Сирийский кризис и Россия: кавказское измерение
В Генеральной Ассамблее ООН 16 февраля прошло голосование по "сирийской резолюции". Инициатором этого документа выступила Лига арабских государств. За внесенный ею проект высказались 137 государств, против – 12, включая и Россию, еще 17 стран воздержались.Россия оказалась в меньшинстве, и ожидаемо получила большую порцию критики и обвинений в поддержке режима Башара Асада и нежелании участвовать в разрешении гражданского противостояния в Сирии, продолжающегося вот уже 11 месяцев. По данным ООН, за этот период погибло 5400 человек. В октябре прошлого года и 4 февраля нынешнего Россия вместе с Китаем, имея статус постоянного члена Совета безопасности ООН, дважды блокировала принятие резолюции по Сирии в рамках этой ооновской структуры. Однако в Генеральной Ассамблее у Москвы нет право вето.
В этой связи возникает закономерный вопрос: почему российская позиция столь непреклонна? Что движет Москвой в ее поддержке сирийских властей?
Политики и эксперты дают разные ответы на этот вопрос. Некоторые из них считают позицию Москвы проявлением солидарности с диктаторским режимом Асада. Мол, Москва не хочет перемен внутри страны, объясняет имеющееся социальное недовольство внешними происками, опасаясь прецедентов "гуманитарной интервенции". Наверное, такой вариант можно было бы рассмотреть, если бы не один нюанс: отношение разных стран к событиям в Сирии не определяется критериями демократичности или авторитаризма.
Да, в самом деле, при голосовании в Генеральной Ассамблее ООН Россия оказалась в одной компании с Ираном, Китаем, КНДР и Венесуэлой. Но ведь и США с их европейскими союзниками тоже оказались вместе с Садовской Аравией, Катаром и Объединенными Арабскими Эмиратами, чьи режимы нельзя назвать демократическими. Более того, у Саудовской Аравии есть совсем недавний опыт интервенции в Бахрейн с целью подавления там оппозиционных выступлений. А ведь сирийские власти сегодня жестко и во многом оправданно критикуются как раз за аналогичные меры. Напомним, что 14 марта прошлого года около 1000 военных из Саудовской Аравии и 500 полицейских из Объединенных Арабских Эмиратов прибыли в Бахрейн и изрядно поспособствовали прекращению антиправительственных выступлений. Отметим также, что в ходе этой акции были арестованы оппозиционные активисты, восемь из которых получили пожизненные сроки за подготовку государственного переворота, а 13 человек приговорены к разным срокам от 2 до 15 лет.
Не будем в данном случае поднимать тему "двойных стандартов". Просто потому, что внешняя политика практически никогда не следует неким эталонным категориям. На практике то, что для твоих оппонентов недопустимо, часто оказывается простительным для союзников. Именно поэтому Вашингтон в марте прошлого года не счел ввод саудовских войск в Бахрейн интервенцией.
Согласно другой версии, объясняющей поведение Москвы, у нее есть геополитический (единственная военно-морская база на Средиземном море в Тартусе) и финансовый (оружейные контракты на 5 миллиардов долларов и инвестиционные проекты российских компаний на 20 миллиардов в той же валюте) интерес. Спору нет, эти факторы важны для России. Однако их не стоит переоценивать. Кроме того, нельзя сводить весь анализ российской мотивации только к геополитической выгоде и к коммерческому интересу. В этом плане весьма красноречивыми представляются оценки заместителя министра иностранных дел РФ Михаила Богданова относительно военно-морской базы в Тартусе: "Там никакого вооружения нет. Более того, сам порт, он довольно скромный, мелководный, туда не могут подойти близко к берегу наши корабли, и никогда не подходили. И это только использовалось для пополнения воды, для отдыха части экипажа некоторых наших кораблей. Не более того".
Между тем, при анализе "российского упорства" в отстаивании сбалансированного подхода к Сирии (речь ведь не идет о тотальной поддержке одного лишь Асада, Москва возлагает ответственность за нынешний гражданский конфликт на обе стороны) из поля зрения очень часто уходит "кавказское измерение". Но его значение никак нельзя принижать. После того, как Россия в конце 1994 года начала первую военную операцию в Чечне, перед Москвой встала проблема не только обеспечения внутренней легитимности такого решения, но и минимизации внешнеполитических рисков. Ведь впервые после ввода войск в Афганистан в 1979 году страна-преемник Советского Союза рисковала оказаться в изоляции в исламском мире. Тем более, что количество мусульман в РФ исчисляется не одним миллионом человек.
