, рождается новое: новые орудия, новые предметы; вместе с тем кузница — место споров, место, где возникают новые суждения, новые представления, и, следовательно, место формирования народного логоса.
Кузнец — человек, который уже не связан с определенным родом. Если даже и принадлежит к определенному роду, то все равно он служит связующим звеном между родами. Кузня то место, где завязываются новые социальные отношения, не связанные с кровным родством. Человек может изготовить сам новый предмет. Он свободен, волен поступать по своему убеждению, он имеет выбор путей деятельности. Это состояние проявляется в дерзости по отношению к богам. Так, по “Нартам”, Сосрыква, вызванный на пир богов, нарушает их традиции и передает людям их напиток. “Обычаи таковы, как сам их сделаешь”, — рассуждают нарты, совершая свои дерзости. Сокрушая богов, нарты замечают: “Теперь боги пусть нам кланяются”.
Богоборчество есть форма проявления личностного начала, первая форма проявления личностного самосознания. Люди соперничают с богами как с внешней силой более могущественной, чем они сами, но равной им по своим практическим целям. (Так, у абхазов ацаны считают, что они вполне могут обходиться своими силами). За что был наказан Сизиф? За хитрость? Но хитрость не порок для эпического сознания (Хитры и Одиссей и Сосрыква). Он наказан за богоборчество. Личностное сознание возникает не сразу у всех индивидуумов, а у тех, кто имел для этого какие-то преимущества в физическом, умственном положении, в социальном плане (у греков, Прометей — титан, сын титана, Кассандра — дочь предводителя троянцев).
Сознание внутреннего превосходства приводит к богоборчеству. Таковы Прометей, Абрскил, Амирани, прикованный старец. Все это ведет к новому уровню в развитии человека. Но вместе с тем эпос осуждает и крайний индивидуализм, построенный на иллюзии полной отрешенности. Именно эгоизм явился причиной смерти Псабыда, который умирает потому, что никого не любил, даже Кайдух (11). Таков же миф и о Нарциссе.
Богоборчество есть начало личностного самосознания, канун анти-мифологического сознания. Оно есть также отражение начала социальных антагонизмов, богоборец — герой — выразитель чаяний становящегося народа. Героическая личность — не индивидуалист. Но, вместе с тем, подвиг и слава играют огромную роль. Состязание, походы за славой (хьызрацара — буквально: поход за именем) не есть ли осознание личностного начала? Да, в состязании в первую очередь называется название рода племени (уызуда?), имя отца (уызпуда?). Но вместе с тем звучит и имя героя. Недаром абазины говорят о таком: фырхъацIа — героический муж, йыхьыз дйырхIватI — заставил произносить свое имя. Кроме социальных характеристик разве нет в эпосе личностных характеристик? Сосрыква переживает, что нарты не принимают его в свою среду. Гектор переживает неудачу своего народа. Переживает Кассандра. Переживает о гибели своего мужа женщина-богатырь из нартов, которая отомстила айныжам за его гибель и вместе с ним легла в одну могилу (12). Разве это не показатель развития внутреннего духовного мира героев? Да, разумеется, личность еще не есть индивидуалист (индивидуализм резко отрицается в эпосе), но появление личностных черт у субъекта мифо-эпического сознания несомненно, хотя, разумеется, объектом сознания в основном были социальные качества человека: щедрость, гостеприимство, великодушие, мужество, храбрость, стойкость, верность, сдержанность, слава, честь. Но появляется показатель устойчивого отделения своего “я” от других “я” — “ухъа-схъа” — буквально: твоя голова — моя голова, или “каждый сам по себе”. Ухъа-схъа йамцIыцIт — каждый унес свою голову.
В “Нартах” видно также становление представлений о боге из земных условий. Так бог Пако первоначально был человеком, затем — богоподобным, и лишь позднее — богом. Предфилософское сознание посвоему из земных условий объясняет происхождение бога, т. е. чувственной абстракции от человека.
В “Нартах” мы встречаемся со счетом. Так, пастух Горгоныж, подсчитывая свои стада, производит в уме следующие математические операции: (13)
90 x 30 = 10 x 30 = 11 x 30 =
18 х 30 = 30 х 30 = и плюс сумма всех этих произведений.
Решение такого рода примеров — показатель высокой способности к отвлеченному мышлению, когда снимается качественная определенность вещи, и человека интересует лишь количество. В некотором роде это сведение единичных, неповторимых сущностей к одной сущности, нивелирование, выделение общего. Конечно, нарты, говоря о числе при счете, соотносят, описывая внешность животных. Например, 10 черных, 9 полосатых, 11 тупорылых и т. д. Но сама необходимость перемножать и складывать это в уме — одно из подтверждений, что нарты склонны к отвлеченному мышлению. Некоторые числа, правда, еще метафоры, присказки: 7,3,9,100. Но в практической жизни нартов эти присказки имеют мало значения, это лишь для афористичности, для украшения речи используется. В эпосе нет магии счастливых и несчастливых чисел.
Теперь мы можем проследить, откуда в эпосе знания. Обнаруживается такая линия: мудрец (знания у него из природы) — бог (узурпатор знаний) — человек, делающий орудие для другого человека. Это как бы схема трансляции знаний, а коммуникация идет от человека к человеку. Здесь мы видим, что человек одновременно совмещает в себе и ум мудреца, и физическую мощь бога. Богам вообще отказано в уме, у них нет инициативы, их лишь со стороны тревожат люди. Ацаны, например, считали себя воспитателями племянника по сестре бога или даже его сына и потому считали себя его молочными братьями (ахупха). Они считали, что превосходят бога по уму, и что он желает выведать у них уязвимые места. “Ахъахьы ажвгIванд — ацIахьы хIара. Анчва дызусуда?” — “Наверху небо — внизу мы. Кто такой бог?”,— говорили ацаны (14). Все эти богоборческие мотивы — один из элементов предфилософского сознания, когда человек недоволен, неудовлетворен простой отсылкой к богу по поводу того, откуда то или иное знание. Человек сам находит знание.
