Зарытая в землю история
Большой "турецкий" круг замкнулся. Спустя две недели, преодолев более четырех тысяч километров, ансамбль "Нэф" вновь казался в Дюздже. Теперь у артистов из Адыгеи было три дня, чтобы ближе познакомиться с этим удивительным краем.
Маршрутный график "Нэфа" все ближе к своему финишу, позади большая часть путешествия по Турции. На пути домой нам осталось сделать всего три остановки. Впереди еще шесть дней. Половину из них, что символично, мы проведем в Дюздже. Этот удивительно красивый край, представляющий собой густонаселенный черкесо-абхазский анклав, для "Нэфа" успел стать родным. В этих местах ансамбль Мугдина Чермита уже бывал пять лет назад, здесь же юные артисты из Адыгеи сделали свой первый короткий "привал" в самом начале нынешних гастролей. В 2005-ом на фестиваль адыгской культуры, проходивший в Дюздже, приезжала и группа музыкантов из Причерноморской Шапсугии, так что ощущали мы себя тут вполне комфортно и легко.
ОСТРОВОК АДЫГСКОГО МИРА
Большая часть дороги от Бандырмы до Дюздже прошла на курортном фоне. Разгар лета, море, жара, многокилометровые пляжи, десятки тысяч туристов, кафе, рестораны, яхты – рай да и только! Мы мчимся в автобусе мимо всего этого великолепия – картинки мелькают за окном, словно телевизионные кадры. Что толку-то: видишь яблоко, а не укусишь… Вот бы остановиться хотя бы на полчаса! Не о себе беспокоюсь – детей жалко: когда они еще в Мраморном море искупаются? Аднан Шеуджен, за минувшие десять дней легко вошедший в роль гида, рассказывает нам какие-то шутливые байки и истории – настроение сразу меняется, жизнь становится веселей.
– Море сейчас холодное, вот через час-полтора в самый раз будет – тогда и искупаетесь! – обещает он, и салон автобуса сразу наполняется радостными детскими криками.
Курортное местечко под названием Эрдек, расположенное километрах в тридцати от Бандырмы, напоминает цветущий зеленый оазис – гостиницы, кемпинги, теннисные корты, парки, бассейны, всего тысяч двадцать жителей. Особого фешенебельного блеска здесь не видно, обстановка вполне демократичная, публика тоже далеко не элитная, сюда приезжают главным образом любители непритязательного семейного отдыха – дешево, доступно, практично.
Едем по центральной улице. У крупной вывески "Кавказ-мотель" Аднан взмахивает рукой, автобус останавливается, как вкопанный. Засидевшиеся без дела артисты "Нэфа" большой гурьбой устремляются к берегу моря. В этот день местные турки и праздные туристы к ужасу своему впервые в жизни воочию увидели "дикую дивизию", напоминавшую бурный горный поток, сметающий все на своем пути. Запомнят надолго. Не сомневаюсь.
Пока молодежь весело плещется в море, взрослая часть делегации устраивается в уютном кафе у самой кромки воды. Людей в этот час здесь немного – нам же лучше: есть возможность расслабиться, подышать чистым морским воздухом. Ничего не хочется делать – время "убиваем" неспешной беседой ни о чем. Услышав адыгскую речь, за наш столик неожиданно подсел пожилой мужчина. Он что-то говорил по-турецки, радостно пожимал всем руки. Кто такой? Чего хочет?
– Это Чингиз, абхаз по происхождению, живет в Эрдеке, – перевел нам Аднан Шеуджен. – Он немного говорит на родном языке, поэтому и адыгскую речь легко отличает от других.
В массивной фигуре старика, напоминающей кусок скалы – рост почти два метра, квадратные плечи, длинные мускулистые руки, крепкие ноги, легко угадывается большое спортивное прошлое. Он, судя по всему, из бывших борцов или боксеров. Чингиз действительно серьезно занимался вольной борьбой, имеет за плечами неплохие результаты, долгое время тренировал детей. Пару лет назад перенес инсульт, только-только начал восстанавливаться после болезни – каждое движение вызывает сильнейшую боль. По утрам старик приходит к морю для поддержания тонуса – ходит по набережной, делает несложные упражнения для укрепления организма.
– У меня небольшой частный бизнес – доходы не столь крупные, как хотелось бы, но на жизнь вполне хватает, – рассказал Чингиз. – Есть семья, взрослые дети. Дочь где-то здесь, неподалеку купается. В годы грузино-абхазской войны я по мере возможностей помогал родной республике, но в Сухуме смог побывать лишь однажды. Теперь хочу детей туда отправить.
Он неторопливо и очень подробно рассказывал о своей жизни, о том, как оказались в Турции его предки, словно отматывал длинную киноленту назад. За все это время улыбка ни разу не появилась на лице старика.
– Я долго искал счастья – в жизни, спорте, занимался общественными делами. Все складывалось вполне удачно – грех жаловаться! – признается он. – Но истинное счастье – в детях и внуках. Здесь, в Турции, их насып, как говорят наши братья-черкесы, настоящим не будет никогда, оно какое-то однобокое, наполовину. Другое дело – земля предков. Я мечтаю об одном: чтобы они нашли самую короткую дорогу в родную Абхазию…
… Подошло время обеда, столы давно накрыты. Делегацию из Адыгеи обслуживали не менее десяти официантов, ребята из кожи вон лезли, стараясь во всем угодить. Аднан знакомит нас с хозяином "Кавказ-мотеля", радушно принимавшим "Нэф". Он черкес – из турецких абадзехов. Родовую фамилию не помнит, адыгского языка не знает, одним словом, из тех, "у кого предки были адыгами", как говорит в таких случаях Мугдин Чермит.
– Его зовут Аслан Сечкин, – рассказал Шеуджен. – Наш бысым рад встречать своих братьев с Кавказа, желает вам мира и процветания, благополучного завершения длительных гастролей. Желание гостя – закон, чувствуйте себя, как дома – отдыхайте, веселитесь!
Первое впечатление о владельце "Кавказ-мотеля" – еще один полутурок-полуадыг, к счастью, было обманчивым: Аслан оказался весьма патриотично настроенным черкесом. В большом зале своего ресторана он оборудовал адыгский уголок с художественными рисунками на историческую тематику, вырезками из газет и журналов, музыкальными инструментами, разного рода бытовой утварью и предметами народных ремесел. Все просто, но со вкусом: эти вещи собирались с любовью – один предмет гармонично сочетается с другим, все продуманно, логично, красиво. Отдыхающие мимо не проходят – фотографируются, проявляют живой интерес к экспонатам. Непривычная, признаться, для Турции картина: впервые я увидел в общественном месте не музей Ататюрка, а маленький островок адыгского мира. Значит, не зря мы в Эрдек заехали. Опсэу, отхъэжь, Аслан!
НА ЛУЧШЕЙ СЦЕНИЧЕСКОЙ ПЛОЩАДКЕ
В очередной раз "Нэф" давал концерт "с колес". В селение Казыкой мы приехали под вечер. Ужин прошел в армейском темпе – у мальчишек и девчонок на все ровно час: нужно еще привести в порядок костюмы, размяться, быстро переодеться. В одном повезло: сценическая площадка и светомузыкальная аппаратура были подготовлены на высочайшем уровне, хозяева, имеющие солидный опыт в таких делах, продемонстрировали великолепные организаторские способности, предусмотрели все до мелочей.
– Вы будете выступать на самой большой сцене в Дюздже, – говорит председатель местного "Адыгэ Хасэ" Эрдоган Хапосеж. – "Амфитеатр" построен недавно, вмещает около тысячи зрителей. Акустика прекрасная, объемная сцена, зрителям комфортно – свободных мест не будет!
Народ начал "подтягиваться" минут за сорок до концерта, люди шли как на большой праздник. Много молодежи и семейных пар с детьми. Следом – люди старшего поколения, им уже, видно, торопиться некуда. Звучит адыгская музыка. Парни и девушки, в большинстве своем черкесы по происхождению, с удовольствием подтанцовывают под народные мелодии, тихо о чем-то разговаривают, шутят, весело "подначивают" друг друга. Кругом слышна сплошная турецкая речь. Сразу появляются лоточники. Кто-то продает сувениры, другие предлагают соки, чай и кофе, третьи – книги. Об их содержании можно судить только по оформлению обложки – все на кавказскую тему, но только на турецком. С удивлением нахожу местное издание знаменитого исторического очерка Тамары Половинкиной "Черкесия – боль моя", вышедшего пару лет назад в Анкаре. Цена книги по здешним меркам немалая – почти семьдесят "тюркиш лир", что-то около восьмисот наших рублей. Купил по случаю – библиографическая редкость, как-никак.
Амфитеатр заполнен до отказа. Народ в нетерпении, до концерта остаются считанные минуты. Среди сотен людей пытаюсь найти своих знакомых: Хикмета Негуча, с которым познакомился лет пять назад в Стамбуле, а также представителей рода Хлечас и семью Пченлеш, принимавших делегацию из Шапсугии во время ее приезда на фестиваль адыгской культуры в 2005-ом. Тщетно. В этой огромной людской массе трудно кого-то разглядеть – все словно на одно лицо. Что ж, расстраиваться рановато – у меня есть еще три дня, будет время найти "своих".
Звучат первые аккорды музыки. На сцену выходят глава Хасэ Эрдоган Хапосеж и новый мэр Дюздже Исмаил Байрам. Официальная часть мероприятия проходит быстро: хозяева радушно приветствуют гостей, поименно благодарят спонсоров и организаторов – это традиционный здесь ритуал.
– Я давний поклонник черкесской культуры, – признался градоначальник Дюздже. – Очень люблю вашу музыку, песни, танцы. Я не умею танцевать, но и усидеть в зале на адыгском концерте просто невозможно!
Полуторачасовой концерт "Нэфа" прошел стремительно. Атмосфера была просто потрясающей! Молодежь "зажигала" рядом со сценой, устроив широкий танцевальный круг, а знаменитые песни в исполнении Симы Куйсоковой и Нуха Устока легко подхватили все зрители, пели одним большим дружным хором в полтысячи голосов!
О ФУНДУКЕ И НЕ ТОЛЬКО
После концерта "Нэф" "расхватали" в считанные минуты, детей быстро развезли по разным аулам. У взрослой части делегации, как обычно, своя культурная программа. На часах почти полночь – по местным меркам еще детское время, жизнь только начинается. Хапосеж по-хозяйски машет рукой: садитесь в машины, едем!
Спустя двадцать минут заезжаем в небольшое адыгское селение. Парень по имени Мурат, сидевший за рулем, рассказывает нам – Каласаву Тлеужу, Мадину Яхутелю и мне – о здешних нравах и традиционных видах деятельности. Черкесские проблемы везде одинаковы, да и менталитет все тот же, ничего нового мы, впрочем, не услышали.
– Сейчас заедем в Шапсугкой, посмотрите на здание нашего Хасэ, пообщаемся, чай попьем, дальше видно будет, – произносит он, чем окончательно заинтриговал нас.
Небольшой двухэтажный особняк, исполняющий роль национально-культурного центра нескольких окрестных аулов, несмотря на поздний час, был ярко освещен: во дворе широким кругом сидели старики, на втором этаже играла адыгская музыка – там веселилась местная молодежь.
У входа висели несколько объявлений. Одно из них сразу привлекло мое внимание. На маленьком листке с изображением крупной грозди ореха-фундука без труда "расшифровал" общий смысл текста: принимаем фундук по цене 4,5 турецких лир за кило. Быстро подсчитываю: на наши деньги выходит порядка ста рублей. Для интереса сравниваю нынешние оптовые цены на фундук в Турции и на Черноморском побережье Кавказа. В адыгских аулах Сочи и Туапсинского района, население которых до недавнего времени считало эту отрасль сельского хозяйства наиважнейшей, определявшей уровень благосостояния основной массы семей, расценки практически те же. Турецкий орех – главный наш конкурент на европейском рынке, мы давние соперники, а эта тема до сих пор является острой, вокруг нее постоянно рождаются всякого рода слухи и домыслы.
– Да, теперь настали другие времена… – философски произнес по-адыгски стоявший рядом мужчина. – Нынче фундук, который "кормил" нас, сильно упал в цене, что будет дальше – никто не знает.
Основная причина резкого падения спроса на орех, по мнению Муаммера, так звали моего нового знакомого, кроется в строгих ограничениях, введенных недавно странами Евросоюза. Шаг вполне понятный: зачем кормить кого-то, когда есть свои производители – Испания, Италия и Франция. Опустившийся пограничный "шлагбаум" задел интересы многих, в том числе, конечно, и Турции. Чтобы хоть как-то сбалансировать цены на внутреннем и внешнем рынке, правительство страны выразило заинтересованность в сокращении земельных площадей, занимаемых фундучными садами, призывая население заняться иными, более выгодными видами деятельности, например, выращиванием овощей, фруктов, бахчевых культур и табака. Черкесы к такой инициативе властей отнеслись настороженно: сегодня деревья вырубим, а если завтра конъюнктура резко изменится, тогда что делать будем? Сначала всю домашнюю живность, прежде всего, кур и индюшек пришлось пустить "под нож" – всех "птичьим гриппом" запугали – теперь за фундук взялись?! И оказались трижды правы: только за минувший год цена килограмма орехоплодных выросла почти вдвое – с 2,5 до 4,5 турецких лир, хотя и остается нестабильной.
– Для нас, адыгов, фундук – не просто отрасль сельского хозяйства, заработок и рабочие места, это часть нашей истории, культуры, национального самосознания, – считает Муаммер. – Наши предки, оказавшись на чужбине, сразу закладывали фруктовые сады из яблонь, сливы, груши и, естественно, фундука. Вековые черкесские сады можно встретить не только на родине – на Кавказе, но и здесь, в Турции. Именно поэтому мы стараемся любым способом сохранить фундук от вымирания. Земля всегда кормила наших отцов и дедов. Кормит нас. Уверен, прокормит и детей с внуками. Ее просто ценить и уважать нужно…
В КОКЕХАБЛЕ
Закончив все церемонии, связанные с адыгэ хабзэ, после полутора часов общения с местными старожилами, мы, наконец-то, опять садимся в машину. Хозяева, проявляют сочувствие к уставшим после утомительной дороги и длительного концерта гостям, предложив нам отдохнуть. Эрдоган Хапосеж, внимательно сверяясь со своим списком, рассказывает, кто и где будет ночевать.
– Вы втроем, – он показывает на меня, Тлеужа и Яхутеля, – едете в Кокехабль, к Орхану Шагуджу. На завтра программа свободная. Отдыхайте, высыпайтесь, набирайтесь сил. Вечером встречаемся здесь же – соберутся люди, будет джэгу, к тому же нам есть о чем поговорить.
Орхан – невысокого роста, крепкий, лет пятидесяти – уже ждал нас. Мы пересаживаемся в его автомобиль и, не спеша, выезжаем из Шапсугкоя.
