Историческое убежище

В Нальчик мы приехали в тот день, когда в городе шла спецоперация по ликвидации "эмира Кабардино-Балкарии" Алима Занкишиева. Наши знакомые в Москве присылали нам сообщения следующего содержания: "В Нальчике война, там на улице бронетехника, сейчас по радио передавали!"

В Нальчике в это время было тихо, спокойно, и никакой бронетехники мы не увидели. Администратор в гостинице "Россия" сокрушалась, что раньше в это время город был забит туристами, возвращающимися с горнолыжных курортов (сезон заканчивается в середине апреля), а сейчас — ни туристов, ни денег, ни настроения. Примерно то же самое говорили в кафе, в такси, в магазинах. Уже год прошел с того дня как в КБР расстреляли российских туристов-горнолыжников. Нападавшие, напомню, хотели забрать с собой туристку по фамилии Патрушева, ее спутники вступились за женщину и были расстреляны. Дело взял под контроль Владимир Путин. Полгода в Приэльбрусье действовал режим контртеррористической операции (КТО): одного предполагаемого убийцу "ликвидировали", второго объявили в международный розыск, а заказчиков так и не нашли. Режим КТО под нажимом местных властей перед началом нового горнолыжного сезона отменили. А туристы так и не приехали.

Ахмед Сташ, заместитель директора одного из пансионатов Приэльбрусья, в снижении туристической активности винит СМИ: "Это ваши коллеги виноваты, из каждого криминального случая делают тенденцию. В Москве тоже людей убивают, но там из-за этого не вводят режим КТО. А у нас получается, из-за того, что какой-то бандит убил человека, вся жизнь в республике останавливается. Значит, эти бандиты своего добиваются. Во всем мире борются с терроризмом, и мы боремся, и ничего тут нет особенного".

Но цель нашей встречи с Ахмедом — вовсе не причины ввода или отмены КТО. Ахмед — сирийский черкес-репатриант. 20 лет назад он приехал из Дамаска в Нальчик, на родину своих предков. "Мои родители мечтали о возвращении, и деды мечтали,— говорит Ахмед.— Для меня самым легким путем для возвращения была учеба, я и решил учиться". Он поступил в институт и стал дизайнером-архитектором. А потом остался в России.

За 20 последних лет в Кабардино-Балкарии таким образом осело около 2 тысяч черкесов-репатриантов из Сирии. Одна из таких репатрианток, Лейла Шениба, открыла в Нальчике кафе "Лейла", которое черкесы очень любят — хотя в меню черкесских блюд гораздо меньше, чем турецких.

Теперь эти люди помогают своим соотечественникам, которые решили покинуть Сирию из-за войны.

С начала военного конфликта в Сирии несколько сотен черкесов изъявили желание вернуться в Россию. Они написали письмо властям РФ, а также субъектов — КБР, Адыгеи и КЧР. Официального ответа со стороны РФ не было — и это понятно: если Россия заявит о готовности принять сирийских беженцев, она ударит по режиму Асада, которого поддерживает. Поэтому проблема репатриантов если и решается, то негласно, главным образом не через официальную власть, а через общественные черкесские организации. Так, Международная черкесская ассоциация (МЧА) и движение "Пэрыт" помогают первым приехавшим в Россию беженцам из Сирии (или, как здесь говорят, репатриантам) всеми силами: оказывают юридические услуги, содействуют в оформлении документов, открыли курсы русского языка, и все это бесплатно.

Мурат Табыщ, активист черкесской общественной организации "Пэрыт" (с адыгского — "Впереди идущий"), говорит, что деньги на эти цели собираются всем миром, помогают влиятельные российские черкесы — бизнесмены, депутаты, сенаторы, олигархи.

Активисты отмечают, что власти Кабардино-Балкарии активно идут навстречу: выделили две гостиницы под временное размещение репатриантов (все равно из-за срыва туристического сезона они пустые), да и ФМС здесь работает активнее, чем в других республиках, у нее больше опыта, потому что последние 20 лет репатрианты возвращались именно в Кабардино-Балкарию. И в советское время, и после Нальчик был едва ли не самым крупным промышленным, туристическим и культурным центром российского Кавказа, здесь всегда было больше возможностей.