Эпос весь пронизан верой в разум человека, в его умственные возможности. Здесь говорится, что будущее за людьми, которые будут умнее нас: “Ркъару мачIызтIхIва гIамальла йкъазопI” — “Хоть и мало у них сил, зато богаты амалью”. Амаль — способ, средство, прием. Сосрыква устает потому, что он не ищет амаль, говорится в эпосе (“Амаль дгьащтамта дгIагситI”). Именно поисками амаль, нарастанием этих поисков отличается каждый этап в развитии человека в системе мифосознания. Решение той или иной задачи героем на каждом этапе отличается применением все больших умственных усилий и все меньше физических. Сосрыква побеждает айныж благодаря тому, что он хитрее и умнее его, несмотря на гигантские физические возможности второго. Далее, таких как Сосрыква побеждают маленькие люди, которые пришли после нартов. Эти люди, хотя и не имеют таких физических возможностей как нарты, зато имеют множество способов решать те или иные жизненные задачи. Так сон, который не смогла разгадать Айныж-Нана (1-е поколение мифологических героев), разгадывает Сатаней (2-е поколение), и она в своем рассказе о разгаданном сне восхищается последующим поколением (3-м поколением) (15).
Очень сильны в эпосе мотивы сведения, редукции, ассоциации знания. Так у нартов при слове “зима” возникают ассоциации такого рода, как холод, бог Пако, Уашхо-мывашхо, ночь, смерть, что-то темное, серое, день как полумрак, сменяющийся быстро ночью. Зато лето — светлый день, зелень, солнце, огонь, женщина, рождение детей. Здесь мы видим богатое воображение нартов. Можно сказать, что субъекты мифо-эпического сознания обладают богатым предфилософским воображением. Эту мысль можно подтвердить следующими наблюдениями и соображениями: Сосрыква спрашивает у своей девушки, к которой он приехал перед гибелью: “Почему собака, лежавшая у порога, не проснулась, а щенок, лежавший у нее в утробе, залаял на меня? ” Девушка отвечает: то знак того, что будущие потомки будут жить, опережая старших, споря с ними, побеждая и встанут на ноги в борьбе с ними (16), т. е. в борьбе вырастает новое, молодое, новое становится в борьбе. Становление в борьбе — это диалектика обыденного сознания, которое ухватывает видимое из окружающей жизни социума. Становление в борьбе (здесь борьба не физическая — такая борьба со старшими вообще невозможна в эпосе) — это борьба в спорах, в делах. Это осознание того, что становления не бывает без споров.
В эпосе, зафиксировано величайшее уважение к слову, мысли, приравнивание силы разума, данной в паремиях, “потребительской стоимости”, материальной ценности. Недаром абазины говорят: “Ажва хвы амапI” — “Слово имеет цену”. Само слово “загадка”, к которой так часто прибегают эпические герои, а позднее сказочные, буквально переводится с абазинского языка “съедение села” — “кытча”. Неотгадавший загадку обязан был “дать” село загадавшему. Видимо, когда-то это “съедение” имело не только шуточно-ироническое, а вполне реальное значение.
Здесь зафиксирована также способность человека той эпохи к абстрагированию безотносительно к какой-либо конкретной действительности, имеется момент превращения единичного и особенного во всеобщее, начало философствования в широком смысле этого слова (Гегель), появление сентенций общего порядка, начало философем, которые суть выражение народной мудрости.
У нартов уже есть свой неписаный кодекс морали, свое понимание чести (пха), совести (пхащара — буквально: честь крови) воспитанности (намыс, ъадаб), позора (напахъыхра, авторитета, уважение, пIатIу), мужества (хъацIара, скромности (намыс) и т. д. Для нарта честь превыше всего. Так Сосрыква просит своего коня возвратиться, не позорить его: “если даже смерть моя пришла не делай мою смерть двойной”, т. е. не губи меня и духовно. Нарты имеют много афоризмов, они рассыпаны в эпосе, как жемчужины. “АгIвы гIвыта дызчпауа ауага ракIвпI” — “Человека человеком делает народ”, “АгIвы дызлардыруа хъашыгIвпI, гьжакIьам — абыгъьгьи жакIьа амапI” — “Человека узнают не по бороде, а по уму,— борода и у козла есть”; “АгIвы дызрыпщдзауа акъыльпI — йыгьчгIвычам” — “Человека украшает ум, а не одежда”; “Адуней чархта яхъьшхIвитI” — “Мир вращается как колесо”; “Ажва пщдза ащтанчIвгьи йагвынгIвитI” — “Доброе слово и змея поймет”; “АжвычIв зыгIвну аунагIва пха гIвнап” — “Старики в доме — честь в доме”, “Азаман гIахънырх гьамам” — “Время не имеет поворота назад”, “Айгва хъара йацкIыс гвла бзи” — “Чем дальний приятель, лучше хороший сосед”, “Акъыль ъану пхагьи аъапI” — “Где ум, там и честь”. “Апсы бзи йабауа пшдзапI” — “Что по душе, то и красиво”, “АпхIвыс аунагIва дагьаласапI” — “Женщина — опора семьи”(17). “Гъуэгум шу закъуэ фыщыхуэзэкIэ, шу закъуэщ жыфIэу фытемыгушхуэ, и гутъуи фымыщI, шу гуп фахуэзэми куэд мэхъу жыфIэу фащымышынэ” (18).— “Если вы встретите по дороге одинокого всадника, то не приставайте, рассуждая, что он один, а вас много. Но если каждый из вас встретит группу всадников, не прячьтесь, думая, что вы одни, а их много”, т. е. здесь говорят об уважении к одному, о храбрости и силе каждого человека самого по себе. Все эти и подобные им рассуждения, которых очень много в эпосе, позволяют утверждать, что моральные сентенции налицо. Но они еще не философия. Все эти моральные сентенции безотносительны, они относятся ко всем людям. Во всех этих предписаниях есть момент активного отношения к действительности, тенденции к применению их во всех случаях жизни, т. е. сведение к максиме, всеобщему.