– Я в вашем полнейшем распоряжении, если будет желание, завтра покажу вам окрестности, соседние аулы, с интересными людьми познакомлю, – свободно говоря на родном языке, он не скрывает своих радостных чувств: ему хочется поскорее нас обо всем расспросить, поближе узнать, как живут собратья на исторической родине. – Приедем домой, поужинаем, все давно готово.
На летней веранде нас встречает хозяйка дома Нурсин – жизнерадостная, обаятельная, радушная. В течение десяти минут она накрывает на стол – судя по обилию пищи, подготовка к приему гостей из Адыгеи была проделана серьезная.
Пока Нурсин хлопочет на кухне, Орхан, следуя законам хабзэ, рассказывает о себе и своей семье. Супруга – домохозяйка. Он сам большую часть жизни проработал начальником отдела в одном из филиалов государственного банка Турции, расположенном в Дюздже, сейчас на пенсии. Дочь Ниляль работает в госпитале, ухаживает за больными, набирается опыта, прежде чем поступать на медицинский факультет университета.
– Мы ее видим, к сожалению, крайне редко, – признается отец. – Работа отнимает много сил и времени: уходит рано утром, домой возвращается поздно ночью. Волкан, младший сын, тоже выбрал непростую профессию – он следователь в полицейском управлении, поэтому нам приходится просто мириться с происходящим. Главное, им нравится, работа интересная, полезная, для молодых это очень хорошая школа: пусть почувствуют истинный вкус самостоятельной жизни.
С Волканом мы успели познакомиться в первый же вечер. Он тихо поприветствовал нас по-адыгски, крепко пожал руку каждому и скромно ушел в дом. Спустя полчаса паренек так же незаметно сел в стороне от нас, с нескрываемым удовольствием слушая беседу старших. На следователя, честно говоря, он пока похож мало: слишком тихий, скромный, такой, кажется, мухи не обидит. Он больше напоминает младшего научного сотрудника в каком-нибудь НИИ – в интеллигентных очках, живущего в собственном тесном мирке. Может, просто в моем подсознании прочно засел привычный стереотип среднестатистического российского сотрудника правоохранительных органов?
В ходе беседы Волкан, не сводивший с нас глаз, что-то сказал матери на турецком. Нурсин сразу перевала нам:
– Он говорит: "Какие они счастливые, они с родины приехали!"
Родители, свободно владеющие адыгской речью, стыдливо отводят глаза: ни Ниляль, ни Волкан на родном не говорят.
– Когда они были маленькими, я, пытаясь приучить их объясняться по-адыгски, начал с азов: требовал, чтобы деньги у меня или матери они просили на родном языке, – вспоминает Орхан. – Этот первый урок они усвоили на отлично, но дальше дело, к сожалению, не пошло…
Как и большинство их сверстников, дети Орхана и Нурсин великолепно танцуют. До недавнего времени они выступали в составе хореографического ансамбля Хасэ Дюздже, объездили практически всю Турцию. Занятия, приносившие огромное эстетическое удовольствие обоим, неожиданно пришлось бросить. Как-то, возвращаясь домой из командировки, Волкан попал в автомобильную аварию, получил серьезную травму ноги. Врачи настоятельно потребовали не нагружать физическими упражнениями поврежденную ногу – до поры до времени он из активных танцоров перешел в разряд зрителей и это его, судя по всему, изрядно тяготит: как можно оставаться в стороне от происходящего на джэгу – душе и сердцу ведь не прикажешь молчать!
– Сейчас он активно увлекся адыгской историей, – говорит Орхан. – Читает книги, ищет полезные материалы в интернете, общается со сверстниками в глобальной сети. Тоже хорошее дело. Теперь он сам убедился, каково истинное значение родного языка: просидел весь вечер, молчал, а ведь, сколько ему хочется вам рассказать, о сколь многом хочется расспросить!
Вечером, на джэгу, эту тему продолжил тхаматэ Хасэ Дюздже Эрдоган Хапосеж.
– Польза от таких визитов очевидна, – убежден он. – Если "Нэф" приедет к нам еще пару раз, наши дети обязательно заговорят по-адыгски! Раньше инициатива в сохранении родного языка принадлежала старшим, теперь она исходит от молодежи. Как долго мы этого ждали…
КРУГ ЗНАКОМЫХ РАСШИРЯЕТСЯ
Наутро к дому Шагуджей начали "стекаться" соседи. Мы, в свою очередь, получили возможность оглянуться по сторонам. Улица, на которой живут Орхан и Нурсин, напоминает некую "загогулину", уходящую в сторону от главной аульской дороги. Вокруг все ухожено, новые, красивые дома. Сам микрорайон больше смахивает на современный фешенебельный коттеджный поселок.
– Во время землетрясения 2002 года от стихии пострадали несколько адыгских селений, – рассказывает Орхан. – Многие строения были разрушены, выведены из строя коммуникации – страшная картина. Наш аул вообще было не узнать – он напоминал пустыню. Но, как говорится, нет худа без добра – люди все восстановили и сделали это с умом. Кто-то воспользовался финансовой помощью от государства, другие, распродав часть своих земельных участков, отстроились заново, причем на перспективу – возвели современные, оборудованные по последнему слову техники дома, благоустроили территорию, так что теперь аул выглядит просто великолепно. Конечно, так живут далеко не все, но основная часть местных адыгов заметно "приподнялась".
ВЫСОКО РЕЕТ АБХАЗСКИЙ ФЛАГ!
На веранде за чаем собираются человек десять. Первыми пришли ближайшие соседи – Бедрие Догу, старушка лет восьмидесяти, ее сын Реджан и внучка Чичек. Следом подошел Шау Тлиш – всегда улыбающийся, довольный жизнью, любитель юмора и всяких баек. Поприветствовать гостей зашел старший брат Орхана – Фердун. Заслышав наши голоса, "подтянулись" и другие – Хазым Нагой, Бурхан Ханту и Азми Тхаухо. Количество наших знакомых в Дюздже заметно увеличилось. Общение наладилось сразу – кокехабльцы легко приняли нас в свой круг, искренне считали своими, поэтому делились самым сокровенным.
– Что, Шау, опять с женой поссорился? – весело спросил как-то Орхан у соседа Тлиша. – На этот раз что произошло?
– Мелочи жизни, пройдет! – отмахнулся тот. – В первый раз что ли?
Непринужденный разговор между соседями, дружески подначивающими друг друга, вызвал живую реакцию у всех сидевших за столом. Нам пояснили: жена Шау – грузинка. Супруги живут дружно, новый дом построили, воспитывают детей. Будучи человеком веселого нрава и безобидным по природе, Тлиш старается особо не ссориться со своей "второй половиной", но не упускает случая подсунуть ей "пилюлю". Во дворе дома он специально установил высокий шест и всякий раз, когда жена "нарывается" на скандал, высоко поднимает на нем абхазский флаг – пусть строптивая грузинка знает свое место…
ТУРНЕ ПО АУЛАМ
– Первыми здесь, в середине 60-х годов 19 века поселились Коковы, они, в соответствии с традицией, и дали название аулу, – рассказывает Орхан. Мы едем по Кокехаблю, нас ждет увлекательная поездка по нескольким соседним адыгским населенным пунктам. – Потом сюда пришли несколько семей Гербо и Тлиш. Мои предки оказались тут несколько позже. Сначала дед с семьей, переплыв море, добрался до Синопа, а потом пешком дошел до Дюздже. На первых порах, как и на Кавказе, люди селились отдельными фамильными родами. Постепенно стали появляться аулы, которые "унаследовали" прежние названия. Здесь их много – Абреджхабль, Хидзетльхабль, Хакуратэхабль, Дзыбэхабль, Карданхобль, Шхаляхохабль, Коблехабль и так далее. Конечно, сейчас официально они носят турецкие "имена", но называем мы их все равно по-своему, и молодежь приучаем.
Кокехабль – аул в полсотни домов – оказался еще более привлекательным, чем нам показалось утром. Это еще не город, но уже не село: цивилизация и ее блага давно добралась до этих мест. Попали мы сюда в самое прекрасное время – все вокруг цвело, благоухало. Каждый дом или улица – отдельная картина художника, краски очень ярки, разнообразны, одинаковые не встретишь. Привычный неспешный уклад сельской жизни тут вовсе незаметен, иногда кажется, что время и вовсе остановилось. Наблюдаем необычную картину: в этих местах много комаров, поэтому дважды в день по селениям разъезжает специальная машина, распыляющая аэрозоль от кусачих насекомых – до чего дошел прогресс!
– Еще лет пятнадцать назад границы между нашими чиле были легко различимы, – продолжает экскурсию Шагудж. – Сейчас все смешалось: сначала в аулах появились турецкие невестки, потом пошло-поехало. После землетрясения эти места начали активно застраиваться, вокруг черкесских аулов поселилось большое количество турецких и курдских семей. Теперь мы определяем, где заканчивается одно село и начинается другое, по некоторым отдельным приметам. Сейчас, например, мы уже в Шапсугкое – турки называют его Арапчифли, через пару километров – уже Хапиехабль, чуть дальше – Наджигохабль…
Орхан оказался для нас настоящей находкой – великолепно знает историю этих мест, хорошо знаком с людьми, очень наблюдателен, обладает крепкой памятью. Он рассказал нам десятки увлекательных и очень познавательных вещей, в том числе несколько эпизодов из собственной жизни. В отдельные моменты он был похож на мгновенно раскрутившуюся пружину – характер у Шагуджа, как выяснилось, взрывной, эмоциональный. Но даже в такие минуты он не теряет самообладания, оставаясь твердым, как кремень. Если сын пошел в отца, за Волкана можно не беспокоиться – из него еще тот "следак" получится!
– Я никогда не лез в политику, но в студенческие годы, во время учебы в Стамбуле, как-то подрался с одним турком, – вспоминает Орхан. – Он публично в оскорбительном тоне говорил о Черкесе Этхеме, назвав его разбойником и предателем нации, за что и получил от меня по полной программе…
Побитый сразу пожаловался начальству, ректорат не стал разбираться в причинах конфликта, вышел большой скандал. Не желая идти на попятную и принести извинения негодяю, Орхан взял академический отпуск, вынужденно пропустив целый год.
В ГОСТЯХ У СЕМЬИ ХАПИЙ
В адыгском ауле Гуттэхабль с населением в триста человек Орхан предлагает нам пообедать.
– Становится жарко – уже почти под сорок, пора спрятаться в тени, так что можно совместить приятное с полезным, – говорит он. – Тем более, мы приглашены, нас ждут.
Заходим в небольшое кафе. На зеленой лужайке среди высоких дубов и вязов, дающих тень и вполне ощутимую прохладу, мы присмотрели уютное местечко. Людей почти нет. За одним из столиков сидели двое мужчин. Увидев нас, они почтительно встали.
– Это наш уважаемый земляк Сааэтдин Тлеуж, – представляет нам одного из них Шагудж. – А это хозяин кафе – Ауни Гупше.
Наш Каласав Тлеуж с радостью знакомится со своим родственником, у них сразу появляются общие темы для разговора. Ауни неожиданно куда-то исчез, не успеваем оглянуться, как через пять минут стол накрыт.
– Он не зря так старается: Гупше – шапсугский зять! – с улыбкой говорит Сааэтдин. – Не будет "крутиться", чтобы угодить гостям, дочь Хапиев ему не простит, она очень строга!
Ауни, женившись на Хатиже Хапий, сразу попал в "железные тиски", оказавшись между молотом и наковальней. Летнее кафе – его семейный бизнес, дом рядом – в двадцати метрах. Слева от Ауни живет старший брат супруги – Наиль, справа – "пристроился" младший, Наим. Так что Гупше, действительно, приходится во всем соответствовать – тут не забалуешь.
Все это шутка, конечно. Своего зятя род Хапий уважает, ценит, холит и лелеет – радуется – не нарадуется. Есть за что. Ауни всегда добродушен, прост в общении и патологически скромен. О его хлебосольстве в этих местах знает каждый. Сам Гупше, избегая любых хвалебных слов в свой адрес, сразу "переводит стрелки" на Сааэтдина Тлеужа, мол, вот кто действительно заслуживает внимания, поговорите лучше о нем.
Тлеуж – живая легенда адыгской общины Дюздже. Интеллигентен, начитан, истинный черкес до мозга костей. В семилетнем возрасте он начал осваивать народные танцы, в студенческие годы занимался этим на профессиональном уровне, стал настоящим специалистом в области адыгской хореографии. В начале 60-х он первым организовал в Дюздже молодежный коллектив черкесского танца, привлекая к этому делу десятки талантливых мальчишек и девчонок, а в 1964-ом начал обучать детей в ансамбле при "Адыгэ Хасэ" Анкары. Он до сих пор продолжает активную деятельность, преподает в университете Дюздже. Тлеуж был на концерте "Нэфа", интересно, а каково его мнение об ансамбле Мугдина Чермита?
– "Нэф" мне очень понравился, – признался Сааэтдин. – Самобытный, интересный коллектив, имеющий свой стиль, и оригинальный имидж. Конечно, останавливаться в развитии ни в коем случае нельзя, этим ребятам многому еще нужно поучиться, но они поднялись на хороший уровень, имеют большой успех у зрителей – разве этого мало?
"ВАМ ПОНРАВИЛАСЬ НАША ЗЕМЛЯ..?"
Сааэтдин приглашает нас в гости. На десерт. Это давно привычная здесь церемония: все начинается с чая, а заканчивается арбузом, дыней или виноградом. Фрукты, как принято считать тут, лучше всего располагают к неспешному длительному общению, хода времени не замечаешь, иногда за столом приходится сидеть часами напролет.
К нашему разговору на крыльце дома Тлеужа постепенно подключаются друзья-соседи. Темы традиционные: история переселения черкесов в Турцию, исчезновение адыгского языка, современная жизнь диаспоры, новости с родины предков, вопросы репатриации.
– Ну что, вам понравилась наша земля? – между делом поинтересовался один из сидевших за столом мужчин. Сделал он это из вежливости, чтобы просто поддержать несколько затихшую беседу, но невольно спровоцировал новую волну дискуссии.
– Это не ваша земля, а турецкая! – резко ответил Каласав Тлеуж. – Разве можно сравнивать ее с Кавказом?!
– Да, ты, конечно, прав, – признал собеседник, – но нужно смотреть на эту тему шире. В свое время Турция сама зазывала наших предков в эти края, мы не по своей воле тут оказались. Черкесы обильно полили турецкий берег своей кровью и потом, защищали его ценой собственной жизни и в годы Первой мировой войны, и во Вторую мировую, не раз отстаивали его от захватчиков, поэтому мы, я уверен, вправе считать эту землю своей, разве не так?