После второй чеченской войны ситуация изменилась: из-за экономических проблем, роста религиозного экстремизма и зачастую неадекватных действий силовых структур Нальчик потерял прежний имидж.

Однако сирийских черкесов это не пугает. Они реализуют мечту своих предков, которые в XIX веке уходили по Черному морю от царских войск сначала в Турцию, потом в Сирию и Иорданию, а потом передавали из поколения в поколение, что когда-нибудь вернутся назад.

Первые репатрианты, около 20 человек, расселились в гостинице "Нарт". Туда мы и направляемся.


"Здесь есть жизнь, а там смерть"

У высотного здания в лесопарковой зоне нас встречают несколько мужчин — с Ахмедом они говорят по-арабски и по-черкесски. Русский язык знают лишь те, кто в советское время учился в Нальчике, а потом вернулся в Сирию. По-арабски говорят молодые. Ахмед объясняет, что с пятого поколения в диаспоре арабский стал вытеснять адыгский язык: все-таки дети в школе и на улице слышат государственный язык, а дома с ними на адыгском говорят мало, потому что женщины теперь не дома сидят, а работают.

После этих пояснений Мурат Табыщ вздыхает: жить надо там, где живет твой народ, только так можно сохранить себя.

Мы поднимаемся на седьмой этаж, в вестибюле нас ждут человек десять, в основном молодые люди. Но есть среди них почтенный аксакал, при виде которого все встают, и если говорит старик, все остальные почтительно слушают. 75-летний Фарук Тлеуж уехал из Дамаска из-за своих сыновей и внуков. Много лет назад он потерял жену, война его не пугала, но он очень хотел, чтобы дети уехали из страны. А дети без него уезжать не хотели. Поэтому старику пришлось собрать вещи и покинуть город, в котором провел всю свою жизнь. Они приехали в Россию во второй половине марта, подали документы в ФМС и теперь ждут ответа.

— А если в Сирии все успокоится, вернетесь назад? — спрашиваю я.

Старик качает головой: "Это наша родина, мы всегда хотели сюда вернуться. Если власти России разрешат нам остаться, мы будем счастливы".

— Но ведь придется начинать все с нуля. Не страшно?

— Здесь есть жизнь,— отвечает Фарук,— а там смерть. И чего нам бояться, если мы вернулись на свою родину?

Свое будущее с Сирией эти люди больше не связывают. Несколько черкесских семей уехали в Европу, но большинство хочет в Россию. Правда, возможность выехать из Сирии сейчас есть у единиц.

40-летний Али Хаджмаф еще в феврале приехал из города Хомс, он говорит, что в Хомсе настоящая война, город разрушен, связи с его жителями практически нет, есть погибшие, многие ушли в соседнюю Иорданию.

— В Хомсе не работают госучреждения,— добавляет Имат Ихсан.— Поэтому люди, которые там остались, не могут даже паспорт сделать или документы в консульство собрать. На прошлой неделе там напали на одного моего знакомого, ударили, забрали машину. Это так называемая свободная армия. Сейчас все, кому не лень, называют себя свободной армией. Закона нет, полная анархия.

В его словах слышится нескрываемое раздражение.

Чтобы получить визу в Россию, пришлось собрать множество документов — что не судимы, не больны СПИДом, не имеют обязательств перед государством, в том числе воинских и налоговых. Еще — справки о составе семьи, о доходах, о профессии.

Теперь они обязаны предоставить те же справки из Сирии — уже в соответствующие инстанции в России. После этого в течение полугода их дела будет рассматривать ФМС и при положительном исходе им дадут разрешение на проживание в России в течение трех лет.

Главное, что их сейчас беспокоит,— работа. "Сидеть без дела тяжело,— говорит Имат.— Если бы рассмотрели наши дела быстрее, мы бы уже устроились работать. Полгода, пока будут рассматривать наши дела, это очень долго. Мы не привыкли чувствовать себя нахлебниками".

Среди этих мужчин — представители самых разных профессий: инженер-строитель, программист, дизайнер, учитель математики, фотограф, автомеханик, высококвалифицированный сварщик, водитель большегрузного транспорта. Они уверены, что найдут работу, а если не найдут в городе, то точно найдут в селе — работать на земле все умеют.