Отрицая традиции прошлого, народное сознание не отрицало мудрости старцев-софосов. Их знаниями, мудростью жили древние. Эпос приводит следующее описание того, как люди пришли к мысли о необходимости связи поколений. У нартов был суровый обычай: жестокая нужда, как говорит эпос, принуждала их сбрасывать своих немощных предков в пропасть. Один раз корзина, в которой сидел старик, зацепилась за корягу и повисла над пропастью. Сын спас своего отца вопреки обычаю и спрятал его. В тот год у нартов наступил голод и только благодаря советам старика они спаслись. С тех пор нарты решили отменить этот обычай. Здесь мы ясно видим ломку сознания, т. е. нарты отходят от обычаев, от традиций. Практическая сторона жизни (род может выжить лишь через знание мудреца) оказывается сильнее обычая. Знания стариков — секреты первобытного производства,— афоризмы, пословицы, отточенные многовековой мудростью — все это было предфилософией.
Таким образом, подводя итоги, мы можем констатировать, что у народов, вступивших в этап разложения рода и появления соседских общин, в процессе формирования народностей появляются элементы предфилософии в сознании. Предфилософское сознание — мифологическое сознание, в период демифологизации, когда оно обнаруживает несовпадение развившегося содержания с его формой, т. е. когда происходит разрушение мифа. Предфилософия — переходная форма между мифологическим и философским мировоззрениями. Это уже не мифология, но еще не философия, нет еще строгого категориального мышления, хотя и вычленяются некоторые абстрактные понятия.
Содержательно элементы предфилософии проявляются в следующем: в космогонических идеях начинают возникать подходы к идее субстанционального первоначала, боги начинают играть здесь все меньшую роль, ставится вопрос о роли человека, его назначении, отношении человека к богу, к природе. Предфилософское сознание отказывается от олицетворения природы, в нем сильны богоборческие мотивы.
В предфилософии заметна тенденция к сведению всего многообразия к единому, к превращению переонифицированных сил в отвлеченные представления типа Хаос, Порядок, Номос и т. д. Эти абстрактные представления несут одновременно онтологическую, аксиологическую и гносеологическую нагрузку. Здесь наблюдается также демифологизированный подход к противоположностям, возникающим из одной сущности.
В эпосе мы видим первую человеческую рефлексию о соотношении души и тела, ростки будущего противопоставления духовного и материального. У идеального эпического героя душа и тело должны соответствовать друг другу. Здесь мы видим истоки личностного самосознания человека. Именно здесь начинается процесс постепенного противопоставления целей и интересов коллектива и отдельного человеческого индивидуума, основой чего является переход от собирателвного хозяйства к производящему. Если мифологическое сознание до сих пор занималось вопросом: откуда (по словам Плеханова), то теперь на первое место выдвигается вопрос: из чего и каким образом сделали, т. е. вместо генетического начала теперь ведется поиск субстанционального начала. По этому признаку всех героев эпоса можно разделить на две группы: на тех, кто добывает уже готовое, и тех, кто изготовляет культурные объекты. Технология изготовления орудий передается из рук богов в руки человека. На заре эпохи металла типичный герой — кузнец, человек уже не связанный с определенным родом. Кузница — место формирования народного логоса, место, где завязываются новые социальные отношения. Человек сам может изготовить новый предмет. Он совершает выбор путей деятельности. Это состояние проявления в дерзости к богам. Богоборчество есть форма проявления личностного начала, осознание своего внутреннего превосходства. Это канун антимифологического мышления. Человек неудовлетворен, недоволен простой отсылкой к богу. Эпос пронизан верой в разум человека, в его умственные возможности: будущее за людьми, которые будут умнее нас. Новое становится в борьбе со старым — это первые преддиалектические формы мышления, диалектика обыденного сознания, которое ухватывает видимое из окружающей жизни социума. В эпосе зафиксировано появление моральных сентенций общего порядка, начало философем, как один из признаков предфилософского мышления.
Таким образом, идейный материал предфилософского сознания складывается в целостную систему воззрений на мир, на общество, на особенности мышления.
Интересна позиция А. Н.Чанышева. Выдвигаемую им концепцию предфилософского сознания, на наш взгляд, необходимо поддержать и развить. А. Н.Чанышев вместе с 3. Н. Михайловой и Б. В. Соколовым стоит на позиции гносео-мифогенной концепции генезиса философии. В дофилософском сознании он выделяет предфилософию и протофилософию. Из предфилософии, т. е. магии или преднауки и развитой мифологии появляется, по его концепции, протофилософия, т. е. перворожденная философия. Для нее характерны: а) поиск протоархе, всего сущего; б) наличие демифологизированных начал, т. е. субстанциональных начал; в) принятие идеи о посмертном воздаянии, например, у орфиков; г) пантеизм; д) отсутствие поляризации на материализм и идеализм; е) насыщенность образами из мифологии; ж) антропоморфизм; з) “отсутствие собственно философской терминологии и связанная с ним иносказательность” (Гераклит); и) осознание физических процессов в контексте моральной проблематики. Но все-таки это философия, потому что в ней обозначено стремление понять начала как субстанции. В протофилософии говорится о материальном мире. Протофилософия есть стремление понять и объяснить мир рациональным образом. Здесь явно видна тенденция к антимифологии и сверхмифологии, создается рационализированная система. К протофилософии Чанышев относит учение орфиков, Гераклита, ранних пифагорейцев, Ксенофана и Эмпедокла. С появлением философии не исчезает философия. По Чанышеву, она теперь становится парафилософией. Мифология не отмирает, а живет в искусстве, религии, обыденном сознании, только теперь она ограничена философией. Предфилософия имеет свой основной вопрос: отношение природного к сверхприродному, “мы” к “оно” (2).