Адыгский разум сам дойти до подобной "мудрости" не способен в принципе – в каждом черкесе так или иначе глубоко сидит страстное желание вернуться на землю отцов и дедов, увидеть родной Кавказ. Как бы ни было хорошо и комфортно там, в чужом краю, взгляд черкесского мира все равно обращен на историческую родину. Заблудших "овечек", мирно пощипывающих сочную травку на чужом пастбище, искренне считая это за великое национальное счастье и личное благо, нужно признать, всегда было немало, вполне хватает их сегодня. Давать советы – последнее дело, неблагодарное это занятие. Не хочется просто, чтобы наши зарубежные собратья, которым чуждая адыгскому менталитету идеология подсовывает иные духовные ценности, уподоблялись послушному блеющему стаду, безропотно дающему хозяину мясо, молоко и очень ценную шерсть…
ЦЕЛЬ БЛИЗКА
Хикмет Негуч, которого я последний раз видел пять лет назад, сам нашел меня – позвонил Орхану, пригласил в гости. Они, как выяснилось, не только ровесники, но и родственники, поэтому Шагудж обрадовался не меньше меня:
– Давно не был в доме Негуча, вместе поедем!
На этот раз у меня была возможность побывать еще в одном адыгском ауле – Негуч живет в Хапиехабле.
– Для тебя тут настоящее раздолье! – говорит по дороге Орхан. – Половина из здешних черкесских селений – шапсугские. Тут можно встретить представителей практически всех фамильных родов, имеющих корни на Черноморском побережье. Вечером на джэгу съедутся люди со многих аулов, готовься к приятным сюрпризам.
Хикмет встретил нас у ворот. Улыбался привычно – широко, весело, в тридцать два зуба. В его доме я уже бывал, на первый взгляд, за минувшие годы тут мало что изменилось.
– Как твои пернатые бойцы поживают? – спрашиваю у Негуча. В прошлый раз он похвастался своей армией бойцовских петухов, их у него не меньше полусотни было. Хикмет более десяти лет занимался организацией петушиных боев в Турции, добился неплохих результатов, строил большие планы на будущее.
– Я бросил свое любимое хобби – "птичий грипп" заставил, – с сожалением рассказал Негуч. – Теперь у меня всего две птицы осталось – сразу "обрубить" не получилось: ностальгия мучает.
Хикмет показывает "последних могикан". Золотистые птицы с высокими хохолками на голове и острыми "шпорами" на ногах ведут себя смирно, совсем не похожи на грозных забияк, способных разорвать противника в клочья. Видно, страшная картина массовой казни их собратьев, попавших под нож хозяина, крепко засела в подсознании пернатых. Вот и верь после это в присказку про короткую куриную память!
– От нечего делать я научил их танцевать, – Негуч пальцами отстукивает нехитрый ритм – петухи начинают дружно кружиться то в одну, то в другую сторону. – На пенсии не пропаду, если что в цирк пойду работать…
В доме Хикмета полно людей. Пришли соседи, родственники – общение доставляет им удовольствие, тут весело, играет музыка, раздается смех, радостные возгласы.
Хозяин дома показывает мне свою коллекцию. На полках сотни книг об истории и культуре адыгов – он собирал библиотеку не один год. Тут же редкие архивные материалы, вырезки из газет, какие-то рукописи, картины, исторические карты, рисунки, фотографии. Бросив увлечение петушиными боями, приносившими не только эстетическое удовлетворение, но и неплохие деньги, Хикмет целиком переключился на общественные дела, теперь есть время и на более серьезные исследования в области черкесской истории.
Лет двадцать назад Негуч был в числе первопроходцев, создававших "Адыгэ Хасэ" в Дюздже. Он достает фотографии из старого альбома. На черно-белых снимках – его единомышленники и соратники: Муса Гугож, Ясин Тешу, Джевдет Хапий – десятки людей разных возрастов. Есть здесь и легендарный Сулейман Кеч, отсидевший несколько лет за попытку организовать черкесское общество в Стамбуле.
– Взявшись за это дело, мы учились на собственных ошибках, сильно рисковали, – вспоминает Хикмет. – Когда властям выгодно, они могут несколько ослабить "гайки", что-то разрешить, на что-то закрыть глаза, но общество так резко измениться не может, поэтому самым сложным было продемонстрировать окружающим, что у нас добрые намерения. Шаг за шагом пришлось терпеливо объяснять всем: мы имеем право, наравне с другими гражданами Турции, на сохранение своей культуры, а наши дети и внуки должны разговаривать и на языке предков. Мы по лезвию бритвы тогда ходили…
Все пришлось делать интуитивно, по наитию, говорит собеседник. Власти чинили различные препятствия, подвергали активистов общественного движения гонениям, тщательно следили за ними. Руководителям Хасэ в ту пору дорога на родину была заказана. Сам Негуч, возглавлявший адыгскую организацию в Дюздже, был вынужден уйти с поста тхаматэ, чтобы получить разрешение на выезд в Россию. Это позволило ему реализовать мечту всей жизни – побывать в Майкопе, Нальчике и Причерноморской Шапсугии.
– Мы не видели родину предков даже на фото, никто из турецких адыгов доподлинно не знал, остался ли кто-нибудь из наших на Кавказе, – признается Хикмет. – Старики вплоть до конца 80-х годов, пока не открылся "железный занавес", считали, что Черкесию покинули все наши соплеменники…
Откуда-то из запасников своей внушительной коллекции Негуч достает настоящий раритет – таких экземпляров единицы сохранилось. На железной табличке красного цвета крупными буквами значится грозная надпись: "Разговаривать только по-турецки!"
– В свое время такие предупреждения висели практически на каждом заборе во всех адыгских аулах и общественных местах, – говорит Хикмет. – Произнесенная на черкесском языке фраза могла обернуться не только штрафом, но и реальным уголовным разбирательством – подобных фактов немало. Многие турки зарабатывали на том, что доносили властям об адыгах, невзирая на строжайший запрет предпочитавших родную речь чужой, читавших "подпольные" книги, украдкой слушавших черкесскую музыку или радио из Майкопа. Молодые в это уже не верят, потому что не видели собственными глазами – они выросли в несколько иную эпоху, а люди старшего поколения помнят те страшные годы достаточно хорошо.
Еще порывшись в шкафу, он достает толстую книгу, листает ее, долго ищет нужные страницы, словно с мыслями собирается.
– Я искал эту книгу много лет, "достал" с огромным трудом, – рассказывает Хикмет. – В нашей истории есть много "белых" пятен и малоизученных страниц, мне хочется самому во всем разобраться, понять причины и следствия происходивших событий, а это возможно только имея на руках реальные исторические свидетельства.
С Дюздже связан один из самых трагичных периодов в истории черкесских махаджиров – многолетняя ожесточенная междоусобица, унесшая жизни многих сотен наших собратьев. Разгоравшееся в начале 20-го века непримиримое противостояние между старой властью – султаном – и новой – революционной партией Кемаля Ататюрка – развело по разным политическим лагерям и черкесов, представлявших собой влиятельную общественно-политическую и военную силу. Сторону падишаха принял один из крупнейших адыгских лидеров того времени по имени Анзаур, имевший немало сторонников. К Ататюрку примкнул другой легендарный предводитель – Черкес Этхэм. Он был из шапсугов, из адыгского аула, до Кавказской войны располагавшегося в верховьях реки Псоу. Этхэм, имея в подчинении солидную военную силу – почти две тысячи сабель, отличался особой жестокостью, не терпел инакомыслия, был беспощаден к своим врагам и политическим оппонентам, не делая различия между своими и чужими.
– Ататюрк сумел столкнуть черкесов лбами, заставил их воевать друг с другом, – рассказывает Негуч. – Имея столь сильного соратника, как Черкес Этхэм, он был не прочь заручиться и поддержкой Анзаура, но побоялся возможного объединения адыгов – тогда справиться с ними было бы практически невозможно. Он поступил иначе: заставил их убивать друг друга, заметно ослабив позиции и Анзаура, и Этхэма, а затем легко расправился с обоими – к тому времени он уже пришел к власти, поэтому в услугах черкесов особо не нуждался.
В Дюздже Черкес Этхэм, подавшись на коварную провокацию Ататюрка, устроил настоящую резню соплеменников, поддерживавших турецкого султана и вставших под знамена Анзаура. В течение нескольких дней в этих местах от его рук погибло, по меньшей мере, свыше двухсот человек. Большинство из повешенных оказались чистокровными черкесами. Это были лучшие представители своего народа – грамотные, передовые люди. Так что Этхэм, остается самой одиозной и противоречивой фигурой не только в истории Турции, но и своего народа: укрепляя позиции черкесов в этой стране, заставив всех уважать и бояться адыгов, он шел к своей цели напролом, ни перед чем не останавливался, никого не жалел, даже своих собратьев…
На окраине Арапчифли, рассказал Хикмет, и в соседних аулах до сих пор сохранились деревья, на которых вещали неугодных черкесов. Казни были массовыми, жестокими – в тот момент Аллах, видно, отвернулся от нашего народа, не заметил несправедливости, не остановил беззакония. Хотя… по большому счету, причем здесь бог, когда у людей нет веры в сердце. Убивающий ближнего – убивает в себе все человеческое…
– В обнаруженной мною книге содержатся краткие сведения о погибших в то смутное время жителях Дюздже, адыгах по происхождению, – рассказывает Негуч. – Материалы придется еще долго "расшифровывать", не все ясно. Тут указаны турецкие фамилии черкесов, но и это, считаю, большой шаг вперед – я уже близок к цели: "раскопать" зарытую в землю историю, которая способна нас многому научить – сила черкесов – в единстве, – но так ничему пока, к сожалению, не научила…
ЖУРНАЛИСТСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ НЕГУЧА
Недавно Хикмет открыл в себе журналистский талант. Он пишет статьи, очерки, информационные сообщения, делает интервью с интересными людьми. Большинство своих материалов Негуч публикует в стамбульской адыгской газете "Жинепс", что-то появляется в других печатных изданиях и интернете.
Он с гордостью показывает свежий номер "Жинепса" и собственную заметку о черкесах Ирака. Переводит мне основное содержание текста.
– В 2004-ом я впервые встретил адыга из Багдада, а не так давно побывал в этой стране, где смог пообщаться с нашими соотечественниками, – рассказывает Хикмет. – Не так давно представители адыгской диаспоры Ирака приезжали в Дюздже.
В Ираке черкесы оказались уже после Кавказской войны – в конце 60-х годов 19 века. Махаджиры осели в столице, а также Фелудже и Керкуке. Общая численность адыгов достигает порядка десяти тысяч человек. Там есть несколько отдельных черкесских поселений, три года назад в Керкуке создано черкесское культурное общество, получившее название "Тедамун". Его возглавил Ахмед Четао. Кстати, в 2006-ом делегация иракских черкесов приезжала в Майкоп для встречи с президентом Адыгеи Хазретом Совменом. Наши иракские собратья стремятся стать составной частью черкесского мира, нуждаются в моральной поддержке, внимании со стороны своих соплеменников.
По словам Негуча, при Саддаме адыгам в Ираке жилось достаточно комфортно. Они принципиально не вмешиваются в политику, хотя попытки втянуть их в военные конфликты, раздирающие эту страну, предпринимались неоднократно. Среди черкесов есть бизнесмены, общественные деятели, военные, врачи, инженеры, представители творческой интеллигенции – это очень влиятельные и уважаемые в стране люди. Пять лет назад в Багдаде при поддержке Хусейна в Багдаде прошел первый фестиваль черкесской культуры.
Теперь совсем иные времена. Страна погрузилась в войну, хаос, междоусобицу. Приход американцев еще больше раздул пламя этнического противостояния. Неспокойно живется и черкесам, всерьез обеспокоенных своим будущим и дальнейшей судьбой собственных детей. Ситуация в целом напоминает развитие печально знаменитых событий в Югославии. Повторится ли в Ираке косовский сценарий и что ожидает наших собратьев, оказавшихся в самом эпицентре вооруженного конфликта?
ГИБЕЛЬ СТАРШЕГО СЕРЖАНТА ИСХАКА
Об адыгах Ирака я тоже кое-что слышал – читал в энциклопедиях, что-то на эту тему можно найти в интернете. Сведения отрывочные, разрозненные, противоречивые, добыть более достоверную информацию сейчас крайне сложно: регион взрывоопасный, добрые новости оттуда приходят крайне редко. Американцы принесли на Ближний Восток не свободу и демократию, а войну, голод и разруху, причем среди черкесов пострадавшие есть как с одной стороны – мирного населения страны, так и с другой – в составе иностранного контингента армии США.
…Эта трагическая новость, помню, потрясла всех – 3 октября 2006 года в одной из перестрелок с иракскими повстанцами погиб старший сержант американского военного корпуса Даниял Исхак, черкес по происхождению, проходивший срочную службу. Я писал об этом заметку для "Шапсугии". 25-летний командир полка американской армии Даниял Исхак был смертельно ранен в ходе ожесточенной перестрелки вблизи иракского города Хаужа. В этот день конвой военного контингента США попал под массированный минометный обстрел боевиков. Заняв круговую оборону, полк под командованием Исхака в течение нескольких часов отбивал атаки повстанцев. Защищая товарищей по оружию, старший сержант Даниял получил прямые попадания в грудь, несовместимые с жизнью.
За свои отважные действия в бою наш соотечественник был посмертно удостоен ордена "Пурпурное Сердце" – высочайшей военной награды США, а также ордена "Бронзовая Звезда" за проявленную смелость и лидерские качества в экстремальных боевых условиях. Ранее Исхак был отмечен медалями "За участие в военной операции в Ираке" и "За борьбу с терроризмом".
7 октября того же года Данияла похоронили в мемориальном парке города Вестминстер штата Калифорния. Участники траурной церемонии – родные, близкие, друзья, соратники по оружию, представители черкесской диаспоры Америки воздали должные почести погибшему и выполнили его последнюю волю: присутствовавшая на похоронах молодежь была облачена в традиционную адыгскую национальную одежду.
Группа солдат армии США произвела символический салют из автоматического оружия в честь павшего в бою воина, были приспущены флаги, сказаны поминальные речи. Генерал американской пехоты от имени военного командования вручил награды родителям Данияла, и высказал им искренние соболезнования вместе со словами гордости, что он и его соратники имели честь служить вместе со старшим лейтенантом Исхаком, а иметь в батальоне такого солдата, подчеркнул он, счастье для любого командира.
После этого тело погибшего было захоронено в полном соответствии с мусульманскими обычаями. Имам местной мечети и присутствующие произнесли молитву. Говоря о смерти, имам произнес: "Уходя из этого мира, человек приносит с собой на кладбище три вещи. Своих родных, свое имущество и свои деяния. Родные останутся жить на этом свете после погребения, имущество остается родным и близким усопшего, но его деяния идут с ним в лучший из миров. И эти деяния в судный день определят – попадет ли он в рай. Пусть каждый из нас, начиная сегодня, будет совершать больше благородных поступков, след от которых останется на многие годы после смерти и поможет всем нам стать ближе к Всевышнему".
