Кого опалит олимпийский огонь?
Из разговора с автором публикации "Кавказские пленники" Наимой Нефляшевой мне стало известно, что данная статья была отредактирована и опубликована в Независимой газете с изменениями, внесенными без согласования с автором. По этому специально для посетителей портала "Хэку Зихия" мы публикуем оригинал статьи под оригинальным названием "Кого опалит олимпийский огонь?".
На Северном Кавказе, известия с которого и так напоминают фронтовые сводки, сформировался новый узел противоречий: Сочинская олимпиада 2014 года может стать не только спортивным праздником и воплощением олимпийской мечты, но и спровоцировать на Кавказе очередные политические проблемы, выходящие далеко за пределы региона.
Исторический контекст
21 мая 1864 г. в местечке Кбаада, той самой Красной поляне, вокруг которой формируется мифология российского олимпийского проекта - 2014, в верховьях реки Мзымта было торжественно отпраздновано – молебном и парадом войск – окончание Кавказской войны. Пережив колоссальные человеческие и финансовые потери, сопротивление государства Шамиля, Российская империя получила свободный выход к Черному морю, овладела стратегически важным регионом, богатым плодородными землями и природными ресурсами и, наконец, закрыла вопрос «обладания Кавказом», пространством, которое Александр I в беседе с А. Ермоловым охарактеризовал как «прерывающее наши усилия в войнах с Персиею и Портою Оттоманскою».
Политика «умиротворения Кавказа», начавшаяся после окончания военных действий, имела своей сверхзадачей формирование лояльности империи и была колоссальным опытом конструирования целого региона, направленного на экономическую интеграцию края, поиски способов управления Кавказом, формирование целых сословий и новых горских элит. В глобальных геополитических планах расширения империи восприятие населения разных кавказских субрегионов было различно – наибольшие проблемы вызывали горцы Западного Кавказа, адыги, или черкесы, на территории исторического проживания которых шли последние сражения Кавказской войны. О том, как быть с западными горцами, чтобы переломить ход затянувшейся войны, размышляли такие известные русские политики, как Д. Милютин и наместник Кавказа А. Барятинский.
В русском политическом истеблишменте на Кавказе конкурировали два проекта, каждый из которых задавал свой вектор в существующем многообразии подходов к выстраиванию демографической архитектуры Северо-Западного Кавказа. Проект начальника главного штаба Кавказской линии генерал-лейтенанта Г. И. Филипсона предполагал постепенное покорение Кавказа и минимизацию жертв мирного населения, тогда как командующий войсками Кубанской области и Наказный атаман генерал-адъютант Н.И. Евдокимов отстаивал более жесткие меры – заселение территории традиционного проживания горцев между реками Лабой и Белой и восточным берегом Черного моря казачьими станицами и выселение местного населения на равнину или в Турцию.
В жарких дебатах Евдокимов оказался более убедительным, и его идея нашла больше сторонников. Депутаты от черкесов встречались с Александром II осенью 1861г. и просили не выселять их «с тех мест, где жили отцы и деды», обязуясь «отныне эти места наравне с войсками вашими защищать от врагов до последней капли крови». Несмотря на обещание императора, военные операции русских войск продолжались даже на территориях горцев, выразивших свою покорность, и в ответ на новое прошение черкесов Александр приказал «выселиться куда укажут или переселиться в Турцию».
Масштабы демографической и человеческой катастрофы, произошедшей с черкесами в 1850-60-е гг., в своих высших проявлениях не уступают уровню античной трагедии. Даже политики из ближайшего окружения Евдокимова были поражены жестокости и поспешности, с которыми осуществлялся его замысел. Современники событий, среди которых немало русских офицеров, описывают, как люди в панике бросали родную землю, имущество и могилы своих предков. Тысячи скопившихся на черноморском побережье голодных мужчин и женщин, оборванных детей в течение нескольких месяцев ждали корабли, чтобы отплыть на землю единоверного султана. Большинство умирало еще в пути от голода и болезней, неисправные корабли часто тонули в море. Образ уже умершей в Новороссийской бухте молодой черкешенки, возле которой пытался спастись ее голодный младенец, описанный одним из русских военных, для многих поколений адыгов стал воплощением трагической бессмысленности происходящего. Юбилейное издание 1914 года, посвященное окончанию Кавказской войны, содержит такие строки: «Военные действия на Западном Кавказе сняли с исторической карты некоторые кавказские народности и уничтожили даже память о них».