Мы хотели бы к этому добавить следующее: практически не только у народов, пришедших к философии (древних греков), но и у всех народов мира, вступивших в этап разложения рода и появления соседских общин, имеется предфилософия. Но это не парафилософия, тем более не протофилософия, а единство мудрости, мифо-эпического сознания и магии, т. е. зачатков наук. И такое состояние сознания может сохраняться тысячелетиями, если нет условий и причин для перехода к философии. Но преодолев этот уровень сознания, общество подготавливает условия для создания цельных философских систем. Для того, чтобы охарактеризовать особенности предфилософии обратимся к материалам эпоса “Нарты”. Предметом нашего рассмотрения будет предфилософское сознание, данное в эпосе “Нарты”. Подобно “Илиаде” и “Одиссее” Гомера, скандинавским “Эддам”, карело-финской “Калевале”, эпос “Нарты” является выдающимся памятником духовной культуры. Но до последнего времени он исследовался лишь как литературный памятник. Нартоведы “бьются” вокруг вопросов: что такое нарты, где и как возникли сказания, место первоначального субстрата. Крупнейшие советские филологи, лингвисты, историки: Абаев В. И., Мелетинский Е. М., Крупнов Е. Н., Инал-Ипа Ш. Д. и др. осуществляют изучение “Нартов” в рамках историко-сравнительного анализа. За рубежом наибольших успехов в нартоведении добился Ж. Дюмезиль, который проводит параллели между “Нартами” и “Эддами”. Философы рассматривают этот эпос как один из примеров религиозной мифологии.
Говоря об историческом значении эпоса Е. М. Мелетинский отмечает: “Нарты” в отличие от сказки обращены к общественно-исторической теме, отражают движение от рода к государству, процесс исторического формирования народностей” (3). Это хорошо подтверждается содержанием эпоса “Нарты”, который бытует среди адыгов, абазин, абхазов, осетин. У этих народов не было своей базовой письменности. Но они имели богатейший фольклор, в котором аккумулировалась народная мудрость. Элементы предфилософии стихийно формировались в мифо-эпическом сознании народа. Исследование эпоса обнаруживает исторические предпосылки многих философских проблем. Это исследование показывает, что все народы способны подойти к преддверию философии (4).
Предфилософское сознание — это такой этап развития мифологического сознания, когда обнаруживается несоответствие развившегося содержания с его формой, т. е. происходит так называемая демифологизация, разрушение мифа. В это время внутри мифа и эпоса возникают элементы предфилософии. Предфилософию можно назвать переходной формой между мифологическим и философским мировоззрениями. Это, собственно, уже не мифология, но еще и не философия в собственном смысле этого слова. Содержательно элементы предфилософии выявляются в следующем: в космогонических идеях начинают возникать подходы к идее субстанционального первоначала, боги отодвигаются на задний план, ставится вопрос о роли человека, его назначении, отношение человека к богу, к природе. Предфилософское сознание отказывается от олицетворения природы, от иллюзорного мира и соответственно в нем сильнее звучат богоборческие мотивы. Боги теряют кровнородственные генетические связи. Информация, которая связывалась раньше с каким-либо богом, теперь связывается с человеком, он сам становится обладателем знаний нескольких богов: знаний об управлении обществом, о руководстве войсками, знаний технологии обработки земледелия, знаний, связанных со скотоводством. Один человек в эпосе знает столько, сколько раньше в мифе знали несколько “специализированных” богов.
В предфилософии заметна тенденция свести все многообразие к единому, превращение персонифицированных сил в отвлеченные представления типа Хаос, Порядок, Номос, т. е. эти абстрактные представления одновременно несут и онтологическую, и гносеологическую, и аксиологическую нагрузку. В предфилософии отношения между людьми и богами устанавливаются не через кровнородственные связи, а через силу, с позиций силы. Также мы замечаем, что в предфилософском мышлении человек занят практическим освоением мира, критическим анализом ситуаций. Как пишет Чанышев А. Н.: “Для предфилософского сознания раннеклассового общества характерны уже переходные формы между мифологическим мировоззрением и философским, своего рода предфилософия, которая выражается в сознательном отношении к мифологии, в попытках синтеза и систематизации мифологии, в вызревании отдельных абстрактных понятий и категорий, в растущем сомнении в истинности религиозно-мифологического мировоззрения. Однако эти переходные формы еще не приводят к принципиально новым логическим построениям, а имеют своим итогом чувство отчаяния, разочарования, пессимизма. Мы видим, что одновременно с появлением каких-то переходных форм между мифологией и философией появляется первое научное значение, вычленяющееся из иррациональной магической псевдопрактики” (5).
В мифо-эпическом сознании мы видим элементы рационалистического отношения к миру, преднауки, моральных сентенций на уровне обыденного сознания, т. е., как говорил Гегель, на этом этапе “народ начинает философствовать” (6). Все сказанное выше мы встречаем в “Нартах”. В сознании народа, нарты — это их героические предки, это воины, витязи. Эпос состоит из цикла сказаний о нартах: Сосрыква, Бадыноко, Ашамаз, Батараз, Тлапш, Малечипх, Шауэй, Даханага (в абхазском варианте Гунда-пщдза). Здесь один Тлапш — бог кузнечного и оружейного дела, остальные — простые смертные. Сосрыква, Бадыноко, Ашамаз, Батараз, Уазырмас — герои-мужчины. Сатаней, Малечипх, Даханага — женщины. Малечипх хитра и умна народной мудростью. К представителям “демоса” относятся Сосрыква, Батараз, Малечипх. К представителям “аристократии” — Бадыноко, Ашамаз, Даханага. Мать Уазырмаса — дочь богини рек Псыхогващи, а отец простой нарт. У Шауэй мать — великанша (айныж), а отец — простой нарт. Во всех циклах сказаний присутствует мать Сосрыква — Сатаней — мудрая вещая женщина. Часто упоминается и Насрен-ЖакIьа (Борода) — глава “Хасы” (собрания) нартов. Здесь присутствуют также отрицательные герои: Тотреш — вор и разбойник, его мать — ведьма-оборотень Бырымбух. Нарты постоянно воюют с великанами.
Нарты имеют множество богов. Тхашхо — верховный бог, чисто номинальный, божество без функций. Второй по важности бог Псатха — божество души и жизни, к нему обращаются в трудную минуту. Далее, по значению, однопорядковые боги: Тлапш — бог-кузнец, Мазитха — бог лесов, Тхаголедж — бог земледелия, Амыш — бог животных, Псыхогваща — богиня рек, Уашхо-мывашхо — бог неба, Пако — бог зла. Никаких родственных генетических связей между богами нет. Это показатель обмирщения эпоса. Боги больше понятия, чем деятельные существа.