Трагическая весть о гибели в Ираке нашего соотечественника мгновенно облетела весь адыгский мир, заставила вновь серьезно задуматься о горькой судьбе народа, вынужденного защищать чужую страну и чуждые духовные ценности…
ЛЕГЕНДАРНАЯ ГАРМОНИСТКА
…Договорить с Хикметом не получилось: в комнате появились его родственники и соседи – Сас Богус, Имран и Кямран Тлехуж. Сразу стало шумно – тут не до серьезных бесед.
– Тебе откровенно повезло, – говорит Негуч, показывая на щупленькую, в возрасте, женщину. – Перед тобой – самая первая и непревзойденная в Дюздже гармонистка! Таких, к сожалению, у нас больше нет. О ней еще при жизни легенды слагали!
Муаля Юнух давно отошла от дел – инструмент не брала в руки лет пять. Ссылается на возраст, мол, куда мне теперь, пришло время молодых. Я смотрю на ее пальцы – отнюдь не музыкальные, они больше привыкли к тяжелому труду в поле: мозолистые, крепкие, на первый взгляд, мало подвижные, откуда в них столь свойственная гармонистам резвость найдется? Ее выдали глаза – взгляд волевой, бойкий, подвижный, с хитрецой. Я понял, что очень сильно ошибся в своих наблюдениях.
– Гармонь нашей Муаля хранится в этом доме под надежной охраной! – гордо рассказывает Хикмет и приносит инструмент. – Это достаточно распространенная у адыгов Турции гармоника, но такой другой, поверь, ни у кого больше нет!
Инструменту Муаля Юнух, доставшемуся ей по наследству от отца, более ста лет. Его ни разу не ремонтировали – до сих пор звучит великолепно, без сбоев, клавиши, меха – все в идеальном состоянии. Даже внешне выглядит, как новый: недавно Хикмет отреставрировал знаменитую гармонь, чтобы еще продлить ее жизнь.
Муаля начала играть какую-то старинную мелодию, напоминавшую "Тлепарыш". Неожиданно, в такт музыке, она поднялась со стула, подтанцовывая, кружась, отстукивая ногами твердый ритм.
– На свадьбах никто из молодых ребят не решался танцевать с ней, – вспоминает Негуч, – угнаться за Муаля было невозможно – она могла посрамить любого танцора. Не было ей равных и среди музыкантов: редкий талант!
СТАРЕЙШИНА ИЗ РОДА ГЕРБО
С Орханом мы вернулись домой под вечер – до джэгу еще часа два. Можно просто на веранде посидеть, праздно "убивая" время, но у хозяина дома была идея получше.
– Пойдем со старейшинами пообщаемся, – предлагает Шагудж. – Они многое могут вспомнить, любят рассказывать о том, что слышали от своих предков, тебе ведь это нужно?
Далеко идти не пришлось. В полусотне метрах, на той же улице, живет Фаик Гербо. Старику уже по восемьдесят, но он подвижен, ведет активный образ жизни, застать его дома считается большой удачей. Мне повезло – старожил сидел во дворе под большим раскидистым деревом.
– Фэсапщи, къеблагъ! – он очень обрадовался гостям, вышел нам навстречу.
– Ты из Шапсугии, из Сочи? – несколько раз, словно не веря своим ушам, переспросил Фаик. – Действительно, на родине наши родственники остались? Ты не шутишь, это правда?
Он с трудом сдержал слезы, быстро справился с чувствами. Тон разговора не оставлял никаких сомнений: в тот момент, когда мы появились в его доме, старик Гербо думал как раз об этом.
– Мой дед, Хабидж Гербо, ушел с Кавказа в последней волне махаджиров, – рассказал старейшина. – Где-то там, в районе Сочи, до Кавказской войны был наш родовой аул – его сожгли на глазах деда. Разорили до основания, ничего не осталось. Даже виноградники уничтожили, фруктовые сады, посевы сожгли. Хабидж еле спас свою семью – долго скрывался в горах, но предпочел оставаться на Кавказе до последнего, надеясь, что сможет "зацепиться" там. На чужбине, был уверен он, лучше не будет, чем на родной земле – кому мы там нужны?
Хабидж решился уйти в Турцию, лишь окончательно убедившись, что все мосты сожжены, все кончено: мириться с происходящим он не хотел, встать на колени не желал, говорит Фаик. Дед покидал родину не один – набралось несколько десятков таких же семей, как и у него – голодных, изможденных, загнанных в угол безысходностью. Добирались до османского берега с огромными проблемами – выжило меньше половины изгнанников. Они выбрали эти безлюдные места, в Дюздже, не случайно: рядом был лес, река, холмы – здешняя природа отдаленно напоминала кавказский край. Адыги осваивались тут долго – кругом болота, малярия, смерть. Выжили только благодаря умению трудиться, взаимопомощи, жажде жизни. Трудились коллективно: строили саманные дома, закладывали сады, возделывали поля. В тот момент никакой реальной помощи от турецких властей, обещавших махаджирам рай земной, они не получили – надеяться пришлось только на самих себя.
В наследство от отца и деда Фаик, у которого трое сыновей – Бибарс, Кубилай и Айтек, получил солидный надел плодородной земли. Распорядился им по уму – создал частное фермерское хозяйство. Подход к делу у наших зарубежных собратьев максимально практичный, на перспективу: в России черкесы, заработав первые большие деньги, как правило, покупают легковушку-иномарку, что было чем прихвастнуть, в Турции – сразу приобретают трактор, чтобы было на чем "делать" деньги дальше. У Фаика тоже есть своя сельхозтехника, он работает в поле, приучил к тяжелому крестьянскому труду своих детей. Теперь они не пропадут в этой жизни, убежден старейшина, работы не боятся, трудиться умеют.
– Я сейчас на пенсии, но хлопот всегда хватает, – признается старик. – Раньше "поднимал" свое фермерское хозяйство, потом после землетрясения пришлось новый дом строить, заново налаживать привычную жизнь. Теперь хочется отдохнуть, почувствовать себя в роли пенсионера, не знаю только, удастся ли?
Брат Фаика, Музаффер, не раз бывал на исторической родине, объездил Адыгею, Причерноморскую Шапсугию, нашел немало родственников.
– Теперь и у меня есть стимул: хочу хотя бы раз увидеть Кавказ, – признается Фаик. – Об этом до последнего дня мечтал дед, грезил об этом и отец, Нур Гербо. Нам, их потомкам, повезло больше: теперь все в наших руках…
ДЖЕГУ В АРАПЧИФЛИ. МЕСТНЫЕ ШАПСУГИ
На встречу с собратьями с исторической родины, ради которых было объявлено большое джэгу, собралось человек двести. Среди массы людей вижу Эрдогана Хапосежа, Тургута Шеуки, Хикмета Негуча, Шафика Брантэ, Мусу Гугожа, Шау Тлиша, Сааэтдина Тлеужа, Хатиже и Ауни Гупше. Вокруг Батырбия Берсирова собираются местные старейшины – Сабих Мамий, Кязым Таймез, Недждет Натхо, Сермет Схабо, Фаик Гербо, Иззет Кобле.
Узнав, что в делегации из Адыгеи есть и корреспондент газеты "Шапсугия", ко мне по очереди подходят местные шапсуги. Знакомимся. Таарик Хапий – инженер-строитель по специальности – пришел на джэгу со своими детьми: сыном Этэмом, работающим в коммерческом банке, и дочерью Синэф – школьной учительницей.
– В разные годы я несколько раз бывал в Сочи, специально заезжал в аул Тхагапш, где живут мои родственники, – рассказывает Таарик. – Постепенно "собираю" сородичей, живущих в разных уголках Турции и других странах, а нас, как выяснилось, везде немало.
Среди моих новых знакомых оказывается и 74-летний Сермет Схабо. Он живет здесь, в Шапсугкое. До ухода на пенсию работал лесником. Сыновья Сермета – Дзепш, Мурат и Джанбек – по стопам отца не пошли, трудятся в других областях, но далеко от родительского дома не уехали – живут в Дюздже. Не знаю, как дети, но Схабо-старший внешне сохранил исконные черты лица своего фамильного рода, в таких случаях говорят: одна порода, узнаешь сразу.
– Первый раз я ездил в Шапсугию в 93-ем, – вспоминает он. – Проездом был во всех причерноморских аулах, несколько дней гостил у своего родственника Саида Схабо, запомню ту поездку на всю жизнь.
О многом хочется расспросить стариков: что сохранилось в их памяти от рассказов старших, чем живут, что беспокоит, но разговаривать стало очень трудно: громко гремит музыка – джэгу в самом разгаре, поэтому не слышно ни слова. Артисты "Нэфа" и местная молодежь не уходят из танцевального круга, словно не знают усталости – многим приходится даже очередь занимать, тут не протолкнуться. Людей на площади у здания Хасэ постепенно становится все больше – подъезжают жители из соседних аулов, теперь здесь никак не меньше четырехсот человек.
Иззет Кобле – мой давний знакомый, ему далеко за шестьдесят. Родом из черкесского аула Шерелыко, который местные называют Коблехабль – там живет более двадцати семей, представляющих этот древний шапсугский род.
– Мои предки родом из аула Псебе, – вспоминает Иззет. – В последние годы Кавказской войны, в числе сотен изгнанников дед Хазад и бабушка Таухан оказались вблизи Нальчика, а уже оттуда перебрались в Турцию. Я родился здесь, в Дюздже, хорошо помню рассказы старших о том, что им пришлось пережить. Нам трудно даже осознать весь масштаб трагедии, постигшей черкесов. Дай бог, чтобы это никогда больше не повторилось…
…– Салам, я – Омер Баш, шапсугский зять, – неожиданно ко мне подошел мужчина лет сорока пяти. Он был очень серьезен, не обращал внимания на происходящее в кругу джэгу, видно, его беспокоила какая-то очень сложная проблема. – Я родом из этих мест, из аула Черкесташ, а моя супруга – из Агуй-Шапсуга Туапсинского района, ее зовут Мариет Нагучева.
Турецкую фамилию Баш я уже где-то слышал, но где? Начинаю быстро рыться в памяти… Ах да, вспомнил! В составе образцового ансамбля "Зори Шапсугии" из аула Агуй-Шапсуг выступает юный танцор и певец Бислан Баш. Паренек очень талантлив, заметно выделяется среди сверстников. Я впервые увидел его в пятилетнем возрасте, сейчас он заметно подрос, повзрослел, стал настоящим мужичком, истинным черкесом. Я долго удивлялся: мальчик родился и вырос в адыгском ауле, а фамилию носит отнюдь не местную…
– Да, Бислан – мой сын, – вновь огорошил меня Омер. Он сразу заулыбался, расцвел, посветлел лицом: видно, было очень приятно слышать добрые слова о старшем сыне. Младший – Ислам – тоже живет в Шапсугии, с матерью.
Омер из рода Схакумид. Имеет свой маленький бизнес в Дюздже – занимается продажей стройматериалов. На жизнь хватает, не жалуется. Мучает другое, признается он, – с семьей удается редко видеться: есть сложности с получением визы на въезд в Россию. Отказ следует за отказом. Причины ему совершенно не понятны, виноватым он себя не считает. Проблема не дает покоя, искусственно разделила его с семьей.
– Я живу здесь, а супруга и дети – на Кавказе, – с дрожью в голосе говорит Омер. – Дети растут, увидеть их удается крайне редко, разве это жизнь?
Как бы ни было тяжело на душе, Схакумид надежды не теряет: власти во всем разберутся, все наладится. Он бодрится, пытается держать себя в руках, старается улыбаться, но это дается ему с огромным трудом. Представляю, что сейчас на самом деле творится в его сердце…
Наш разговор прерывает Орхан Шагудж. Бысым зовет меня куда-то в гущу толпы, показывает на невысокого, крепко сбитого мужчину. Мне сразу все становится понятно, тут не нужны слова: этот парень – на сто процентов! – из рода Ныбэ. Я не могу ошибиться – своих за километр вижу!
– Я – Сулейман Ныбэ, – весело представляется он – лет сорока пяти, твердый взгляд, крепкая рука.
Сулейман, как выяснилось из нашей короткой беседы, сосед Шагуджа. Ему достался небольшой родительский дом, но сам он живет и работает в Дюздже. Все лето с семьей Сулейман провел в Кокехабле, уехал в город буквально за несколько дней до нашего приезда. Его нашел Орхан – позвонил по телефону, мол, срочно приезжай, тут твой родственник с исторической родины объявился. Вечером Ныбэ приехал на джэгу с супругой Бегие и сыном Бураком.
Он выглядел растерянным – впервые встретил человека с такой же фамилией, как и у него самого, долго молчал, не решаясь начать разговор. Сулейман очень удивился, что представители нашего рода проживают не только в Турции, но и на Кавказе.
– Дед рассказывал, что там, в самом пекле войны с русским царем, выжить никто не смог, – вспоминает Сулейман. – Если кто-то не "ушел" в Турцию – неизбежно погиб. Так, кстати, до недавнего времени считали многие черкесы, оказавшиеся на чужбине. Только теперь я вижу, как все мы ошибались…
Ныбэ был счастлив: его семья не одна в этом мире, но какой-то непривычно тихой была эта радость – без эмоционального всплеска и душевного надрыва, столь свойственного нашему роду. В Шапсугии такие судьбоносные события привыкли отмечать совсем иначе…
НАШ КАДЫР
Уехать из Дюздже, не повидав Кадыра Пченлеша и его семью, в доме которых я провел четыре дня во время последнего приезда в эти места, не мог себе позволить, не простил бы. Вопрос решился быстро и, словно, сам собой: Пченлеши полным составом приехали на джэгу в Шапсугкой. На этот раз они радушно принимали у себя другого шапсуга – нашего певца Нуха Устока. Почему выбор пал именно на него, пояснила Айла, супруга Кадыра. Она сама из рода Усток, хотелось пообщаться с родным человеком, так что все сразу встало на свои места.
Родителей сопровождали оба сына Пченлешей – Джанбек и Жантес. Парни отслужили в армии – возмужали, стали совсем взрослыми и самостоятельными людьми. Старший, как и отец, работает водителем автобуса, младший – трудится на местной фабрике, производящей адыгский сыр и сливочное масло. Ребята, поздоровавшись, и, как того требуют нормы адыгэ хабзэ, выдержав нужную паузу приличия, убежали – они великолепно танцуют, им просто не терпелось принять участие в джэгу.
Мы с Кадыром и Айлой проговорили часа два, не замечая ничего вокруг: вспоминали события пятилетней давности, делились новостями, они и на этот раз, спустя годы, встретили меня, как родного, мы, словно, породнились.
До сих пор помню горькие слезы Кадыра, провожавшего нас в обратный путь домой, на Кавказ. Он не прятал эту мимолетную, разом нахлынувшую, как морская волна, душевную слабость. Это были слезы расставания, очищения, гордости и радости одновременно – таких слез мужчине можно не стыдиться…
Эрдек – Дюзже – Кокехабль – Хапиехабль – Казыкой – Гуттэхабль – Шапсугкой – Наджигохабль.