В академической традиции существует широкий спектр оценок причин мухаджирства (ухода горцев со своей исторической Родины в Османскую империю). Одна группа ученых оценивает это как русско-османский проект, осуществленный не без участия адыгского духовенства, искренне или же из корыстных соображений разыгравшего карту духовной близости адыгов единоверному султану, халифу правоверных. В результате реализации такого сценария Россия получила земли, свободные от «буйных разбойников», Турция – здоровое население, имеющее развитые традиции воинской культуры, для использования его в своих балканских провинциях. Оценки региональных историков до предела поляризованы. Северокавказские ученые характеризуют политику России по отношению к горцам Северо-Западного Кавказа как геноцид, в результате которого более 96 % населения оказалось за пределами своей исторической родины. Краснодарские историки, самые непримиримые оппоненты этой точки зрения, которые иногда выходят за рамки приличий и традиций академической дискуссии, как добровольный уход, финансово и логистически обеспеченный русскими властями.
С тех пор все сложилось так, как сложилось – история Горского кавказского полуэскадрона, охранявшего жизнь императора и его семьи, и Дикой дивизии, защищавшей честь Отечества, стали привычными сюжетами имперской истории России. В советский период адыги пережили все ужасы, взлеты и падения советского режима, и, самое главное, получили возможность жить в государственных образованиях, пусть и при всей очевидности их квазигосударственного характера, где они являются титульными народами – в Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.
Потомки мухаджиров, а это примерно 3 млн диаспора, расселенная в 50 странах мира, и прежде всего высший генералитет и военные, особенно влиятельные в современных Турции и Иордании, всегда чутко реагировала на происходящее в России. Адыгская диаспора поддержала действия России в августе 2008 года на многочисленных митингах в Турции, Сирии и Европе. Не без влияния мощного черкесского лобби в августе 2008 года в Россию приезжал король Иордании для оказания гуманитарной помощи Южной Осетии, а Турция, в отличие от других стран НАТО, не осудила действия России в августе 2008 года.
Тема воссоединения с соплеменниками, пронзительная тоска по утраченной родине, образ Кавказа как потерянного рая в культуре мухаджиров существовали всегда. Уже в 1890-е шли бесчисленные ходатайства горцев о возвращении домой, ими переполнены все северокавказские архивы. Только в 1990-е гг. появление трансгосударственных адыгских общественных организаций (подчеркнем, что в это время ни одна из них не ставила вопроса о возрождении Великой Черкесии и жестко ограничивала свою деятельность культурно – просветительными мероприятиями), активные контакты с диаспорой, исследовательские экспедиции российских этнографов и фольклористов придали вопросу возвращения на историческую родину реальную перспективу.
Однако по сей день российская законодательная база чрезвычайно противоречива и скорее создает препоны для репатриации. Законодательство Российской Федерации, направленное на правовое регулирование возвращения соотечественников, не распространяется на представителей адыгской (черкесской) диаспоры и потомки мухаджиров, таким образом, не подпадают под категорию соотечественников.
Нужно ли комментировать те чувства, с которыми российские и зарубежные черкесы восприняли итоги триумфального олимпийского голосования на сессии МОК в пользу Сочи, города с черкесской топонимикой, центра политической активности адыгов в XIX веке и территории проживания когда-то мощного адыгского субэтноса шапсугов, практически исчезнувшего в Кавказской войне и мухаджирском потоке? Ускоренное разрешение проблемы черкесской репатриации было едва ли не большим ожиданием, чем надежды на финансовые вливания и создание рабочих мест в экономике регионов, близких к олимпийской стройке.
Вокруг «Великой Черкесии»
Против проведения Олимпиады в Сочи сразу же выступило несколько черкесских общественных организаций в России и за рубежом, направивших обращение в МОК. Наиболее последовательным в формулировках, отстаивании и продвижении этой темы в медийном пространстве является адыгское республиканское общественное движение «Черкесский конгресс». Мурат Берзегов, лидер движения, говорит, что олимпиада, которая будет проводиться на территории исторического проживания черкесов, являясь благом сама по себе, при замалчивании черкесского вопроса – и прежде всего признания геноцида адыгов в Кавказской войне – превратится в олимпиаду лжи. Заявления Берзегова и близких ему лидеров адыгских национальных организаций диаспоры сразу же нашли положительный отклик и взорвали форумы многих кавказских сайтов в интернете. Не заставила себя ждать и адыгская диаспора - в октябре 2008 года перед зданиями российского посольства в Стамбуле, российского консульства и офиса ООН в Нью-Йорке более 200 человек вышли на одновременные демонстрации протеста под лозунгами «Сочи - земля геноцида!», «Нет Олимпиаде на крови!».