После богов идут люди, а не великаны, хотя последние физически сильнее первых. Великаны не имеют никаких связей с богами, как это было бы в хтонических традиционных мифах, где рождаются кентавры и другие чудовища от богов. В “Нартах” этого нет (показатель того, что миф разрушается и что центр внимания перемещается с богов на людей). Структура мира по вертикали в сознании нартов такова: боги — люди (рядом же великаны) — животные — растения. Земля и мир круглые. В “Нартах” отсутствует картина становления мира. Становление земли и мира объясняется через становление и затвердевание “мыджэмыпцIэ” (7) вещества, наподобие студня, т. е. становление земли понимается как биологическое явление. Это остатки хтонической ступени мифологии. Земля по эпосу состоит из семи слоев. Центр Земли находится не на земле нартов, а в стороне. Такой подход говорит о том, что в эпосе мыслят себя в оппозиции с другими людьми и тем самым выделяют себя из мира других людей. Нарты соотносят и отождествляют себя с морем: “Хыр зи щапхъэ дэ нартхэм!”, т. е. море нам в пример, мы — море (8).
Сосрыква рожден из камня, оплодотворенного мужским семенем от пастуха Сос. У него все тело стальное, кроме колен, так как бог Тлапш при закаливании держал щипцами за колени. В эпоху освоения металла неудивительно, что он служит пищей некоторых великанов и даже младенцев нартов (Батараз). У Нарджьхоу усы стальные, Айнар-йжьи чинит разбитые головы. Тем не менее Сосрыква — обыкновенный человек. А необыкновенность его проявляется на поле брани и в соревнованиях. Нарты называют его “железногрудый”, “стальноглазый”, мать называет его “светом” — “Сосрыкъуэу си нэху” — “Сосрыко — мой свет”. А красавицу Даханаго нарты называют “счастьем”, “идеалом красоты”. Так что можно определенно сказать, что сравнение человека со светом, железом или человеческое имя Даханаго — красивая, голубоглазая — это, конечно, не фалесовское “все из воды”, но прежде, чем Фалес пришел к этому, были, наверное, мысли, соотносившие человека со светом, камнем, железом. Так что для Сосрыква можно сказать, что его “первокирпичик” сейчас — железо, а его архе — камень. Кроме Сосрыква и Даханаго среди нартов есть люди, имена которых тоже есть нарицательные свойства, т. е. не собственные, таковы “ЩхьэуфIыцIэ” — “Черные волосы”, “ХъабыжьчкIвыч” — маленький лысый человечек, олицетворение хитрости и ума. Малечипх — мудрая маленькая женщина, нарты называют ее “чайка”. В процессе многовековой эволюции слово вбирало в себя все оттенки многообразных явлений, т. е. многообразные единичные явления сводились к общему. Вначале это общее не было чистым понятием, но оно уже не отражало прямо предмет, а соотносило его с чем-то другим. В этом общем отражаются, кроме свойства предмета и свойства мышления, логика мышления, которая у древних людей не всегда соотносилась с логикой вещей. Это то, что мы теперь называем специфическими особенностями законов мышления, которые опосредованно связаны с действительностью. Сосрыква — железо, человек-железо — это кажется абсурдным, но таково мышление древних, которое еще знает чувственно осязаемый мир. Оно еще связано с конкретной чувственностью. Но уже началось противопоставление мышления этому миру. Абстрактное, т. е. не чувственное мышление начинается с появлением разделения труда. Если в мифе еще нет жесткого разделения труда, а скорее распределения труда, то в эпосе мы видим разделение труда между полами, начало классового расслоения.
Эпос удивительно богат элементами предфилософской диалектики обыденного сознания. Так, по эпосу нарты видят одно начало у двух совершенно разных свойств. Начало сладкого и кислого в одном — соли: “IэфIыр зыгъэдыджыр, дыджыр зыгъэIэфIыр! (9) — “То, что делает сладкое горьким, а горькое — сладким”, т. е. два несовместимых качества содержатся в одном веществе — в соли, два противоречивых, исключающих одно другое свойства в одной и той же вещи, насыщение одного свойства заставляет делать переход к другому свойству. Здесь, в эпосе, угадывается полярность одной сутцности, улавливается относите- льность состояния веществ, возможность их взаимоперехода. Интересна также свирель Ашамаза — она имеет два конца, один — черный, другой — белый. Если подуть в черный конец, то наступает засуха, голод, а если подуть в другой конец — изобилие, радость. Для мышления древних характерно и такое отождествление: черное — смерть, светлое — жизнь. Добро и зло тоже из одной сущности, из одного предмета. Добро и зло не от бога и не от человека, а сами по себе, соприкасаясь, находятся в свирели, и лишь тот, в чьи руки она попадет, определяет характер будущего; какую сторону деятельности предпочтет человек, т. е. из какого конца свирели извлечет звуки зависит от человека, от его сущности.
По “Нартам” “совершенный нарт” (“нарт нэс”) тот, кто достиг определенного возраста, т. е. тот, у кого душа и тело соответствуют друг другу. Древние адыги считали, что человек не сразу становится тем, что он есть. Лишь с возрастом приходит соответствие души и тела. Только когда человек достигает расцвета (йанизаманыгIву), говорят об уме. Сердце есть орган души. Сердце мыслит. У зрелого практичного человека душа и сердце совпадают. Согласие души и головы достигается лишь у мудреца. И вообще душа у мужчины находится в горле. Эта кажущаяся странность связана с родом деятельности нартов. Нарты — воины, а самая незащищенная часть у воина — шея. Народная мысль неосознанно, подспудно интересуется соотношением материального и духовного в самом же человеке. Через понятие “душа” вводится своеобразная гносеология мифо-эпического сознания. Таким образом, в эпосе мы видим первую человеческую рефлексию о соотношении души и тела, ростки будущего противопоставления духовного и материального.