Анзор Нибо
Фото автора.
Маршрутный график "Нэфа" все ближе к своему финишу, позади большая часть путешествия по Турции. На пути домой нам осталось сделать всего три остановки. Впереди еще шесть дней. Половину из них, что символично, мы проведем в Дюздже. Этот удивительно красивый край, представляющий собой густонаселенный черкесо-абхазский анклав, для "Нэфа" успел стать родным. В этих местах ансамбль Мугдина Чермита уже бывал пять лет назад, здесь же юные артисты из Адыгеи сделали свой первый короткий "привал" в самом начале нынешних гастролей. В 2005-ом на фестиваль адыгской культуры, проходивший в Дюздже, приезжала и группа музыкантов из Причерноморской Шапсугии, так что ощущали мы себя тут вполне комфортно и легко.ОСТРОВОК АДЫГСКОГО МИРА
Большая часть дороги от Бандырмы до Дюздже прошла на курортном фоне. Разгар лета, море, жара, многокилометровые пляжи, десятки тысяч туристов, кафе, рестораны, яхты – рай да и только! Мы мчимся в автобусе мимо всего этого великолепия – картинки мелькают за окном, словно телевизионные кадры. Что толку-то: видишь яблоко, а не укусишь… Вот бы остановиться хотя бы на полчаса! Не о себе беспокоюсь – детей жалко: когда они еще в Мраморном море искупаются? Аднан Шеуджен, за минувшие десять дней легко вошедший в роль гида, рассказывает нам какие-то шутливые байки и истории – настроение сразу меняется, жизнь становится веселей.
– Море сейчас холодное, вот через час-полтора в самый раз будет – тогда и искупаетесь! – обещает он, и салон автобуса сразу наполняется радостными детскими криками.
Курортное местечко под названием Эрдек, расположенное километрах в тридцати от Бандырмы, напоминает цветущий зеленый оазис – гостиницы, кемпинги, теннисные корты, парки, бассейны, всего тысяч двадцать жителей. Особого фешенебельного блеска здесь не видно, обстановка вполне демократичная, публика тоже далеко не элитная, сюда приезжают главным образом любители непритязательного семейного отдыха – дешево, доступно, практично.
Едем по центральной улице. У крупной вывески "Кавказ-мотель" Аднан взмахивает рукой, автобус останавливается, как вкопанный. Засидевшиеся без дела артисты "Нэфа" большой гурьбой устремляются к берегу моря. В этот день местные турки и праздные туристы к ужасу своему впервые в жизни воочию увидели "дикую дивизию", напоминавшую бурный горный поток, сметающий все на своем пути. Запомнят надолго. Не сомневаюсь.
Пока молодежь весело плещется в море, взрослая часть делегации устраивается в уютном кафе у самой кромки воды. Людей в этот час здесь немного – нам же лучше: есть возможность расслабиться, подышать чистым морским воздухом. Ничего не хочется делать – время "убиваем" неспешной беседой ни о чем. Услышав адыгскую речь, за наш столик неожиданно подсел пожилой мужчина. Он что-то говорил по-турецки, радостно пожимал всем руки. Кто такой? Чего хочет?
– Это Чингиз, абхаз по происхождению, живет в Эрдеке, – перевел нам Аднан Шеуджен. – Он немного говорит на родном языке, поэтому и адыгскую речь легко отличает от других.
В массивной фигуре старика, напоминающей кусок скалы – рост почти два метра, квадратные плечи, длинные мускулистые руки, крепкие ноги, легко угадывается большое спортивное прошлое. Он, судя по всему, из бывших борцов или боксеров. Чингиз действительно серьезно занимался вольной борьбой, имеет за плечами неплохие результаты, долгое время тренировал детей. Пару лет назад перенес инсульт, только-только начал восстанавливаться после болезни – каждое движение вызывает сильнейшую боль. По утрам старик приходит к морю для поддержания тонуса – ходит по набережной, делает несложные упражнения для укрепления организма.
– У меня небольшой частный бизнес – доходы не столь крупные, как хотелось бы, но на жизнь вполне хватает, – рассказал Чингиз. – Есть семья, взрослые дети. Дочь где-то здесь, неподалеку купается. В годы грузино-абхазской войны я по мере возможностей помогал родной республике, но в Сухуме смог побывать лишь однажды. Теперь хочу детей туда отправить.
Он неторопливо и очень подробно рассказывал о своей жизни, о том, как оказались в Турции его предки, словно отматывал длинную киноленту назад. За все это время улыбка ни разу не появилась на лице старика.
– Я долго искал счастья – в жизни, спорте, занимался общественными делами. Все складывалось вполне удачно – грех жаловаться! – признается он. – Но истинное счастье – в детях и внуках. Здесь, в Турции, их насып, как говорят наши братья-черкесы, настоящим не будет никогда, оно какое-то однобокое, наполовину. Другое дело – земля предков. Я мечтаю об одном: чтобы они нашли самую короткую дорогу в родную Абхазию…
… Подошло время обеда, столы давно накрыты. Делегацию из Адыгеи обслуживали не менее десяти официантов, ребята из кожи вон лезли, стараясь во всем угодить. Аднан знакомит нас с хозяином "Кавказ-мотеля", радушно принимавшим "Нэф". Он черкес – из турецких абадзехов. Родовую фамилию не помнит, адыгского языка не знает, одним словом, из тех, "у кого предки были адыгами", как говорит в таких случаях Мугдин Чермит.
– Его зовут Аслан Сечкин, – рассказал Шеуджен. – Наш бысым рад встречать своих братьев с Кавказа, желает вам мира и процветания, благополучного завершения длительных гастролей. Желание гостя – закон, чувствуйте себя, как дома – отдыхайте, веселитесь!
Первое впечатление о владельце "Кавказ-мотеля" – еще один полутурок-полуадыг, к счастью, было обманчивым: Аслан оказался весьма патриотично настроенным черкесом. В большом зале своего ресторана он оборудовал адыгский уголок с художественными рисунками на историческую тематику, вырезками из газет и журналов, музыкальными инструментами, разного рода бытовой утварью и предметами народных ремесел. Все просто, но со вкусом: эти вещи собирались с любовью – один предмет гармонично сочетается с другим, все продуманно, логично, красиво. Отдыхающие мимо не проходят – фотографируются, проявляют живой интерес к экспонатам. Непривычная, признаться, для Турции картина: впервые я увидел в общественном месте не музей Ататюрка, а маленький островок адыгского мира. Значит, не зря мы в Эрдек заехали. Опсэу, отхъэжь, Аслан!
НА ЛУЧШЕЙ СЦЕНИЧЕСКОЙ ПЛОЩАДКЕ
В очередной раз "Нэф" давал концерт "с колес". В селение Казыкой мы приехали под вечер. Ужин прошел в армейском темпе – у мальчишек и девчонок на все ровно час: нужно еще привести в порядок костюмы, размяться, быстро переодеться. В одном повезло: сценическая площадка и светомузыкальная аппаратура были подготовлены на высочайшем уровне, хозяева, имеющие солидный опыт в таких делах, продемонстрировали великолепные организаторские способности, предусмотрели все до мелочей.
– Вы будете выступать на самой большой сцене в Дюздже, – говорит председатель местного "Адыгэ Хасэ" Эрдоган Хапосеж. – "Амфитеатр" построен недавно, вмещает около тысячи зрителей. Акустика прекрасная, объемная сцена, зрителям комфортно – свободных мест не будет!
Народ начал "подтягиваться" минут за сорок до концерта, люди шли как на большой праздник. Много молодежи и семейных пар с детьми. Следом – люди старшего поколения, им уже, видно, торопиться некуда. Звучит адыгская музыка. Парни и девушки, в большинстве своем черкесы по происхождению, с удовольствием подтанцовывают под народные мелодии, тихо о чем-то разговаривают, шутят, весело "подначивают" друг друга. Кругом слышна сплошная турецкая речь. Сразу появляются лоточники. Кто-то продает сувениры, другие предлагают соки, чай и кофе, третьи – книги. Об их содержании можно судить только по оформлению обложки – все на кавказскую тему, но только на турецком. С удивлением нахожу местное издание знаменитого исторического очерка Тамары Половинкиной "Черкесия – боль моя", вышедшего пару лет назад в Анкаре. Цена книги по здешним меркам немалая – почти семьдесят "тюркиш лир", что-то около восьмисот наших рублей. Купил по случаю – библиографическая редкость, как-никак.
Амфитеатр заполнен до отказа. Народ в нетерпении, до концерта остаются считанные минуты. Среди сотен людей пытаюсь найти своих знакомых: Хикмета Негуча, с которым познакомился лет пять назад в Стамбуле, а также представителей рода Хлечас и семью Пченлеш, принимавших делегацию из Шапсугии во время ее приезда на фестиваль адыгской культуры в 2005-ом. Тщетно. В этой огромной людской массе трудно кого-то разглядеть – все словно на одно лицо. Что ж, расстраиваться рановато – у меня есть еще три дня, будет время найти "своих".Звучат первые аккорды музыки. На сцену выходят глава Хасэ Эрдоган Хапосеж и новый мэр Дюздже Исмаил Байрам. Официальная часть мероприятия проходит быстро: хозяева радушно приветствуют гостей, поименно благодарят спонсоров и организаторов – это традиционный здесь ритуал.
– Я давний поклонник черкесской культуры, – признался градоначальник Дюздже. – Очень люблю вашу музыку, песни, танцы. Я не умею танцевать, но и усидеть в зале на адыгском концерте просто невозможно!
Полуторачасовой концерт "Нэфа" прошел стремительно. Атмосфера была просто потрясающей! Молодежь "зажигала" рядом со сценой, устроив широкий танцевальный круг, а знаменитые песни в исполнении Симы Куйсоковой и Нуха Устока легко подхватили все зрители, пели одним большим дружным хором в полтысячи голосов!
О ФУНДУКЕ И НЕ ТОЛЬКО
После концерта "Нэф" "расхватали" в считанные минуты, детей быстро развезли по разным аулам. У взрослой части делегации, как обычно, своя культурная программа. На часах почти полночь – по местным меркам еще детское время, жизнь только начинается. Хапосеж по-хозяйски машет рукой: садитесь в машины, едем!
Спустя двадцать минут заезжаем в небольшое адыгское селение. Парень по имени Мурат, сидевший за рулем, рассказывает нам – Каласаву Тлеужу, Мадину Яхутелю и мне – о здешних нравах и традиционных видах деятельности. Черкесские проблемы везде одинаковы, да и менталитет все тот же, ничего нового мы, впрочем, не услышали.
– Сейчас заедем в Шапсугкой, посмотрите на здание нашего Хасэ, пообщаемся, чай попьем, дальше видно будет, – произносит он, чем окончательно заинтриговал нас.
Небольшой двухэтажный особняк, исполняющий роль национально-культурного центра нескольких окрестных аулов, несмотря на поздний час, был ярко освещен: во дворе широким кругом сидели старики, на втором этаже играла адыгская музыка – там веселилась местная молодежь.
У входа висели несколько объявлений. Одно из них сразу привлекло мое внимание. На маленьком листке с изображением крупной грозди ореха-фундука без труда "расшифровал" общий смысл текста: принимаем фундук по цене 4,5 турецких лир за кило. Быстро подсчитываю: на наши деньги выходит порядка ста рублей. Для интереса сравниваю нынешние оптовые цены на фундук в Турции и на Черноморском побережье Кавказа. В адыгских аулах Сочи и Туапсинского района, население которых до недавнего времени считало эту отрасль сельского хозяйства наиважнейшей, определявшей уровень благосостояния основной массы семей, расценки практически те же. Турецкий орех – главный наш конкурент на европейском рынке, мы давние соперники, а эта тема до сих пор является острой, вокруг нее постоянно рождаются всякого рода слухи и домыслы.
– Да, теперь настали другие времена… – философски произнес по-адыгски стоявший рядом мужчина. – Нынче фундук, который "кормил" нас, сильно упал в цене, что будет дальше – никто не знает.
Основная причина резкого падения спроса на орех, по мнению Муаммера, так звали моего нового знакомого, кроется в строгих ограничениях, введенных недавно странами Евросоюза. Шаг вполне понятный: зачем кормить кого-то, когда есть свои производители – Испания, Италия и Франция. Опустившийся пограничный "шлагбаум" задел интересы многих, в том числе, конечно, и Турции. Чтобы хоть как-то сбалансировать цены на внутреннем и внешнем рынке, правительство страны выразило заинтересованность в сокращении земельных площадей, занимаемых фундучными садами, призывая население заняться иными, более выгодными видами деятельности, например, выращиванием овощей, фруктов, бахчевых культур и табака. Черкесы к такой инициативе властей отнеслись настороженно: сегодня деревья вырубим, а если завтра конъюнктура резко изменится, тогда что делать будем? Сначала всю домашнюю живность, прежде всего, кур и индюшек пришлось пустить "под нож" – всех "птичьим гриппом" запугали – теперь за фундук взялись?! И оказались трижды правы: только за минувший год цена килограмма орехоплодных выросла почти вдвое – с 2,5 до 4,5 турецких лир, хотя и остается нестабильной.
– Для нас, адыгов, фундук – не просто отрасль сельского хозяйства, заработок и рабочие места, это часть нашей истории, культуры, национального самосознания, – считает Муаммер. – Наши предки, оказавшись на чужбине, сразу закладывали фруктовые сады из яблонь, сливы, груши и, естественно, фундука. Вековые черкесские сады можно встретить не только на родине – на Кавказе, но и здесь, в Турции. Именно поэтому мы стараемся любым способом сохранить фундук от вымирания. Земля всегда кормила наших отцов и дедов. Кормит нас. Уверен, прокормит и детей с внуками. Ее просто ценить и уважать нужно…
В КОКЕХАБЛЕ
Закончив все церемонии, связанные с адыгэ хабзэ, после полутора часов общения с местными старожилами, мы, наконец-то, опять садимся в машину. Хозяева, проявляют сочувствие к уставшим после утомительной дороги и длительного концерта гостям, предложив нам отдохнуть. Эрдоган Хапосеж, внимательно сверяясь со своим списком, рассказывает, кто и где будет ночевать.
– Вы втроем, – он показывает на меня, Тлеужа и Яхутеля, – едете в Кокехабль, к Орхану Шагуджу. На завтра программа свободная. Отдыхайте, высыпайтесь, набирайтесь сил. Вечером встречаемся здесь же – соберутся люди, будет джэгу, к тому же нам есть о чем поговорить.
Орхан – невысокого роста, крепкий, лет пятидесяти – уже ждал нас. Мы пересаживаемся в его автомобиль и, не спеша, выезжаем из Шапсугкоя.