— Городскую диаспору мы получили только в 70-е годы,— говорит Ахмед Сташ.— До того времени все черкесы и в Турции, и в Сирии жили на земле. И чтобы закрепиться в России, все они готовы жить в селе.


"Речь идет о спасении людей"

Мы отправляемся в пансионат "Дружба", где сейчас живет еще несколько черкесских семей. Едем на машине Ахмеда, Фарук — впереди, как почетный пассажир.

— Кабардино-Балкария не самое стабильное место в мире,— говорю я ему.— Не боитесь, что и здесь может начаться война?

Фарук качает головой: "В России не будет войны".

Нас обгоняет машина с развевающимся балкарским флагом — в этот день балкарцы отмечают день возвращения из сталинской депортации, это республиканский праздник и официальный выходной день. Ахмед машет им рукой, ему сигналят в ответ.

Вопрос напрашивается сам собой, и я его задаю:

— Как относится к возвращению черкесских репатриантов балкарский народ? В Кабардино-Балкарии ведь не совсем простые межнациональные отношения...

— Они вообще не вмешиваются в этот вопрос,— говорит Ахмед.— Все понимают, что сейчас речь идет о спасении людей, а вопрос, что будет дальше, можно обсудить и потом. К тому же у балкарцев в Сирии тоже есть диаспора, она не так многочисленна, но, как и все, страдает от войны.

Мы едем по широкому проспекту, хорошая дорога, много автомобилей, солнце и холодный воздух бьют в открытые окна машины. Фарук смотрит в окно и улыбается.

Ахмед спрашивает, как ему нравится в России.

— Очень нравится,— искренне говорит Фарук.— Даже сказать боюсь. Мне кажется, мир сильно расширился.


"Религиозного конфликта не будет"

Пансионат "Дружба". Дети и жены репатриантов выходят на улицу — женщины в платках, но с открытыми лицами. Мать 30-летнего Висама Халида Аль-Джарах вообще в брюках и без платка. Висам еще не женат, и Халида мечтает, что в России у нее появится невестка и внуки. У этого парня есть все шансы быстро интегрироваться: когда-то он учился в России и знает русский язык.

Внешний вид женщин — хороший повод для того, чтобы задать вопрос про "религиозный контекст".

— Сирия — светское государство,— говорит Ахмед.— Так что религиозного конфликта тут не будет.

— Но есть опасение, что беженцы с Ближнего Востока могут принести в Россию радикальный ислам,— возражаю я.

— Надо знать черкесов, чтобы понять, что радикальный ислам и черкесы несовместимы,— улыбается Ахмед.

К беседе подключается один из черкесских активистов КБР Аслан Бешто. "У религиозных радикалов, к примеру, нет культа старших,— говорит он.— В традиции же у черкесов молодой человек в присутствии старшего слова не скажет. И если отец скажет сыну сидеть дома, сын никогда не уйдет в лес. Вот такое послушание мы видим в семьях репатриантов. Рецепт стабильности на Кавказе — усиление национальных традиций. Это единственный способ борьбы с исламизацией. И черкесы тут только помогут".

По мнению активиста, черкесские репатрианты помогут России еще в одном вопросе. В проведении сочинской Олимпиады — как бы странно это ни звучало.

— Сейчас западные страны через Грузию пытаются поднять вопрос черкесского геноцида в Российской империи и настраивают многочисленную черкесскую диаспору по всему миру против России,— говорит Аслан.— Это влияет и на какую-то часть российских черкесов. Поднимается вопрос уместности проведения Олимпиады в местах, где шли самые ожесточенные бои Кавказской войны. Это вопрос, который может еще не один год накалять обстановку, особенно перед Олимпиадой. И единственное, что нивелировало все попытки раскачать "черкесскую лодку" на Кавказе,— это репатриация. Тем, что Россия хотя бы не закрыла дорогу сирийским черкесам, она на самом деле сделала огромный шаг навстречу всему черкесскому миру, и это хороший ответ всем ее недоброжелателям в регионе.


Ольга Алленова,
Нальчик—Москва

© Ъ-"Огонёк"
На фото (Глеб Щелкунов (Коммерсантъ)): Имат Ихсан приехал в Нальчик из разрушенного пригорода Дамаска. Он убежден: все наладится, главное теперь — найти работу. 

Ольга Алленова

• кабарда
• мча
• пэрыт
• репатриация
• сирия