В эпосе мы видим истоки личностного самосознания человека. В период, когда появляется скотоводство, накапливается движимое имущество, идет постепенный процесс передела недвижимого иущества, постепенное разложение патриархальной семьи, в период, когда на первое место выдвигается человек — героический предок, легендарно-историческое лицо,— именно в это время начинается процесс постепенного противопоставления целей и интересов родового коллектива и отдельного человеческого индивидуума. Именно здесь мы можем отметить первые зачатки личностного начала. Основой всего этого явился переход от собирательского хозяйства к производящему. Всех героев эпоса можно разделить на два вида: на тех, кто добывает уже готовое (Сосрыква приносит нартам огонь, то же самое, например, Прометей у греков), и тех, кто изготавливает культурные объекты (в “Нартах” — Шашвы, Айнарйжьи, Сатаней — Тлапш). Раскрывая тайны природы, человек сам начинает создавать орудия труда. В эпосе не боги, а простые смертные создают орудия труда. Так, Сатаней, увидев, что бог Тлапш руками держит кусок раскаленного железа, решается помочь ему, а через бога — людям. Так она придумывает наковальню (квсыга, псыргла) и молоток (жьахIва). Сатаней, идя за водой, увидела двух змей, лежащих одна поперек другой. Она приглашает Тлапша и показывает ему, как надо делать клещи. Сатаней проткнула змей там, где они соприкасались. Змеи начали между собой драться. Когда голова одной змеи шла к голове другой, хвосты тоже самое проделывали. Таким образом, увиденные секреты природы, в преобразованном виде переходили в сознание, создавались орудия труда, в данном случае — клещи (10).
Здесь виден практический подход к миру, отказ от того, что дано самой природой, гомоморфное моделирование мира. Бог Тлапш получил свои знания не от другого бога, а от старика-нарта Дабеча и Сатаней. Боги становятся лишь учениками людей. Такого рода мышление, свобода духа раскрепощали человека, подводили к философскому стилю мышления. Разные этапы проходит развитие человека как субъекта мифологического сознания. Сосрыква — герой более ранний, герой этапа присвоения готового продукта. Айнар-йжьи, Шашв, Тлапш — более позднего этапа, для которого характерны не просто отношения присваивания, а отношения производящие, изготовление новых предметов. На заре эпохи металла типичный герой — кузнец. Кузница (жьира) — то место, где обсуждаются самые важные дела общины, священное место, где хранятся народные реликвии, где произносятся самые достоверные клятвы (квра). (До сих пор кузница считается тем местом, куда можно обращаться по разным хозяйственным делам и где должна быть оказана безвозмездная помощь. Это считается само собой разумеющимся).
И именно здесь, в кузне, рождается новое: новые орудия, новые предметы; вместе с тем кузница — место споров, место, где возникают новые суждения, новые представления, и, следовательно, место формирования народного логоса.
Кузнец — человек, который уже не связан с определенным родом. Если даже и принадлежит к определенному роду, то все равно он служит связующим звеном между родами. Кузня то место, где завязываются новые социальные отношения, не связанные с кровным родством. Человек может изготовить сам новый предмет. Он свободен, волен поступать по своему убеждению, он имеет выбор путей деятельности. Это состояние проявляется в дерзости по отношению к богам. Так, по “Нартам”, Сосрыква, вызванный на пир богов, нарушает их традиции и передает людям их напиток. “Обычаи таковы, как сам их сделаешь”, — рассуждают нарты, совершая свои дерзости. Сокрушая богов, нарты замечают: “Теперь боги пусть нам кланяются”.
Богоборчество есть форма проявления личностного начала, первая форма проявления личностного самосознания. Люди соперничают с богами как с внешней силой более могущественной, чем они сами, но равной им по своим практическим целям. (Так, у абхазов ацаны считают, что они вполне могут обходиться своими силами). За что был наказан Сизиф? За хитрость? Но хитрость не порок для эпического сознания (Хитры и Одиссей и Сосрыква). Он наказан за богоборчество. Личностное сознание возникает не сразу у всех индивидуумов, а у тех, кто имел для этого какие-то преимущества в физическом, умственном положении, в социальном плане (у греков, Прометей — титан, сын титана, Кассандра — дочь предводителя троянцев).
Сознание внутреннего превосходства приводит к богоборчеству. Таковы Прометей, Абрскил, Амирани, прикованный старец. Все это ведет к новому уровню в развитии человека. Но вместе с тем эпос осуждает и крайний индивидуализм, построенный на иллюзии полной отрешенности. Именно эгоизм явился причиной смерти Псабыда, который умирает потому, что никого не любил, даже Кайдух (11). Таков же миф и о Нарциссе.
Богоборчество есть начало личностного самосознания, канун анти-мифологического сознания. Оно есть также отражение начала социальных антагонизмов, богоборец — герой — выразитель чаяний становящегося народа. Героическая личность — не индивидуалист. Но, вместе с тем, подвиг и слава играют огромную роль. Состязание, походы за славой (хьызрацара — буквально: поход за именем) не есть ли осознание личностного начала? Да, в состязании в первую очередь называется название рода племени (уызуда?), имя отца (уызпуда?). Но вместе с тем звучит и имя героя. Недаром абазины говорят о таком: фырхъацIа — героический муж, йыхьыз дйырхIватI — заставил произносить свое имя. Кроме социальных характеристик разве нет в эпосе личностных характеристик? Сосрыква переживает, что нарты не принимают его в свою среду. Гектор переживает неудачу своего народа. Переживает Кассандра. Переживает о гибели своего мужа женщина-богатырь из нартов, которая отомстила айныжам за его гибель и вместе с ним легла в одну могилу (12). Разве это не показатель развития внутреннего духовного мира героев? Да, разумеется, личность еще не есть индивидуалист (индивидуализм резко отрицается в эпосе), но появление личностных черт у субъекта мифо-эпического сознания несомненно, хотя, разумеется, объектом сознания в основном были социальные качества человека: щедрость, гостеприимство, великодушие, мужество, храбрость, стойкость, верность, сдержанность, слава, честь. Но появляется показатель устойчивого отделения своего “я” от других “я” — “ухъа-схъа” — буквально: твоя голова — моя голова, или “каждый сам по себе”. Ухъа-схъа йамцIыцIт — каждый унес свою голову.
В “Нартах” видно также становление представлений о боге из земных условий. Так бог Пако первоначально был человеком, затем — богоподобным, и лишь позднее — богом. Предфилософское сознание посвоему из земных условий объясняет происхождение бога, т. е. чувственной абстракции от человека.