– Я в вашем полнейшем распоряжении, если будет желание, завтра покажу вам окрестности, соседние аулы, с интересными людьми познакомлю, – свободно говоря на родном языке, он не скрывает своих радостных чувств: ему хочется поскорее нас обо всем расспросить, поближе узнать, как живут собратья на исторической родине. – Приедем домой, поужинаем, все давно готово.
На летней веранде нас встречает хозяйка дома Нурсин – жизнерадостная, обаятельная, радушная. В течение десяти минут она накрывает на стол – судя по обилию пищи, подготовка к приему гостей из Адыгеи была проделана серьезная.
Пока Нурсин хлопочет на кухне, Орхан, следуя законам хабзэ, рассказывает о себе и своей семье. Супруга – домохозяйка. Он сам большую часть жизни проработал начальником отдела в одном из филиалов государственного банка Турции, расположенном в Дюздже, сейчас на пенсии. Дочь Ниляль работает в госпитале, ухаживает за больными, набирается опыта, прежде чем поступать на медицинский факультет университета.– Мы ее видим, к сожалению, крайне редко, – признается отец. – Работа отнимает много сил и времени: уходит рано утром, домой возвращается поздно ночью. Волкан, младший сын, тоже выбрал непростую профессию – он следователь в полицейском управлении, поэтому нам приходится просто мириться с происходящим. Главное, им нравится, работа интересная, полезная, для молодых это очень хорошая школа: пусть почувствуют истинный вкус самостоятельной жизни.
С Волканом мы успели познакомиться в первый же вечер. Он тихо поприветствовал нас по-адыгски, крепко пожал руку каждому и скромно ушел в дом. Спустя полчаса паренек так же незаметно сел в стороне от нас, с нескрываемым удовольствием слушая беседу старших. На следователя, честно говоря, он пока похож мало: слишком тихий, скромный, такой, кажется, мухи не обидит. Он больше напоминает младшего научного сотрудника в каком-нибудь НИИ – в интеллигентных очках, живущего в собственном тесном мирке. Может, просто в моем подсознании прочно засел привычный стереотип среднестатистического российского сотрудника правоохранительных органов?
В ходе беседы Волкан, не сводивший с нас глаз, что-то сказал матери на турецком. Нурсин сразу перевала нам:
– Он говорит: "Какие они счастливые, они с родины приехали!"
Родители, свободно владеющие адыгской речью, стыдливо отводят глаза: ни Ниляль, ни Волкан на родном не говорят.
– Когда они были маленькими, я, пытаясь приучить их объясняться по-адыгски, начал с азов: требовал, чтобы деньги у меня или матери они просили на родном языке, – вспоминает Орхан. – Этот первый урок они усвоили на отлично, но дальше дело, к сожалению, не пошло…
Как и большинство их сверстников, дети Орхана и Нурсин великолепно танцуют. До недавнего времени они выступали в составе хореографического ансамбля Хасэ Дюздже, объездили практически всю Турцию. Занятия, приносившие огромное эстетическое удовольствие обоим, неожиданно пришлось бросить. Как-то, возвращаясь домой из командировки, Волкан попал в автомобильную аварию, получил серьезную травму ноги. Врачи настоятельно потребовали не нагружать физическими упражнениями поврежденную ногу – до поры до времени он из активных танцоров перешел в разряд зрителей и это его, судя по всему, изрядно тяготит: как можно оставаться в стороне от происходящего на джэгу – душе и сердцу ведь не прикажешь молчать!
– Сейчас он активно увлекся адыгской историей, – говорит Орхан. – Читает книги, ищет полезные материалы в интернете, общается со сверстниками в глобальной сети. Тоже хорошее дело. Теперь он сам убедился, каково истинное значение родного языка: просидел весь вечер, молчал, а ведь, сколько ему хочется вам рассказать, о сколь многом хочется расспросить!
Вечером, на джэгу, эту тему продолжил тхаматэ Хасэ Дюздже Эрдоган Хапосеж.
– Польза от таких визитов очевидна, – убежден он. – Если "Нэф" приедет к нам еще пару раз, наши дети обязательно заговорят по-адыгски! Раньше инициатива в сохранении родного языка принадлежала старшим, теперь она исходит от молодежи. Как долго мы этого ждали…
КРУГ ЗНАКОМЫХ РАСШИРЯЕТСЯ
Наутро к дому Шагуджей начали "стекаться" соседи. Мы, в свою очередь, получили возможность оглянуться по сторонам. Улица, на которой живут Орхан и Нурсин, напоминает некую "загогулину", уходящую в сторону от главной аульской дороги. Вокруг все ухожено, новые, красивые дома. Сам микрорайон больше смахивает на современный фешенебельный коттеджный поселок.
– Во время землетрясения 2002 года от стихии пострадали несколько адыгских селений, – рассказывает Орхан. – Многие строения были разрушены, выведены из строя коммуникации – страшная картина. Наш аул вообще было не узнать – он напоминал пустыню. Но, как говорится, нет худа без добра – люди все восстановили и сделали это с умом. Кто-то воспользовался финансовой помощью от государства, другие, распродав часть своих земельных участков, отстроились заново, причем на перспективу – возвели современные, оборудованные по последнему слову техники дома, благоустроили территорию, так что теперь аул выглядит просто великолепно. Конечно, так живут далеко не все, но основная часть местных адыгов заметно "приподнялась".
ВЫСОКО РЕЕТ АБХАЗСКИЙ ФЛАГ!
На веранде за чаем собираются человек десять. Первыми пришли ближайшие соседи – Бедрие Догу, старушка лет восьмидесяти, ее сын Реджан и внучка Чичек. Следом подошел Шау Тлиш – всегда улыбающийся, довольный жизнью, любитель юмора и всяких баек. Поприветствовать гостей зашел старший брат Орхана – Фердун. Заслышав наши голоса, "подтянулись" и другие – Хазым Нагой, Бурхан Ханту и Азми Тхаухо. Количество наших знакомых в Дюздже заметно увеличилось. Общение наладилось сразу – кокехабльцы легко приняли нас в свой круг, искренне считали своими, поэтому делились самым сокровенным.
– Что, Шау, опять с женой поссорился? – весело спросил как-то Орхан у соседа Тлиша. – На этот раз что произошло?
– Мелочи жизни, пройдет! – отмахнулся тот. – В первый раз что ли?
Непринужденный разговор между соседями, дружески подначивающими друг друга, вызвал живую реакцию у всех сидевших за столом. Нам пояснили: жена Шау – грузинка. Супруги живут дружно, новый дом построили, воспитывают детей. Будучи человеком веселого нрава и безобидным по природе, Тлиш старается особо не ссориться со своей "второй половиной", но не упускает случая подсунуть ей "пилюлю". Во дворе дома он специально установил высокий шест и всякий раз, когда жена "нарывается" на скандал, высоко поднимает на нем абхазский флаг – пусть строптивая грузинка знает свое место…
ТУРНЕ ПО АУЛАМ
– Первыми здесь, в середине 60-х годов 19 века поселились Коковы, они, в соответствии с традицией, и дали название аулу, – рассказывает Орхан. Мы едем по Кокехаблю, нас ждет увлекательная поездка по нескольким соседним адыгским населенным пунктам. – Потом сюда пришли несколько семей Гербо и Тлиш. Мои предки оказались тут несколько позже. Сначала дед с семьей, переплыв море, добрался до Синопа, а потом пешком дошел до Дюздже. На первых порах, как и на Кавказе, люди селились отдельными фамильными родами. Постепенно стали появляться аулы, которые "унаследовали" прежние названия. Здесь их много – Абреджхабль, Хидзетльхабль, Хакуратэхабль, Дзыбэхабль, Карданхобль, Шхаляхохабль, Коблехабль и так далее. Конечно, сейчас официально они носят турецкие "имена", но называем мы их все равно по-своему, и молодежь приучаем.
Кокехабль – аул в полсотни домов – оказался еще более привлекательным, чем нам показалось утром. Это еще не город, но уже не село: цивилизация и ее блага давно добралась до этих мест. Попали мы сюда в самое прекрасное время – все вокруг цвело, благоухало. Каждый дом или улица – отдельная картина художника, краски очень ярки, разнообразны, одинаковые не встретишь. Привычный неспешный уклад сельской жизни тут вовсе незаметен, иногда кажется, что время и вовсе остановилось. Наблюдаем необычную картину: в этих местах много комаров, поэтому дважды в день по селениям разъезжает специальная машина, распыляющая аэрозоль от кусачих насекомых – до чего дошел прогресс!
– Еще лет пятнадцать назад границы между нашими чиле были легко различимы, – продолжает экскурсию Шагудж. – Сейчас все смешалось: сначала в аулах появились турецкие невестки, потом пошло-поехало. После землетрясения эти места начали активно застраиваться, вокруг черкесских аулов поселилось большое количество турецких и курдских семей. Теперь мы определяем, где заканчивается одно село и начинается другое, по некоторым отдельным приметам. Сейчас, например, мы уже в Шапсугкое – турки называют его Арапчифли, через пару километров – уже Хапиехабль, чуть дальше – Наджигохабль…
Орхан оказался для нас настоящей находкой – великолепно знает историю этих мест, хорошо знаком с людьми, очень наблюдателен, обладает крепкой памятью. Он рассказал нам десятки увлекательных и очень познавательных вещей, в том числе несколько эпизодов из собственной жизни. В отдельные моменты он был похож на мгновенно раскрутившуюся пружину – характер у Шагуджа, как выяснилось, взрывной, эмоциональный. Но даже в такие минуты он не теряет самообладания, оставаясь твердым, как кремень. Если сын пошел в отца, за Волкана можно не беспокоиться – из него еще тот "следак" получится!
– Я никогда не лез в политику, но в студенческие годы, во время учебы в Стамбуле, как-то подрался с одним турком, – вспоминает Орхан. – Он публично в оскорбительном тоне говорил о Черкесе Этхеме, назвав его разбойником и предателем нации, за что и получил от меня по полной программе…
Побитый сразу пожаловался начальству, ректорат не стал разбираться в причинах конфликта, вышел большой скандал. Не желая идти на попятную и принести извинения негодяю, Орхан взял академический отпуск, вынужденно пропустив целый год.
В ГОСТЯХ У СЕМЬИ ХАПИЙ
В адыгском ауле Гуттэхабль с населением в триста человек Орхан предлагает нам пообедать.
– Становится жарко – уже почти под сорок, пора спрятаться в тени, так что можно совместить приятное с полезным, – говорит он. – Тем более, мы приглашены, нас ждут.
Заходим в небольшое кафе. На зеленой лужайке среди высоких дубов и вязов, дающих тень и вполне ощутимую прохладу, мы присмотрели уютное местечко. Людей почти нет. За одним из столиков сидели двое мужчин. Увидев нас, они почтительно встали.
– Это наш уважаемый земляк Сааэтдин Тлеуж, – представляет нам одного из них Шагудж. – А это хозяин кафе – Ауни Гупше. Наш Каласав Тлеуж с радостью знакомится со своим родственником, у них сразу появляются общие темы для разговора. Ауни неожиданно куда-то исчез, не успеваем оглянуться, как через пять минут стол накрыт.
– Он не зря так старается: Гупше – шапсугский зять! – с улыбкой говорит Сааэтдин. – Не будет "крутиться", чтобы угодить гостям, дочь Хапиев ему не простит, она очень строга!
Ауни, женившись на Хатиже Хапий, сразу попал в "железные тиски", оказавшись между молотом и наковальней. Летнее кафе – его семейный бизнес, дом рядом – в двадцати метрах. Слева от Ауни живет старший брат супруги – Наиль, справа – "пристроился" младший, Наим. Так что Гупше, действительно, приходится во всем соответствовать – тут не забалуешь.
Все это шутка, конечно. Своего зятя род Хапий уважает, ценит, холит и лелеет – радуется – не нарадуется. Есть за что. Ауни всегда добродушен, прост в общении и патологически скромен. О его хлебосольстве в этих местах знает каждый. Сам Гупше, избегая любых хвалебных слов в свой адрес, сразу "переводит стрелки" на Сааэтдина Тлеужа, мол, вот кто действительно заслуживает внимания, поговорите лучше о нем.
Тлеуж – живая легенда адыгской общины Дюздже. Интеллигентен, начитан, истинный черкес до мозга костей. В семилетнем возрасте он начал осваивать народные танцы, в студенческие годы занимался этим на профессиональном уровне, стал настоящим специалистом в области адыгской хореографии. В начале 60-х он первым организовал в Дюздже молодежный коллектив черкесского танца, привлекая к этому делу десятки талантливых мальчишек и девчонок, а в 1964-ом начал обучать детей в ансамбле при "Адыгэ Хасэ" Анкары. Он до сих пор продолжает активную деятельность, преподает в университете Дюздже. Тлеуж был на концерте "Нэфа", интересно, а каково его мнение об ансамбле Мугдина Чермита?
– "Нэф" мне очень понравился, – признался Сааэтдин. – Самобытный, интересный коллектив, имеющий свой стиль, и оригинальный имидж. Конечно, останавливаться в развитии ни в коем случае нельзя, этим ребятам многому еще нужно поучиться, но они поднялись на хороший уровень, имеют большой успех у зрителей – разве этого мало?
"ВАМ ПОНРАВИЛАСЬ НАША ЗЕМЛЯ..?"
Сааэтдин приглашает нас в гости. На десерт. Это давно привычная здесь церемония: все начинается с чая, а заканчивается арбузом, дыней или виноградом. Фрукты, как принято считать тут, лучше всего располагают к неспешному длительному общению, хода времени не замечаешь, иногда за столом приходится сидеть часами напролет.
К нашему разговору на крыльце дома Тлеужа постепенно подключаются друзья-соседи. Темы традиционные: история переселения черкесов в Турцию, исчезновение адыгского языка, современная жизнь диаспоры, новости с родины предков, вопросы репатриации.
– Ну что, вам понравилась наша земля? – между делом поинтересовался один из сидевших за столом мужчин. Сделал он это из вежливости, чтобы просто поддержать несколько затихшую беседу, но невольно спровоцировал новую волну дискуссии.
– Это не ваша земля, а турецкая! – резко ответил Каласав Тлеуж. – Разве можно сравнивать ее с Кавказом?!
– Да, ты, конечно, прав, – признал собеседник, – но нужно смотреть на эту тему шире. В свое время Турция сама зазывала наших предков в эти края, мы не по своей воле тут оказались. Черкесы обильно полили турецкий берег своей кровью и потом, защищали его ценой собственной жизни и в годы Первой мировой войны, и во Вторую мировую, не раз отстаивали его от захватчиков, поэтому мы, я уверен, вправе считать эту землю своей, разве не так?