О «Черкесском конгрессе» следует сказать особо. На политическом поле Северного Кавказа эта организация существует не так давно, с 2004 года, но уже успела отличиться своими яркими акциями, последовательной и бескомпромиссной позицией по целому кругу вопросов, ее лидеры в середине 2000-х гг были известными ньюсмейкерами для столичных и европейских СМИ. Деятельность Конгресса сосредоточена вокруг двух проблем – признания Россией геноцида адыгов в период Кавказской войны, решение вопросов, связанных с законодательным оформлением возможности репатриации адыгов на свою историческую родину.
«Черкесский конгресс» возник как реакция на кремлевский проект укрупнения регионов. Во многом именно благодаря активности его лидеров, на время забывших о своих противоречиях с другими адыгскими общественными организациями по поводу характера и способов взаимодействия Адыгеи с краем, проект, успешно реализованный в некоторых сибирских регионах, с треском провалился на Северном Кавказе при попытке слияния Адыгеи с Краснодарским краем. В жаркие дни осени 2005 года в виртуальном пространстве присутствовал еще один вариант решения проблемы «укрупнения регионов», далеко немирный: Кавказский хребет был открыт и незащищен, отношения России с Грузией осложнялись, в глобальной Сети формировался и обрастал подробностями нарратив о том, что потомки мухаджиров, среди которых немало профессиональных военных, были готовы через горные перевалы прийти на помощь и с оружием в руках отстаивать честь своей маленькой Родины.
Деятельность «Конгресса» тогда очень быстро получила международный резонанс: через ближневосточную и европейскую диаспоры адыгов был создан Всемирный комитет солидарности с Республикой Адыгея со штаб-квартирой в Израиле. В Государственную Думу и в Европарламент были направлены обращения, в которых проблема сохранения статуса республики увязывалась с признанием черкесского геноцида. Среди подписантов - не только адыгские общественные организации России, но и Турции, Израиля, Иордании, Сирии, США, Бельгии, Канады и Германии.
В этот период Адыгея была растревожена действиями силовиков, опасавшихся повторения нальчикского сценария 2005г. и превысивших свои полномочия в ряде эпизодов в местных мечетях. Постепенно риски слияния протестных религиозных и национальных настроений увеличивались, угроза появления нового очага напряженности в регионе была вполне реальна. И Кремль, и краснодарские краевые власти проявили гибкость – политики публично заявили о снятии проблемы укрупнения вообще. Именно тогда впервые идея строительства «Великой Черкесии» прозвучала не в историческом контексте, а как альтернативный вариант укрупнения регионов. «Черкесский конгресс» предложил объединить в составе России Адыгею, Кабарду, Черкесию и Шапсугию в Адыгскую (Черкесскую) республику в рамках исторических границ.
Проект Великой Черкесии столь же красив, сколь и фантастичен. Даже при робкой попытке его реализации он спровоцирует новые проблемы и по последствиям будет иметь не менее конфликтогенные эффекты, чем мухаджирское движение XIXв. Как будут определяться границы нового субъекта? Как будут распределяться портфели в будущем правительстве, кому достанутся главные роли, а кто останется в массовке? Какие народы на Северном Кавказе подхватят эстафету укрупнения? Тем не менее, идея строительства Великой Черкесии уже живет самостоятельной жизнью, она будет неизбежно актуализироваться при любом внешнем вызове и использоваться как политический ресурс представителями политической элиты разных адыгских субъектов РФ в разных целях.
Последний пример – события в Карачаево-Черкесии. В ноябре 2008 года в правительстве Карачаево-Черкесии произошли кадровые перестановки. Премьером – должность, традиционно закрепленная за представителем черкесской национальности, - был назначен нечеркес, что было воспринято как нарушение сложившегося равновесия. В Черкесске незамедлительно был созван Чрезвычайный общенациональный съезд черкесского народа (адыгов). Съезд, собравший более тысячи человек, включая представителей влиятельных общественных организаций из Карачаево-Черкесии, Абхазии, Адыгеи и Кабардино-Балкарии, принял Обращение адыгской молодежи о целесообразности образования укрупненного субъекта России – Черкесии. Делегаты съезда проголосовали за Обращение как за Декларацию.
Декларацию, безусловно раздражающую федеральный центр, и так озабоченный проблемами Дагестана и Ингушетии, не поддержали кабардинские общественные организации: кабардинцы и без того численно преобладают в Кабардино-Балкарии, республике, с советских времен «на два шага» обгонявшей своих собратьев в других адыгских субъектах РФ в плане и материальных, и политических, и интеллектуальных возможностей для разрешения любого вопроса этнополитического характера. Немаловажным является и тот факт, что отношения кабардинцев с другим титульным народом – балкарцами – при наличии некоторых спорных вопросов уже давно выстроены по устоявшимся схемам.