В “Нартах” мы встречаемся со счетом. Так, пастух Горгоныж, подсчитывая свои стада, производит в уме следующие математические операции: (13)
90 x 30 = 10 x 30 = 11 x 30 =
18 х 30 = 30 х 30 = и плюс сумма всех этих произведений.
Решение такого рода примеров — показатель высокой способности к отвлеченному мышлению, когда снимается качественная определенность вещи, и человека интересует лишь количество. В некотором роде это сведение единичных, неповторимых сущностей к одной сущности, нивелирование, выделение общего. Конечно, нарты, говоря о числе при счете, соотносят, описывая внешность животных. Например, 10 черных, 9 полосатых, 11 тупорылых и т. д. Но сама необходимость перемножать и складывать это в уме — одно из подтверждений, что нарты склонны к отвлеченному мышлению. Некоторые числа, правда, еще метафоры, присказки: 7,3,9,100. Но в практической жизни нартов эти присказки имеют мало значения, это лишь для афористичности, для украшения речи используется. В эпосе нет магии счастливых и несчастливых чисел.
Теперь мы можем проследить, откуда в эпосе знания. Обнаруживается такая линия: мудрец (знания у него из природы) — бог (узурпатор знаний) — человек, делающий орудие для другого человека. Это как бы схема трансляции знаний, а коммуникация идет от человека к человеку. Здесь мы видим, что человек одновременно совмещает в себе и ум мудреца, и физическую мощь бога. Богам вообще отказано в уме, у них нет инициативы, их лишь со стороны тревожат люди. Ацаны, например, считали себя воспитателями племянника по сестре бога или даже его сына и потому считали себя его молочными братьями (ахупха). Они считали, что превосходят бога по уму, и что он желает выведать у них уязвимые места. “Ахъахьы ажвгIванд — ацIахьы хIара. Анчва дызусуда?” — “Наверху небо — внизу мы. Кто такой бог?”,— говорили ацаны (14). Все эти богоборческие мотивы — один из элементов предфилософского сознания, когда человек недоволен, неудовлетворен простой отсылкой к богу по поводу того, откуда то или иное знание. Человек сам находит знание.
Эпос весь пронизан верой в разум человека, в его умственные возможности. Здесь говорится, что будущее за людьми, которые будут умнее нас: “Ркъару мачIызтIхIва гIамальла йкъазопI” — “Хоть и мало у них сил, зато богаты амалью”. Амаль — способ, средство, прием. Сосрыква устает потому, что он не ищет амаль, говорится в эпосе (“Амаль дгьащтамта дгIагситI”). Именно поисками амаль, нарастанием этих поисков отличается каждый этап в развитии человека в системе мифосознания. Решение той или иной задачи героем на каждом этапе отличается применением все больших умственных усилий и все меньше физических. Сосрыква побеждает айныж благодаря тому, что он хитрее и умнее его, несмотря на гигантские физические возможности второго. Далее, таких как Сосрыква побеждают маленькие люди, которые пришли после нартов. Эти люди, хотя и не имеют таких физических возможностей как нарты, зато имеют множество способов решать те или иные жизненные задачи. Так сон, который не смогла разгадать Айныж-Нана (1-е поколение мифологических героев), разгадывает Сатаней (2-е поколение), и она в своем рассказе о разгаданном сне восхищается последующим поколением (3-м поколением) (15).
Очень сильны в эпосе мотивы сведения, редукции, ассоциации знания. Так у нартов при слове “зима” возникают ассоциации такого рода, как холод, бог Пако, Уашхо-мывашхо, ночь, смерть, что-то темное, серое, день как полумрак, сменяющийся быстро ночью. Зато лето — светлый день, зелень, солнце, огонь, женщина, рождение детей. Здесь мы видим богатое воображение нартов. Можно сказать, что субъекты мифо-эпического сознания обладают богатым предфилософским воображением. Эту мысль можно подтвердить следующими наблюдениями и соображениями: Сосрыква спрашивает у своей девушки, к которой он приехал перед гибелью: “Почему собака, лежавшая у порога, не проснулась, а щенок, лежавший у нее в утробе, залаял на меня? ” Девушка отвечает: то знак того, что будущие потомки будут жить, опережая старших, споря с ними, побеждая и встанут на ноги в борьбе с ними (16), т. е. в борьбе вырастает новое, молодое, новое становится в борьбе. Становление в борьбе — это диалектика обыденного сознания, которое ухватывает видимое из окружающей жизни социума. Становление в борьбе (здесь борьба не физическая — такая борьба со старшими вообще невозможна в эпосе) — это борьба в спорах, в делах. Это осознание того, что становления не бывает без споров.
В эпосе, зафиксировано величайшее уважение к слову, мысли, приравнивание силы разума, данной в паремиях, “потребительской стоимости”, материальной ценности. Недаром абазины говорят: “Ажва хвы амапI” — “Слово имеет цену”. Само слово “загадка”, к которой так часто прибегают эпические герои, а позднее сказочные, буквально переводится с абазинского языка “съедение села” — “кытча”. Неотгадавший загадку обязан был “дать” село загадавшему. Видимо, когда-то это “съедение” имело не только шуточно-ироническое, а вполне реальное значение.
Здесь зафиксирована также способность человека той эпохи к абстрагированию безотносительно к какой-либо конкретной действительности, имеется момент превращения единичного и особенного во всеобщее, начало философствования в широком смысле этого слова (Гегель), появление сентенций общего порядка, начало философем, которые суть выражение народной мудрости.