Адыгский разум сам дойти до подобной "мудрости" не способен в принципе – в каждом черкесе так или иначе глубоко сидит страстное желание вернуться на землю отцов и дедов, увидеть родной Кавказ. Как бы ни было хорошо и комфортно там, в чужом краю, взгляд черкесского мира все равно обращен на историческую родину. Заблудших "овечек", мирно пощипывающих сочную травку на чужом пастбище, искренне считая это за великое национальное счастье и личное благо, нужно признать, всегда было немало, вполне хватает их сегодня. Давать советы – последнее дело, неблагодарное это занятие. Не хочется просто, чтобы наши зарубежные собратья, которым чуждая адыгскому менталитету идеология подсовывает иные духовные ценности, уподоблялись послушному блеющему стаду, безропотно дающему хозяину мясо, молоко и очень ценную шерсть…
ЦЕЛЬ БЛИЗКА
Хикмет Негуч, которого я последний раз видел пять лет назад, сам нашел меня – позвонил Орхану, пригласил в гости. Они, как выяснилось, не только ровесники, но и родственники, поэтому Шагудж обрадовался не меньше меня:
– Давно не был в доме Негуча, вместе поедем!
На этот раз у меня была возможность побывать еще в одном адыгском ауле – Негуч живет в Хапиехабле.
– Для тебя тут настоящее раздолье! – говорит по дороге Орхан. – Половина из здешних черкесских селений – шапсугские. Тут можно встретить представителей практически всех фамильных родов, имеющих корни на Черноморском побережье. Вечером на джэгу съедутся люди со многих аулов, готовься к приятным сюрпризам.
Хикмет встретил нас у ворот. Улыбался привычно – широко, весело, в тридцать два зуба. В его доме я уже бывал, на первый взгляд, за минувшие годы тут мало что изменилось.
– Как твои пернатые бойцы поживают? – спрашиваю у Негуча. В прошлый раз он похвастался своей армией бойцовских петухов, их у него не меньше полусотни было. Хикмет более десяти лет занимался организацией петушиных боев в Турции, добился неплохих результатов, строил большие планы на будущее.
– Я бросил свое любимое хобби – "птичий грипп" заставил, – с сожалением рассказал Негуч. – Теперь у меня всего две птицы осталось – сразу "обрубить" не получилось: ностальгия мучает.
Хикмет показывает "последних могикан". Золотистые птицы с высокими хохолками на голове и острыми "шпорами" на ногах ведут себя смирно, совсем не похожи на грозных забияк, способных разорвать противника в клочья. Видно, страшная картина массовой казни их собратьев, попавших под нож хозяина, крепко засела в подсознании пернатых. Вот и верь после это в присказку про короткую куриную память!
– От нечего делать я научил их танцевать, – Негуч пальцами отстукивает нехитрый ритм – петухи начинают дружно кружиться то в одну, то в другую сторону. – На пенсии не пропаду, если что в цирк пойду работать…
В доме Хикмета полно людей. Пришли соседи, родственники – общение доставляет им удовольствие, тут весело, играет музыка, раздается смех, радостные возгласы.
Хозяин дома показывает мне свою коллекцию. На полках сотни книг об истории и культуре адыгов – он собирал библиотеку не один год. Тут же редкие архивные материалы, вырезки из газет, какие-то рукописи, картины, исторические карты, рисунки, фотографии. Бросив увлечение петушиными боями, приносившими не только эстетическое удовлетворение, но и неплохие деньги, Хикмет целиком переключился на общественные дела, теперь есть время и на более серьезные исследования в области черкесской истории.
Лет двадцать назад Негуч был в числе первопроходцев, создававших "Адыгэ Хасэ" в Дюздже. Он достает фотографии из старого альбома. На черно-белых снимках – его единомышленники и соратники: Муса Гугож, Ясин Тешу, Джевдет Хапий – десятки людей разных возрастов. Есть здесь и легендарный Сулейман Кеч, отсидевший несколько лет за попытку организовать черкесское общество в Стамбуле.
– Взявшись за это дело, мы учились на собственных ошибках, сильно рисковали, – вспоминает Хикмет. – Когда властям выгодно, они могут несколько ослабить "гайки", что-то разрешить, на что-то закрыть глаза, но общество так резко измениться не может, поэтому самым сложным было продемонстрировать окружающим, что у нас добрые намерения. Шаг за шагом пришлось терпеливо объяснять всем: мы имеем право, наравне с другими гражданами Турции, на сохранение своей культуры, а наши дети и внуки должны разговаривать и на языке предков. Мы по лезвию бритвы тогда ходили…
Все пришлось делать интуитивно, по наитию, говорит собеседник. Власти чинили различные препятствия, подвергали активистов общественного движения гонениям, тщательно следили за ними. Руководителям Хасэ в ту пору дорога на родину была заказана. Сам Негуч, возглавлявший адыгскую организацию в Дюздже, был вынужден уйти с поста тхаматэ, чтобы получить разрешение на выезд в Россию. Это позволило ему реализовать мечту всей жизни – побывать в Майкопе, Нальчике и Причерноморской Шапсугии.
– Мы не видели родину предков даже на фото, никто из турецких адыгов доподлинно не знал, остался ли кто-нибудь из наших на Кавказе, – признается Хикмет. – Старики вплоть до конца 80-х годов, пока не открылся "железный занавес", считали, что Черкесию покинули все наши соплеменники…
Откуда-то из запасников своей внушительной коллекции Негуч достает настоящий раритет – таких экземпляров единицы сохранилось. На железной табличке красного цвета крупными буквами значится грозная надпись: "Разговаривать только по-турецки!"
– В свое время такие предупреждения висели практически на каждом заборе во всех адыгских аулах и общественных местах, – говорит Хикмет. – Произнесенная на черкесском языке фраза могла обернуться не только штрафом, но и реальным уголовным разбирательством – подобных фактов немало. Многие турки зарабатывали на том, что доносили властям об адыгах, невзирая на строжайший запрет предпочитавших родную речь чужой, читавших "подпольные" книги, украдкой слушавших черкесскую музыку или радио из Майкопа. Молодые в это уже не верят, потому что не видели собственными глазами – они выросли в несколько иную эпоху, а люди старшего поколения помнят те страшные годы достаточно хорошо.
Еще порывшись в шкафу, он достает толстую книгу, листает ее, долго ищет нужные страницы, словно с мыслями собирается.
– Я искал эту книгу много лет, "достал" с огромным трудом, – рассказывает Хикмет. – В нашей истории есть много "белых" пятен и малоизученных страниц, мне хочется самому во всем разобраться, понять причины и следствия происходивших событий, а это возможно только имея на руках реальные исторические свидетельства.
С Дюздже связан один из самых трагичных периодов в истории черкесских махаджиров – многолетняя ожесточенная междоусобица, унесшая жизни многих сотен наших собратьев. Разгоравшееся в начале 20-го века непримиримое противостояние между старой властью – султаном – и новой – революционной партией Кемаля Ататюрка – развело по разным политическим лагерям и черкесов, представлявших собой влиятельную общественно-политическую и военную силу. Сторону падишаха принял один из крупнейших адыгских лидеров того времени по имени Анзаур, имевший немало сторонников. К Ататюрку примкнул другой легендарный предводитель – Черкес Этхэм. Он был из шапсугов, из адыгского аула, до Кавказской войны располагавшегося в верховьях реки Псоу. Этхэм, имея в подчинении солидную военную силу – почти две тысячи сабель, отличался особой жестокостью, не терпел инакомыслия, был беспощаден к своим врагам и политическим оппонентам, не делая различия между своими и чужими.
– Ататюрк сумел столкнуть черкесов лбами, заставил их воевать друг с другом, – рассказывает Негуч. – Имея столь сильного соратника, как Черкес Этхэм, он был не прочь заручиться и поддержкой Анзаура, но побоялся возможного объединения адыгов – тогда справиться с ними было бы практически невозможно. Он поступил иначе: заставил их убивать друг друга, заметно ослабив позиции и Анзаура, и Этхэма, а затем легко расправился с обоими – к тому времени он уже пришел к власти, поэтому в услугах черкесов особо не нуждался.
В Дюздже Черкес Этхэм, подавшись на коварную провокацию Ататюрка, устроил настоящую резню соплеменников, поддерживавших турецкого султана и вставших под знамена Анзаура. В течение нескольких дней в этих местах от его рук погибло, по меньшей мере, свыше двухсот человек. Большинство из повешенных оказались чистокровными черкесами. Это были лучшие представители своего народа – грамотные, передовые люди. Так что Этхэм, остается самой одиозной и противоречивой фигурой не только в истории Турции, но и своего народа: укрепляя позиции черкесов в этой стране, заставив всех уважать и бояться адыгов, он шел к своей цели напролом, ни перед чем не останавливался, никого не жалел, даже своих собратьев…
На окраине Арапчифли, рассказал Хикмет, и в соседних аулах до сих пор сохранились деревья, на которых вещали неугодных черкесов. Казни были массовыми, жестокими – в тот момент Аллах, видно, отвернулся от нашего народа, не заметил несправедливости, не остановил беззакония. Хотя… по большому счету, причем здесь бог, когда у людей нет веры в сердце. Убивающий ближнего – убивает в себе все человеческое…
– В обнаруженной мною книге содержатся краткие сведения о погибших в то смутное время жителях Дюздже, адыгах по происхождению, – рассказывает Негуч. – Материалы придется еще долго "расшифровывать", не все ясно. Тут указаны турецкие фамилии черкесов, но и это, считаю, большой шаг вперед – я уже близок к цели: "раскопать" зарытую в землю историю, которая способна нас многому научить – сила черкесов – в единстве, – но так ничему пока, к сожалению, не научила…
ЖУРНАЛИСТСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ НЕГУЧА
Недавно Хикмет открыл в себе журналистский талант. Он пишет статьи, очерки, информационные сообщения, делает интервью с интересными людьми. Большинство своих материалов Негуч публикует в стамбульской адыгской газете "Жинепс", что-то появляется в других печатных изданиях и интернете.
Он с гордостью показывает свежий номер "Жинепса" и собственную заметку о черкесах Ирака. Переводит мне основное содержание текста.
– В 2004-ом я впервые встретил адыга из Багдада, а не так давно побывал в этой стране, где смог пообщаться с нашими соотечественниками, – рассказывает Хикмет. – Не так давно представители адыгской диаспоры Ирака приезжали в Дюздже.
В Ираке черкесы оказались уже после Кавказской войны – в конце 60-х годов 19 века. Махаджиры осели в столице, а также Фелудже и Керкуке. Общая численность адыгов достигает порядка десяти тысяч человек. Там есть несколько отдельных черкесских поселений, три года назад в Керкуке создано черкесское культурное общество, получившее название "Тедамун". Его возглавил Ахмед Четао. Кстати, в 2006-ом делегация иракских черкесов приезжала в Майкоп для встречи с президентом Адыгеи Хазретом Совменом. Наши иракские собратья стремятся стать составной частью черкесского мира, нуждаются в моральной поддержке, внимании со стороны своих соплеменников.
По словам Негуча, при Саддаме адыгам в Ираке жилось достаточно комфортно. Они принципиально не вмешиваются в политику, хотя попытки втянуть их в военные конфликты, раздирающие эту страну, предпринимались неоднократно. Среди черкесов есть бизнесмены, общественные деятели, военные, врачи, инженеры, представители творческой интеллигенции – это очень влиятельные и уважаемые в стране люди. Пять лет назад в Багдаде при поддержке Хусейна в Багдаде прошел первый фестиваль черкесской культуры.
Теперь совсем иные времена. Страна погрузилась в войну, хаос, междоусобицу. Приход американцев еще больше раздул пламя этнического противостояния. Неспокойно живется и черкесам, всерьез обеспокоенных своим будущим и дальнейшей судьбой собственных детей. Ситуация в целом напоминает развитие печально знаменитых событий в Югославии. Повторится ли в Ираке косовский сценарий и что ожидает наших собратьев, оказавшихся в самом эпицентре вооруженного конфликта?
ГИБЕЛЬ СТАРШЕГО СЕРЖАНТА ИСХАКА
Об адыгах Ирака я тоже кое-что слышал – читал в энциклопедиях, что-то на эту тему можно найти в интернете. Сведения отрывочные, разрозненные, противоречивые, добыть более достоверную информацию сейчас крайне сложно: регион взрывоопасный, добрые новости оттуда приходят крайне редко. Американцы принесли на Ближний Восток не свободу и демократию, а войну, голод и разруху, причем среди черкесов пострадавшие есть как с одной стороны – мирного населения страны, так и с другой – в составе иностранного контингента армии США.
…Эта трагическая новость, помню, потрясла всех – 3 октября 2006 года в одной из перестрелок с иракскими повстанцами погиб старший сержант американского военного корпуса Даниял Исхак, черкес по происхождению, проходивший срочную службу. Я писал об этом заметку для "Шапсугии". 25-летний командир полка американской армии Даниял Исхак был смертельно ранен в ходе ожесточенной перестрелки вблизи иракского города Хаужа. В этот день конвой военного контингента США попал под массированный минометный обстрел боевиков. Заняв круговую оборону, полк под командованием Исхака в течение нескольких часов отбивал атаки повстанцев. Защищая товарищей по оружию, старший сержант Даниял получил прямые попадания в грудь, несовместимые с жизнью.
За свои отважные действия в бою наш соотечественник был посмертно удостоен ордена "Пурпурное Сердце" – высочайшей военной награды США, а также ордена "Бронзовая Звезда" за проявленную смелость и лидерские качества в экстремальных боевых условиях. Ранее Исхак был отмечен медалями "За участие в военной операции в Ираке" и "За борьбу с терроризмом".
7 октября того же года Данияла похоронили в мемориальном парке города Вестминстер штата Калифорния. Участники траурной церемонии – родные, близкие, друзья, соратники по оружию, представители черкесской диаспоры Америки воздали должные почести погибшему и выполнили его последнюю волю: присутствовавшая на похоронах молодежь была облачена в традиционную адыгскую национальную одежду.
Группа солдат армии США произвела символический салют из автоматического оружия в честь павшего в бою воина, были приспущены флаги, сказаны поминальные речи. Генерал американской пехоты от имени военного командования вручил награды родителям Данияла, и высказал им искренние соболезнования вместе со словами гордости, что он и его соратники имели честь служить вместе со старшим лейтенантом Исхаком, а иметь в батальоне такого солдата, подчеркнул он, счастье для любого командира.
После этого тело погибшего было захоронено в полном соответствии с мусульманскими обычаями. Имам местной мечети и присутствующие произнесли молитву. Говоря о смерти, имам произнес: "Уходя из этого мира, человек приносит с собой на кладбище три вещи. Своих родных, свое имущество и свои деяния. Родные останутся жить на этом свете после погребения, имущество остается родным и близким усопшего, но его деяния идут с ним в лучший из миров. И эти деяния в судный день определят – попадет ли он в рай. Пусть каждый из нас, начиная сегодня, будет совершать больше благородных поступков, след от которых останется на многие годы после смерти и поможет всем нам стать ближе к Всевышнему".