Образ Великой Черкесии присутствует и в новом проекте – Черкесских олимпийских игр 2012 г., инициированном Союзом абхазских добровольцев Кабардино-Балкарии и Координационным советом адыгских общественных организаций Кабардино-Балкарии. Среди целей Олимпиады 2012 – «постановка вопроса об укрупнении черкесских регионов в единую республику; реабилитация черкесского народа, только десятая часть которого осталась после окончания Кавказской войны 21 мая 1864 г; репатриация черкесов, подвергшихся выселению с родины». Планируется, что в играх примут участие черкесские (адыгские) спортсмены со всего мира. При проведении черкесской олимпиады предполагается использовать адыгскую символику: наличие символа или его сознательное игнорирование, что происходит в случае с черкесской атрибутикой на Олимпиаде в Сочи, всегда неслучайно; по существу, через символ присваивается, «метится» территория – прием, известный едва ли не с самого начала человеческой истории. По замыслу авторов Олимпиады 2012, использование этнических символов должно компенсировать абсолютное отсутствие черкесских атрибутов в брендировании сочинской Олимпиады-2014. Сюжет, естественно не решающий проблему в целом.
Ислам или традиции?
И «Черкесский конгресс», и другие адыгские организации действуют в ситуации, когда пространство традиционности и те образы, к которым они апеллируют, кардинально изменились. Подчеркнем, что кризис традиционности проходил на фоне разнузданной кавказофобии и исламофобии второй половины 1990-х - начала 2000-х гг., когда в федеральных СМИ и, в особенности, на голубом экране формировался образ кавказца как маргинального и неполноценного человека, кавказская традиция демонизировалась и воспринималась как тупиковая. Для некоторых общественно-политических движений противостояние с народами Кавказа стало способом консолидации русской нации, чуть ли не одним из проявлений исторической миссии.
Кризис традиционной культуры обусловлен и изменением ролей «трансляторов традиции» - в регионе статус «старших мужчин» как непререкаемых авторитетов уже не столь высок, выросло по крайней мере одно поколение, отцы которых часто были безработными, не смогли обеспечить своей семье достойную репутацию и с трудом несли ответственность и груз ритуальных обязательств перед родственниками.
В 1990-е гг. обозначился явный разрыв между идеальными, застывшими представлениями о Традиции, и тем, как Традиция реализовывалась в реальной практике, в том числе практике политической. Новые республиканские элиты, поддерживая создание национальных школ и танцевальных ансамблей, музейных экспозиций, национальных литератур и образования, предпочитали не ссориться с Центром, избегая педалирования каких-либо острых тем, выходящих на политическую проблематику, прежде всего на разрешение самого острого для общества вопроса, обозначенного как «признание геноцида адыгов в Кавказскую войну». Исключение составляет проект переселения косовских адыгов, который скорее был проектом все-таки Москвы, законодательно обеспеченным постановлением российского правительства «О неотложных мерах государственной поддержки переселения адыгов (черкесов) из автономного края Косово (Союзная Республика Югославия) в республику Адыгея».
В современном контексте мир традиционной культуры стал разбалансированной системой, действующей только на ритуальном уровне свадеб и похорон, также подверженных влиянию времени. Единственной сферой, в которой традиция действительно живет, воспроизводится и меняется, оказалась танцевальная культура. В результате объективных социокультурных трансформаций 1990-х гг. Традиции оказалось явно недостаточно для стабилизации усложнившегося и разгерметизированного адыгского общества. В этой связи в политической риторике адыгских общественно-политических движений апелляция к Традиции есть в том числе попытка восстановить утерянные рычаги влияния на общественное сознание в условиях разрушения традиционных связей.
Конкурирующим с националистическим дискурсом, который характерен для организаций типа «Черкесского конгресса», является дискурс, основанный на умеренном салафизме, его формирование тесно связано с кризисом традиционной идеологии. Опыт осмысления собственного места в глобальном мире, конструирования форм модернизации Кавказа, основанных не на западных моделях нанизывается на центральную идею единобожия и всемусульманского братства вне национальностей, государственных пространств и этнических культур. Этому способствует расширение информационного контекста - мощные информационные потоки и глобальная Сеть раздвигают границы привычного мира и дают возможности существовать в сетевых мусульманских сообществах независимо от национальности и государственной принадлежности.