У нартов уже есть свой неписаный кодекс морали, свое понимание чести (пха), совести (пхащара — буквально: честь крови) воспитанности (намыс, ъадаб), позора (напахъыхра, авторитета, уважение, пIатIу), мужества (хъацIара, скромности (намыс) и т. д. Для нарта честь превыше всего. Так Сосрыква просит своего коня возвратиться, не позорить его: “если даже смерть моя пришла не делай мою смерть двойной”, т. е. не губи меня и духовно. Нарты имеют много афоризмов, они рассыпаны в эпосе, как жемчужины. “АгIвы гIвыта дызчпауа ауага ракIвпI” — “Человека человеком делает народ”, “АгIвы дызлардыруа хъашыгIвпI, гьжакIьам — абыгъьгьи жакIьа амапI” — “Человека узнают не по бороде, а по уму,— борода и у козла есть”; “АгIвы дызрыпщдзауа акъыльпI — йыгьчгIвычам” — “Человека украшает ум, а не одежда”; “Адуней чархта яхъьшхIвитI” — “Мир вращается как колесо”; “Ажва пщдза ащтанчIвгьи йагвынгIвитI” — “Доброе слово и змея поймет”; “АжвычIв зыгIвну аунагIва пха гIвнап” — “Старики в доме — честь в доме”, “Азаман гIахънырх гьамам” — “Время не имеет поворота назад”, “Айгва хъара йацкIыс гвла бзи” — “Чем дальний приятель, лучше хороший сосед”, “Акъыль ъану пхагьи аъапI” — “Где ум, там и честь”. “Апсы бзи йабауа пшдзапI” — “Что по душе, то и красиво”, “АпхIвыс аунагIва дагьаласапI” — “Женщина — опора семьи”(17). “Гъуэгум шу закъуэ фыщыхуэзэкIэ, шу закъуэщ жыфIэу фытемыгушхуэ, и гутъуи фымыщI, шу гуп фахуэзэми куэд мэхъу жыфIэу фащымышынэ” (18).— “Если вы встретите по дороге одинокого всадника, то не приставайте, рассуждая, что он один, а вас много. Но если каждый из вас встретит группу всадников, не прячьтесь, думая, что вы одни, а их много”, т. е. здесь говорят об уважении к одному, о храбрости и силе каждого человека самого по себе. Все эти и подобные им рассуждения, которых очень много в эпосе, позволяют утверждать, что моральные сентенции налицо. Но они еще не философия. Все эти моральные сентенции безотносительны, они относятся ко всем людям. Во всех этих предписаниях есть момент активного отношения к действительности, тенденции к применению их во всех случаях жизни, т. е. сведение к максиме, всеобщему.
Отрицая традиции прошлого, народное сознание не отрицало мудрости старцев-софосов. Их знаниями, мудростью жили древние. Эпос приводит следующее описание того, как люди пришли к мысли о необходимости связи поколений. У нартов был суровый обычай: жестокая нужда, как говорит эпос, принуждала их сбрасывать своих немощных предков в пропасть. Один раз корзина, в которой сидел старик, зацепилась за корягу и повисла над пропастью. Сын спас своего отца вопреки обычаю и спрятал его. В тот год у нартов наступил голод и только благодаря советам старика они спаслись. С тех пор нарты решили отменить этот обычай. Здесь мы ясно видим ломку сознания, т. е. нарты отходят от обычаев, от традиций. Практическая сторона жизни (род может выжить лишь через знание мудреца) оказывается сильнее обычая. Знания стариков — секреты первобытного производства,— афоризмы, пословицы, отточенные многовековой мудростью — все это было предфилософией.
Таким образом, подводя итоги, мы можем констатировать, что у народов, вступивших в этап разложения рода и появления соседских общин, в процессе формирования народностей появляются элементы предфилософии в сознании. Предфилософское сознание — мифологическое сознание, в период демифологизации, когда оно обнаруживает несовпадение развившегося содержания с его формой, т. е. когда происходит разрушение мифа. Предфилософия — переходная форма между мифологическим и философским мировоззрениями. Это уже не мифология, но еще не философия, нет еще строгого категориального мышления, хотя и вычленяются некоторые абстрактные понятия.
Содержательно элементы предфилософии проявляются в следующем: в космогонических идеях начинают возникать подходы к идее субстанционального первоначала, боги начинают играть здесь все меньшую роль, ставится вопрос о роли человека, его назначении, отношении человека к богу, к природе. Предфилософское сознание отказывается от олицетворения природы, в нем сильны богоборческие мотивы.
В предфилософии заметна тенденция к сведению всего многообразия к единому, к превращению переонифицированных сил в отвлеченные представления типа Хаос, Порядок, Номос и т. д. Эти абстрактные представления несут одновременно онтологическую, аксиологическую и гносеологическую нагрузку. Здесь наблюдается также демифологизированный подход к противоположностям, возникающим из одной сущности.
В эпосе мы видим первую человеческую рефлексию о соотношении души и тела, ростки будущего противопоставления духовного и материального. У идеального эпического героя душа и тело должны соответствовать друг другу. Здесь мы видим истоки личностного самосознания человека. Именно здесь начинается процесс постепенного противопоставления целей и интересов коллектива и отдельного человеческого индивидуума, основой чего является переход от собирателвного хозяйства к производящему. Если мифологическое сознание до сих пор занималось вопросом: откуда (по словам Плеханова), то теперь на первое место выдвигается вопрос: из чего и каким образом сделали, т. е. вместо генетического начала теперь ведется поиск субстанционального начала. По этому признаку всех героев эпоса можно разделить на две группы: на тех, кто добывает уже готовое, и тех, кто изготовляет культурные объекты. Технология изготовления орудий передается из рук богов в руки человека. На заре эпохи металла типичный герой — кузнец, человек уже не связанный с определенным родом. Кузница — место формирования народного логоса, место, где завязываются новые социальные отношения. Человек сам может изготовить новый предмет. Он совершает выбор путей деятельности. Это состояние проявления в дерзости к богам. Богоборчество есть форма проявления личностного начала, осознание своего внутреннего превосходства. Это канун антимифологического мышления. Человек неудовлетворен, недоволен простой отсылкой к богу. Эпос пронизан верой в разум человека, в его умственные возможности: будущее за людьми, которые будут умнее нас. Новое становится в борьбе со старым — это первые преддиалектические формы мышления, диалектика обыденного сознания, которое ухватывает видимое из окружающей жизни социума. В эпосе зафиксировано появление моральных сентенций общего порядка, начало философем, как один из признаков предфилософского мышления.
Таким образом, идейный материал предфилософского сознания складывается в целостную систему воззрений на мир, на общество, на особенности мышления.
Комментарии 0