Скажем сразу, единой линии в ближневосточном мире по отношению к российской политике в Чечне не было, нет и не может быть в принципе, учитывая разнонаправленные национальные и конфессиональные интересы Ирана, Сирии, Египта, Саудовской Аравии и Катара. Однако тот факт, что многие государства арабского мира поддержали позицию Москвы в 1994 и в 1999 году, и поддерживают ее территориальную целостность сегодня, играет на руку России. На Северном Кавказе, по крайней мере, пока, "второго Афганистана" с многотысячным наплывом добровольцев на войну "за веру" не случилось. Более того, многие арабские наемники, которые искали удачи в горах Чечни или Дагестана, преследовались у себя на родине. И в этом плане позицию светских властей Сирии невозможно недооценивать.
Не будем забывать и про другую часть Кавказского хребта. В августе 2008 года Башар Асад выступил с публичной поддержкой российских действий в Грузии, заявив о России, как о гаранте мира на Южном Кавказе. При этом Катар, столь жестко и определенно выступающий в поддержку нынешней сирийской оппозиции, в 2003 году предоставил свою территорию для проживания одного из лидеров чеченских сепаратистов Зелимхана Яндарбиева, который жил там, как "личный гость эмира". Не следует сбрасывать со счетов и тот факт, что правящий в Сирии режим представляет алавитское меньшинство, которое долгие годы "огнем и мечом" противодействовало многим своим оппонентам, включая и радикальных исламистов салафитской направленности (в российских СМИ их называют "ваххабитами"). Взять хотя бы историю с подавлением антиправительственного восстания в 1973 году.
Однако, какими бы жестокими не были в то время действия Хафеза Асада, а сегодня политика его сына Башара, надо понимать, что в Сирии коридор возможностей крайне узок. Никто не даст гарантии того, что на смену диктатуре алавитского меньшинства придут демократы, а не радикальные исламисты, которые могут просто воспользоваться создавшимся вакуумом власти. Об этом, кстати, задумываются и в Вашингтоне. Так, по словам директора национальной разведки США Джеймса Клэппера, в рядах разношерстной и раздробленной сирийской оппозиции присутствуют боевики "Аль-Каиды", а ко многим терактам в Сирии прямое отношение имеет иракское отделение этой организации. С точки зрения главного американского разведчика, все эти факторы должны быть приняты Вашингтоном при решении об оказании помощи противникам режима Асада. Остается только надеяться, что данные рекомендации будут учтены США. Но почему в таком случае Россия должна игнорировать эти обстоятельства, имея в своем составе такой непростой регион, как Северный Кавказ?
Следующая не менее важная "кавказская тема" Сирии – положение черкесской общины этой страны. На сегодняшний день трудно точно определить ее численность (она колеблется от 30 до 100 тысяч человек, в зависимости от того, кто пытается давать такую оценку). Как правило, черкесы, проживавшие в странах Ближнего Востока (Иордания, Сирия) и Турции, были настроены лояльно в отношении действующей власти. И в новейшей истории Сирии мы можем встретить немало этнических черкесов в рядах высшего генералитета и дипломатического корпуса. Сегодня, в результате гражданского противостояния черкесская (адыгская) община оказалась в крайне тяжелых условиях. И это, естественно, актуализировало такую тему, как репатриация на историческую родину – в западную часть российского Кавказа. Причем, эта идея поддерживается сегодня черкесскими активистами внутри России, а также лидерами адыгоязычных субъектов РФ (на эту тему уже выступал президент Адыгеи Аслан Тхакушинов).
Добавим к этому не самую простую черкесскую "повестку дня" для России. Грузия всячески продвигает тему "геноцида черкесов" в Российской империи и бойкота зимней Олимпиады в Сочи. Вокруг этой идеи консолидируются и многие зарубежные черкесские организации. Таким образом, у Москвы появляется шанс сформировать свою позитивную повестку дня, сделав акцент не на прошлом, а на настоящем и будущем. Тем более, что законодательство о соотечественниках позволяет разрешить эту проблему. Сегодня Москва не спешит с конкретными действиями в этом направлении. Однако нельзя не заметить, что 17 февраля председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко провела рабочее совещание с председателем Народного собрания Карачаево-Черкесии Александром Ивановым и председателем парламента Кабардино-Балкарии Ануаром Чеченовым, а также членами верхней палаты российского парламента от северокавказских республик.
Таким образом, российские интересы на сирийском направлении не следует рассматривать исключительно в контексте фантомов времен "холодной войны" или имперских претензий. По большей части они имеют прагматический характер. При этом до сих пор серьезной проблемой российской дипломатии является ее неумение четко артикулировать свой интерес. Если она и отстаивает его, то делает это слишком эмоционально, прибегая там, где надо и не надо к антиамериканской риторике. Все эти стилистические огрехи, естественно, необходимо критиковать и исправлять. Но в то же время, упрощать "сирийский вопрос" до выбора между свободой и несвободой, а также переносить его автоматически на российскую почву с сопутствующим морализаторством столь же непродуктивно.
© НОВАЯ ПОЛИТИКА
На фото: Черкесские кавалеристы французских Специальных войск Левантийской армии в Сирии (1940-е гг).
Комментарии 0