На территории Северо-Западного Кавказа носителями такого типа идентичности стала не очень многочисленная группа, которую можно назвать новыми, или молодыми мусульманами. Их политизация обусловлена как незавершенностью процессов государственного и национального строительства, так и трудностями периода экономической и социально-политической трансформации. «Джамаат в Адыгее только сейчас берет на себя ответственность и проходит процесс модернизации и структурирования», - сказал мне в интервью один из его активных членов. События последних месяцев – расстрел милицейского поста на границе Адыгеи с Краснодаром, совершенный «эмиром ваххабитов Адыгеи» свидетельствует о тенденциях радикализации ислама, которая протекает вне стен городских мечетей и потому не столь заметна.
Радикалы из «молодых мусульман» не чужды переживаниям по поводу трагической истории мухаджирства и последующей демографической катастрофы. В их сознании мотивы утраты «этнического лица» и традиций создают негативно окрашенный нарратив пребывания адыгов в Российской империи, СССР и постсоветской России и неизбежно станут ресурсом, который в руках опытных политтехнологов имеет все шансы для того, чтобы огонь Прометея, прикованного к кавказским горам (один из ярких образов эффектной речи В. Путина на сессии МОК в Гватемале) разжег отнюдь не олимпийские страсти.
Наима Аминовна Нефляшева - старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН.
Вариант статьи в Независимой газете
На Северном Кавказе, известия с которого и так напоминают фронтовые сводки, сформировался новый узел противоречий: Сочинская олимпиада 2014 года может стать не только спортивным праздником и воплощением олимпийской мечты, но и спровоцировать на Кавказе очередные политические проблемы, выходящие далеко за пределы региона.
Исторический контекст
21 мая 1864 г. в местечке Кбаада, той самой Красной поляне, вокруг которой формируется мифология российского олимпийского проекта - 2014, в верховьях реки Мзымта было торжественно отпраздновано – молебном и парадом войск – окончание Кавказской войны. Пережив колоссальные человеческие и финансовые потери, сопротивление государства Шамиля, Российская империя получила свободный выход к Черному морю, овладела стратегически важным регионом, богатым плодородными землями и природными ресурсами и, наконец, закрыла вопрос «обладания Кавказом», пространством, которое Александр I в беседе с А. Ермоловым охарактеризовал как «прерывающее наши усилия в войнах с Персиею и Портою Оттоманскою».
Политика «умиротворения Кавказа», начавшаяся после окончания военных действий, имела своей сверхзадачей формирование лояльности империи и была колоссальным опытом конструирования целого региона, направленного на экономическую интеграцию края, поиски способов управления Кавказом, формирование целых сословий и новых горских элит. В глобальных геополитических планах расширения империи восприятие населения разных кавказских субрегионов было различно – наибольшие проблемы вызывали горцы Западного Кавказа, адыги, или черкесы, на территории исторического проживания которых шли последние сражения Кавказской войны. О том, как быть с западными горцами, чтобы переломить ход затянувшейся войны, размышляли такие известные русские политики, как Д. Милютин и наместник Кавказа А. Барятинский.
В русском политическом истеблишменте на Кавказе конкурировали два проекта, каждый из которых задавал свой вектор в существующем многообразии подходов к выстраиванию демографической архитектуры Северо-Западного Кавказа. Проект начальника главного штаба Кавказской линии генерал-лейтенанта Г. И. Филипсона предполагал постепенное покорение Кавказа и минимизацию жертв мирного населения, тогда как командующий войсками Кубанской области и Наказный атаман генерал-адъютант Н.И. Евдокимов отстаивал более жесткие меры – заселение территории традиционного проживания горцев между реками Лабой и Белой и восточным берегом Черного моря казачьими станицами и выселение местного населения на равнину или в Турцию.
В жарких дебатах Евдокимов оказался более убедительным, и его идея нашла больше сторонников. Депутаты от черкесов встречались с Александром II осенью 1861г. и просили не выселять их «с тех мест, где жили отцы и деды», обязуясь «отныне эти места наравне с войсками вашими защищать от врагов до последней капли крови». Несмотря на обещание императора, военные операции русских войск продолжались даже на территориях горцев, выразивших свою покорность, и в ответ на новое прошение черкесов Александр приказал «выселиться куда укажут или переселиться в Турцию».
Масштабы демографической и человеческой катастрофы, произошедшей с черкесами в 1850-60-е гг., в своих высших проявлениях не уступают уровню античной трагедии. Даже политики из ближайшего окружения Евдокимова были поражены жестокости и поспешности, с которыми осуществлялся его замысел. Современники событий, среди которых немало русских офицеров, описывают, как люди в панике бросали родную землю, имущество и могилы своих предков. Тысячи скопившихся на черноморском побережье голодных мужчин и женщин, оборванных детей в течение нескольких месяцев ждали корабли, чтобы отплыть на землю единоверного султана. Большинство умирало еще в пути от голода и болезней, неисправные корабли часто тонули в море. Образ уже умершей в Новороссийской бухте молодой черкешенки, возле которой пытался спастись ее голодный младенец, описанный одним из русских военных, для многих поколений адыгов стал воплощением трагической бессмысленности происходящего. Юбилейное издание 1914 года, посвященное окончанию Кавказской войны, содержит такие строки: «Военные действия на Западном Кавказе сняли с исторической карты некоторые кавказские народности и уничтожили даже память о них».