Трагическая весть о гибели в Ираке нашего соотечественника мгновенно облетела весь адыгский мир, заставила вновь серьезно задуматься о горькой судьбе народа, вынужденного защищать чужую страну и чуждые духовные ценности…
ЛЕГЕНДАРНАЯ ГАРМОНИСТКА
…Договорить с Хикметом не получилось: в комнате появились его родственники и соседи – Сас Богус, Имран и Кямран Тлехуж. Сразу стало шумно – тут не до серьезных бесед.
– Тебе откровенно повезло, – говорит Негуч, показывая на щупленькую, в возрасте, женщину. – Перед тобой – самая первая и непревзойденная в Дюздже гармонистка! Таких, к сожалению, у нас больше нет. О ней еще при жизни легенды слагали!
Муаля Юнух давно отошла от дел – инструмент не брала в руки лет пять. Ссылается на возраст, мол, куда мне теперь, пришло время молодых. Я смотрю на ее пальцы – отнюдь не музыкальные, они больше привыкли к тяжелому труду в поле: мозолистые, крепкие, на первый взгляд, мало подвижные, откуда в них столь свойственная гармонистам резвость найдется? Ее выдали глаза – взгляд волевой, бойкий, подвижный, с хитрецой. Я понял, что очень сильно ошибся в своих наблюдениях.– Гармонь нашей Муаля хранится в этом доме под надежной охраной! – гордо рассказывает Хикмет и приносит инструмент. – Это достаточно распространенная у адыгов Турции гармоника, но такой другой, поверь, ни у кого больше нет!
Инструменту Муаля Юнух, доставшемуся ей по наследству от отца, более ста лет. Его ни разу не ремонтировали – до сих пор звучит великолепно, без сбоев, клавиши, меха – все в идеальном состоянии. Даже внешне выглядит, как новый: недавно Хикмет отреставрировал знаменитую гармонь, чтобы еще продлить ее жизнь.
Муаля начала играть какую-то старинную мелодию, напоминавшую "Тлепарыш". Неожиданно, в такт музыке, она поднялась со стула, подтанцовывая, кружась, отстукивая ногами твердый ритм.
– На свадьбах никто из молодых ребят не решался танцевать с ней, – вспоминает Негуч, – угнаться за Муаля было невозможно – она могла посрамить любого танцора. Не было ей равных и среди музыкантов: редкий талант!
СТАРЕЙШИНА ИЗ РОДА ГЕРБО
С Орханом мы вернулись домой под вечер – до джэгу еще часа два. Можно просто на веранде посидеть, праздно "убивая" время, но у хозяина дома была идея получше.
– Пойдем со старейшинами пообщаемся, – предлагает Шагудж. – Они многое могут вспомнить, любят рассказывать о том, что слышали от своих предков, тебе ведь это нужно?
Далеко идти не пришлось. В полусотне метрах, на той же улице, живет Фаик Гербо. Старику уже по восемьдесят, но он подвижен, ведет активный образ жизни, застать его дома считается большой удачей. Мне повезло – старожил сидел во дворе под большим раскидистым деревом.– Фэсапщи, къеблагъ! – он очень обрадовался гостям, вышел нам навстречу.
– Ты из Шапсугии, из Сочи? – несколько раз, словно не веря своим ушам, переспросил Фаик. – Действительно, на родине наши родственники остались? Ты не шутишь, это правда?
Он с трудом сдержал слезы, быстро справился с чувствами. Тон разговора не оставлял никаких сомнений: в тот момент, когда мы появились в его доме, старик Гербо думал как раз об этом.
– Мой дед, Хабидж Гербо, ушел с Кавказа в последней волне махаджиров, – рассказал старейшина. – Где-то там, в районе Сочи, до Кавказской войны был наш родовой аул – его сожгли на глазах деда. Разорили до основания, ничего не осталось. Даже виноградники уничтожили, фруктовые сады, посевы сожгли. Хабидж еле спас свою семью – долго скрывался в горах, но предпочел оставаться на Кавказе до последнего, надеясь, что сможет "зацепиться" там. На чужбине, был уверен он, лучше не будет, чем на родной земле – кому мы там нужны?
Хабидж решился уйти в Турцию, лишь окончательно убедившись, что все мосты сожжены, все кончено: мириться с происходящим он не хотел, встать на колени не желал, говорит Фаик. Дед покидал родину не один – набралось несколько десятков таких же семей, как и у него – голодных, изможденных, загнанных в угол безысходностью. Добирались до османского берега с огромными проблемами – выжило меньше половины изгнанников. Они выбрали эти безлюдные места, в Дюздже, не случайно: рядом был лес, река, холмы – здешняя природа отдаленно напоминала кавказский край. Адыги осваивались тут долго – кругом болота, малярия, смерть. Выжили только благодаря умению трудиться, взаимопомощи, жажде жизни. Трудились коллективно: строили саманные дома, закладывали сады, возделывали поля. В тот момент никакой реальной помощи от турецких властей, обещавших махаджирам рай земной, они не получили – надеяться пришлось только на самих себя.
В наследство от отца и деда Фаик, у которого трое сыновей – Бибарс, Кубилай и Айтек, получил солидный надел плодородной земли. Распорядился им по уму – создал частное фермерское хозяйство. Подход к делу у наших зарубежных собратьев максимально практичный, на перспективу: в России черкесы, заработав первые большие деньги, как правило, покупают легковушку-иномарку, что было чем прихвастнуть, в Турции – сразу приобретают трактор, чтобы было на чем "делать" деньги дальше. У Фаика тоже есть своя сельхозтехника, он работает в поле, приучил к тяжелому крестьянскому труду своих детей. Теперь они не пропадут в этой жизни, убежден старейшина, работы не боятся, трудиться умеют.
– Я сейчас на пенсии, но хлопот всегда хватает, – признается старик. – Раньше "поднимал" свое фермерское хозяйство, потом после землетрясения пришлось новый дом строить, заново налаживать привычную жизнь. Теперь хочется отдохнуть, почувствовать себя в роли пенсионера, не знаю только, удастся ли?
Брат Фаика, Музаффер, не раз бывал на исторической родине, объездил Адыгею, Причерноморскую Шапсугию, нашел немало родственников.
– Теперь и у меня есть стимул: хочу хотя бы раз увидеть Кавказ, – признается Фаик. – Об этом до последнего дня мечтал дед, грезил об этом и отец, Нур Гербо. Нам, их потомкам, повезло больше: теперь все в наших руках…
ДЖЕГУ В АРАПЧИФЛИ. МЕСТНЫЕ ШАПСУГИ
На встречу с собратьями с исторической родины, ради которых было объявлено большое джэгу, собралось человек двести. Среди массы людей вижу Эрдогана Хапосежа, Тургута Шеуки, Хикмета Негуча, Шафика Брантэ, Мусу Гугожа, Шау Тлиша, Сааэтдина Тлеужа, Хатиже и Ауни Гупше. Вокруг Батырбия Берсирова собираются местные старейшины – Сабих Мамий, Кязым Таймез, Недждет Натхо, Сермет Схабо, Фаик Гербо, Иззет Кобле.
Узнав, что в делегации из Адыгеи есть и корреспондент газеты "Шапсугия", ко мне по очереди подходят местные шапсуги. Знакомимся. Таарик Хапий – инженер-строитель по специальности – пришел на джэгу со своими детьми: сыном Этэмом, работающим в коммерческом банке, и дочерью Синэф – школьной учительницей.
– В разные годы я несколько раз бывал в Сочи, специально заезжал в аул Тхагапш, где живут мои родственники, – рассказывает Таарик. – Постепенно "собираю" сородичей, живущих в разных уголках Турции и других странах, а нас, как выяснилось, везде немало.
Среди моих новых знакомых оказывается и 74-летний Сермет Схабо. Он живет здесь, в Шапсугкое. До ухода на пенсию работал лесником. Сыновья Сермета – Дзепш, Мурат и Джанбек – по стопам отца не пошли, трудятся в других областях, но далеко от родительского дома не уехали – живут в Дюздже. Не знаю, как дети, но Схабо-старший внешне сохранил исконные черты лица своего фамильного рода, в таких случаях говорят: одна порода, узнаешь сразу.
– Первый раз я ездил в Шапсугию в 93-ем, – вспоминает он. – Проездом был во всех причерноморских аулах, несколько дней гостил у своего родственника Саида Схабо, запомню ту поездку на всю жизнь.
О многом хочется расспросить стариков: что сохранилось в их памяти от рассказов старших, чем живут, что беспокоит, но разговаривать стало очень трудно: громко гремит музыка – джэгу в самом разгаре, поэтому не слышно ни слова. Артисты "Нэфа" и местная молодежь не уходят из танцевального круга, словно не знают усталости – многим приходится даже очередь занимать, тут не протолкнуться. Людей на площади у здания Хасэ постепенно становится все больше – подъезжают жители из соседних аулов, теперь здесь никак не меньше четырехсот человек.
Иззет Кобле – мой давний знакомый, ему далеко за шестьдесят. Родом из черкесского аула Шерелыко, который местные называют Коблехабль – там живет более двадцати семей, представляющих этот древний шапсугский род.
– Мои предки родом из аула Псебе, – вспоминает Иззет. – В последние годы Кавказской войны, в числе сотен изгнанников дед Хазад и бабушка Таухан оказались вблизи Нальчика, а уже оттуда перебрались в Турцию. Я родился здесь, в Дюздже, хорошо помню рассказы старших о том, что им пришлось пережить. Нам трудно даже осознать весь масштаб трагедии, постигшей черкесов. Дай бог, чтобы это никогда больше не повторилось…
…– Салам, я – Омер Баш, шапсугский зять, – неожиданно ко мне подошел мужчина лет сорока пяти. Он был очень серьезен, не обращал внимания на происходящее в кругу джэгу, видно, его беспокоила какая-то очень сложная проблема. – Я родом из этих мест, из аула Черкесташ, а моя супруга – из Агуй-Шапсуга Туапсинского района, ее зовут Мариет Нагучева.
Турецкую фамилию Баш я уже где-то слышал, но где? Начинаю быстро рыться в памяти… Ах да, вспомнил! В составе образцового ансамбля "Зори Шапсугии" из аула Агуй-Шапсуг выступает юный танцор и певец Бислан Баш. Паренек очень талантлив, заметно выделяется среди сверстников. Я впервые увидел его в пятилетнем возрасте, сейчас он заметно подрос, повзрослел, стал настоящим мужичком, истинным черкесом. Я долго удивлялся: мальчик родился и вырос в адыгском ауле, а фамилию носит отнюдь не местную…
– Да, Бислан – мой сын, – вновь огорошил меня Омер. Он сразу заулыбался, расцвел, посветлел лицом: видно, было очень приятно слышать добрые слова о старшем сыне. Младший – Ислам – тоже живет в Шапсугии, с матерью.
Омер из рода Схакумид. Имеет свой маленький бизнес в Дюздже – занимается продажей стройматериалов. На жизнь хватает, не жалуется. Мучает другое, признается он, – с семьей удается редко видеться: есть сложности с получением визы на въезд в Россию. Отказ следует за отказом. Причины ему совершенно не понятны, виноватым он себя не считает. Проблема не дает покоя, искусственно разделила его с семьей.
– Я живу здесь, а супруга и дети – на Кавказе, – с дрожью в голосе говорит Омер. – Дети растут, увидеть их удается крайне редко, разве это жизнь?
Как бы ни было тяжело на душе, Схакумид надежды не теряет: власти во всем разберутся, все наладится. Он бодрится, пытается держать себя в руках, старается улыбаться, но это дается ему с огромным трудом. Представляю, что сейчас на самом деле творится в его сердце…
Наш разговор прерывает Орхан Шагудж. Бысым зовет меня куда-то в гущу толпы, показывает на невысокого, крепко сбитого мужчину. Мне сразу все становится понятно, тут не нужны слова: этот парень – на сто процентов! – из рода Ныбэ. Я не могу ошибиться – своих за километр вижу!
– Я – Сулейман Ныбэ, – весело представляется он – лет сорока пяти, твердый взгляд, крепкая рука.
Сулейман, как выяснилось из нашей короткой беседы, сосед Шагуджа. Ему достался небольшой родительский дом, но сам он живет и работает в Дюздже. Все лето с семьей Сулейман провел в Кокехабле, уехал в город буквально за несколько дней до нашего приезда. Его нашел Орхан – позвонил по телефону, мол, срочно приезжай, тут твой родственник с исторической родины объявился. Вечером Ныбэ приехал на джэгу с супругой Бегие и сыном Бураком.
Он выглядел растерянным – впервые встретил человека с такой же фамилией, как и у него самого, долго молчал, не решаясь начать разговор. Сулейман очень удивился, что представители нашего рода проживают не только в Турции, но и на Кавказе.
– Дед рассказывал, что там, в самом пекле войны с русским царем, выжить никто не смог, – вспоминает Сулейман. – Если кто-то не "ушел" в Турцию – неизбежно погиб. Так, кстати, до недавнего времени считали многие черкесы, оказавшиеся на чужбине. Только теперь я вижу, как все мы ошибались…
Ныбэ был счастлив: его семья не одна в этом мире, но какой-то непривычно тихой была эта радость – без эмоционального всплеска и душевного надрыва, столь свойственного нашему роду. В Шапсугии такие судьбоносные события привыкли отмечать совсем иначе…
НАШ КАДЫР
Уехать из Дюздже, не повидав Кадыра Пченлеша и его семью, в доме которых я провел четыре дня во время последнего приезда в эти места, не мог себе позволить, не простил бы. Вопрос решился быстро и, словно, сам собой: Пченлеши полным составом приехали на джэгу в Шапсугкой. На этот раз они радушно принимали у себя другого шапсуга – нашего певца Нуха Устока. Почему выбор пал именно на него, пояснила Айла, супруга Кадыра. Она сама из рода Усток, хотелось пообщаться с родным человеком, так что все сразу встало на свои места.
Родителей сопровождали оба сына Пченлешей – Джанбек и Жантес. Парни отслужили в армии – возмужали, стали совсем взрослыми и самостоятельными людьми. Старший, как и отец, работает водителем автобуса, младший – трудится на местной фабрике, производящей адыгский сыр и сливочное масло. Ребята, поздоровавшись, и, как того требуют нормы адыгэ хабзэ, выдержав нужную паузу приличия, убежали – они великолепно танцуют, им просто не терпелось принять участие в джэгу.
Мы с Кадыром и Айлой проговорили часа два, не замечая ничего вокруг: вспоминали события пятилетней давности, делились новостями, они и на этот раз, спустя годы, встретили меня, как родного, мы, словно, породнились.
До сих пор помню горькие слезы Кадыра, провожавшего нас в обратный путь домой, на Кавказ. Он не прятал эту мимолетную, разом нахлынувшую, как морская волна, душевную слабость. Это были слезы расставания, очищения, гордости и радости одновременно – таких слез мужчине можно не стыдиться…
Эрдек – Дюзже – Кокехабль – Хапиехабль – Казыкой – Гуттэхабль – Шапсугкой – Наджигохабль.
Анзор Нибо
Фото автора.
Комментарии 0