В академической традиции существует широкий спектр оценок причин мухаджирства (ухода горцев со своей исторической Родины в Османскую империю). Одна группа ученых оценивает это как русско-османский проект, осуществленный не без участия адыгского духовенства, искренне или же из корыстных соображений разыгравшего карту духовной близости адыгов единоверному султану, халифу правоверных. В результате реализации такого сценария Россия получила земли, свободные от «буйных разбойников», Турция – здоровое население, имеющее развитые традиции воинской культуры, для использования его в своих балканских провинциях. Оценки региональных историков до предела поляризованы. Северокавказские ученые характеризуют политику России по отношению к горцам Северо-Западного Кавказа как геноцид, в результате которого более 96 % населения оказалось за пределами своей исторической родины. Краснодарские историки, самые непримиримые оппоненты этой точки зрения, которые иногда выходят за рамки приличий и традиций академической дискуссии, как добровольный уход, финансово и логистически обеспеченный русскими властями.
С тех пор все сложилось так, как сложилось – история Горского кавказского полуэскадрона, охранявшего жизнь императора и его семьи, и Дикой дивизии, защищавшей честь Отечества, стали привычными сюжетами имперской истории России. В советский период адыги пережили все ужасы, взлеты и падения советского режима, и, самое главное, получили возможность жить в государственных образованиях, пусть и при всей очевидности их квазигосударственного характера, где они являются титульными народами – в Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии.
Потомки мухаджиров, а это примерно 3 млн диаспора, расселенная в 50 странах мира, и прежде всего высший генералитет и военные, особенно влиятельные в современных Турции и Иордании, всегда чутко реагировала на происходящее в России. Адыгская диаспора поддержала действия России в августе 2008 года на многочисленных митингах в Турции, Сирии и Европе. Не без влияния мощного черкесского лобби в августе 2008 года в Россию приезжал король Иордании для оказания гуманитарной помощи Южной Осетии, а Турция, в отличие от других стран НАТО, не осудила действия России в августе 2008 года.
Тема воссоединения с соплеменниками, пронзительная тоска по утраченной родине, образ Кавказа как потерянного рая в культуре мухаджиров существовали всегда. Уже в 1890-е шли бесчисленные ходатайства горцев о возвращении домой, ими переполнены все северокавказские архивы. Только в 1990-е гг. появление трансгосударственных адыгских общественных организаций (подчеркнем, что в это время ни одна из них не ставила вопроса о возрождении Великой Черкесии и жестко ограничивала свою деятельность культурно – просветительными мероприятиями), активные контакты с диаспорой, исследовательские экспедиции российских этнографов и фольклористов придали вопросу возвращения на историческую родину реальную перспективу.
Однако по сей день российская законодательная база чрезвычайно противоречива и скорее создает препоны для репатриации. Законодательство Российской Федерации, направленное на правовое регулирование возвращения соотечественников, не распространяется на представителей адыгской (черкесской) диаспоры и потомки мухаджиров, таким образом, не подпадают под категорию соотечественников.
Нужно ли комментировать те чувства, с которыми российские и зарубежные черкесы восприняли итоги триумфального олимпийского голосования на сессии МОК в пользу Сочи, города с черкесской топонимикой, центра политической активности адыгов в XIX веке и территории проживания когда-то мощного адыгского субэтноса шапсугов, практически исчезнувшего в Кавказской войне и мухаджирском потоке? Ускоренное разрешение проблемы черкесской репатриации было едва ли не большим ожиданием, чем надежды на финансовые вливания и создание рабочих мест в экономике регионов, близких к олимпийской стройке.
Вокруг «Великой Черкесии»
Против проведения Олимпиады в Сочи сразу же выступило несколько черкесских общественных организаций в России и за рубежом, направивших обращение в МОК. Наиболее последовательным в формулировках, отстаивании и продвижении этой темы в медийном пространстве является адыгское республиканское общественное движение «Черкесский конгресс». Мурат Берзегов, лидер движения, говорит, что олимпиада, которая будет проводиться на территории исторического проживания черкесов, являясь благом сама по себе, при замалчивании черкесского вопроса – и прежде всего признания геноцида адыгов в Кавказской войне – превратится в олимпиаду лжи. Заявления Берзегова и близких ему лидеров адыгских национальных организаций диаспоры сразу же нашли положительный отклик и взорвали форумы многих кавказских сайтов в интернете. Не заставила себя ждать и адыгская диаспора - в октябре 2008 года перед зданиями российского посольства в Стамбуле, российского консульства и офиса ООН в Нью-Йорке более 200 человек вышли на одновременные демонстрации протеста под лозунгами «Сочи - земля геноцида!», «Нет Олимпиаде на крови!».
О «Черкесском конгрессе» следует сказать особо. На политическом поле Северного Кавказа эта организация существует не так давно, с 2004 года, но уже успела отличиться своими яркими акциями, последовательной и бескомпромиссной позицией по целому кругу вопросов, ее лидеры в середине 2000-х гг были известными ньюсмейкерами для столичных и европейских СМИ. Деятельность Конгресса сосредоточена вокруг двух проблем – признания Россией геноцида адыгов в период Кавказской войны, решение вопросов, связанных с законодательным оформлением возможности репатриации адыгов на свою историческую родину.
«Черкесский конгресс» возник как реакция на кремлевский проект укрупнения регионов. Во многом именно благодаря активности его лидеров, на время забывших о своих противоречиях с другими адыгскими общественными организациями по поводу характера и способов взаимодействия Адыгеи с краем, проект, успешно реализованный в некоторых сибирских регионах, с треском провалился на Северном Кавказе при попытке слияния Адыгеи с Краснодарским краем. В жаркие дни осени 2005 года в виртуальном пространстве присутствовал еще один вариант решения проблемы «укрупнения регионов», далеко немирный: Кавказский хребет был открыт и незащищен, отношения России с Грузией осложнялись, в глобальной Сети формировался и обрастал подробностями нарратив о том, что потомки мухаджиров, среди которых немало профессиональных военных, были готовы через горные перевалы прийти на помощь и с оружием в руках отстаивать честь своей маленькой Родины.
Деятельность «Конгресса» тогда очень быстро получила международный резонанс: через ближневосточную и европейскую диаспоры адыгов был создан Всемирный комитет солидарности с Республикой Адыгея со штаб-квартирой в Израиле. В Государственную Думу и в Европарламент были направлены обращения, в которых проблема сохранения статуса республики увязывалась с признанием черкесского геноцида. Среди подписантов - не только адыгские общественные организации России, но и Турции, Израиля, Иордании, Сирии, США, Бельгии, Канады и Германии.
В этот период Адыгея была растревожена действиями силовиков, опасавшихся повторения нальчикского сценария 2005г. и превысивших свои полномочия в ряде эпизодов в местных мечетях. Постепенно риски слияния протестных религиозных и национальных настроений увеличивались, угроза появления нового очага напряженности в регионе была вполне реальна. И Кремль, и краснодарские краевые власти проявили гибкость – политики публично заявили о снятии проблемы укрупнения вообще. Именно тогда впервые идея строительства «Великой Черкесии» прозвучала не в историческом контексте, а как альтернативный вариант укрупнения регионов. «Черкесский конгресс» предложил объединить в составе России Адыгею, Кабарду, Черкесию и Шапсугию в Адыгскую (Черкесскую) республику в рамках исторических границ.
Проект Великой Черкесии столь же красив, сколь и фантастичен. Даже при робкой попытке его реализации он спровоцирует новые проблемы и по последствиям будет иметь не менее конфликтогенные эффекты, чем мухаджирское движение XIXв. Как будут определяться границы нового субъекта? Как будут распределяться портфели в будущем правительстве, кому достанутся главные роли, а кто останется в массовке? Какие народы на Северном Кавказе подхватят эстафету укрупнения? Тем не менее, идея строительства Великой Черкесии уже живет самостоятельной жизнью, она будет неизбежно актуализироваться при любом внешнем вызове и использоваться как политический ресурс представителями политической элиты разных адыгских субъектов РФ в разных целях.
Последний пример – события в Карачаево-Черкесии. В ноябре 2008 года в правительстве Карачаево-Черкесии произошли кадровые перестановки. Премьером – должность, традиционно закрепленная за представителем черкесской национальности, - был назначен нечеркес, что было воспринято как нарушение сложившегося равновесия. В Черкесске незамедлительно был созван Чрезвычайный общенациональный съезд черкесского народа (адыгов). Съезд, собравший более тысячи человек, включая представителей влиятельных общественных организаций из Карачаево-Черкесии, Абхазии, Адыгеи и Кабардино-Балкарии, принял Обращение адыгской молодежи о целесообразности образования укрупненного субъекта России – Черкесии. Делегаты съезда проголосовали за Обращение как за Декларацию.
Декларацию, безусловно раздражающую федеральный центр, и так озабоченный проблемами Дагестана и Ингушетии, не поддержали кабардинские общественные организации: кабардинцы и без того численно преобладают в Кабардино-Балкарии, республике, с советских времен «на два шага» обгонявшей своих собратьев в других адыгских субъектах РФ в плане и материальных, и политических, и интеллектуальных возможностей для разрешения любого вопроса этнополитического характера. Немаловажным является и тот факт, что отношения кабардинцев с другим титульным народом – балкарцами – при наличии некоторых спорных вопросов уже давно выстроены по устоявшимся схемам.
Образ Великой Черкесии присутствует и в новом проекте – Черкесских олимпийских игр 2012 г., инициированном Союзом абхазских добровольцев Кабардино-Балкарии и Координационным советом адыгских общественных организаций Кабардино-Балкарии. Среди целей Олимпиады 2012 – «постановка вопроса об укрупнении черкесских регионов в единую республику; реабилитация черкесского народа, только десятая часть которого осталась после окончания Кавказской войны 21 мая 1864 г; репатриация черкесов, подвергшихся выселению с родины». Планируется, что в играх примут участие черкесские (адыгские) спортсмены со всего мира. При проведении черкесской олимпиады предполагается использовать адыгскую символику: наличие символа или его сознательное игнорирование, что происходит в случае с черкесской атрибутикой на Олимпиаде в Сочи, всегда неслучайно; по существу, через символ присваивается, «метится» территория – прием, известный едва ли не с самого начала человеческой истории. По замыслу авторов Олимпиады 2012, использование этнических символов должно компенсировать абсолютное отсутствие черкесских атрибутов в брендировании сочинской Олимпиады-2014. Сюжет, естественно не решающий проблему в целом.
Ислам или традиции?
И «Черкесский конгресс», и другие адыгские организации действуют в ситуации, когда пространство традиционности и те образы, к которым они апеллируют, кардинально изменились. Подчеркнем, что кризис традиционности проходил на фоне разнузданной кавказофобии и исламофобии второй половины 1990-х - начала 2000-х гг., когда в федеральных СМИ и, в особенности, на голубом экране формировался образ кавказца как маргинального и неполноценного человека, кавказская традиция демонизировалась и воспринималась как тупиковая. Для некоторых общественно-политических движений противостояние с народами Кавказа стало способом консолидации русской нации, чуть ли не одним из проявлений исторической миссии.
Кризис традиционной культуры обусловлен и изменением ролей «трансляторов традиции» - в регионе статус «старших мужчин» как непререкаемых авторитетов уже не столь высок, выросло по крайней мере одно поколение, отцы которых часто были безработными, не смогли обеспечить своей семье достойную репутацию и с трудом несли ответственность и груз ритуальных обязательств перед родственниками.
В 1990-е гг. обозначился явный разрыв между идеальными, застывшими представлениями о Традиции, и тем, как Традиция реализовывалась в реальной практике, в том числе практике политической. Новые республиканские элиты, поддерживая создание национальных школ и танцевальных ансамблей, музейных экспозиций, национальных литератур и образования, предпочитали не ссориться с Центром, избегая педалирования каких-либо острых тем, выходящих на политическую проблематику, прежде всего на разрешение самого острого для общества вопроса, обозначенного как «признание геноцида адыгов в Кавказскую войну». Исключение составляет проект переселения косовских адыгов, который скорее был проектом все-таки Москвы, законодательно обеспеченным постановлением российского правительства «О неотложных мерах государственной поддержки переселения адыгов (черкесов) из автономного края Косово (Союзная Республика Югославия) в республику Адыгея».
В современном контексте мир традиционной культуры стал разбалансированной системой, действующей только на ритуальном уровне свадеб и похорон, также подверженных влиянию времени. Единственной сферой, в которой традиция действительно живет, воспроизводится и меняется, оказалась танцевальная культура. В результате объективных социокультурных трансформаций 1990-х гг. Традиции оказалось явно недостаточно для стабилизации усложнившегося и разгерметизированного адыгского общества. В этой связи в политической риторике адыгских общественно-политических движений апелляция к Традиции есть в том числе попытка восстановить утерянные рычаги влияния на общественное сознание в условиях разрушения традиционных связей.
Конкурирующим с националистическим дискурсом, который характерен для организаций типа «Черкесского конгресса», является дискурс, основанный на умеренном салафизме, его формирование тесно связано с кризисом традиционной идеологии. Опыт осмысления собственного места в глобальном мире, конструирования форм модернизации Кавказа, основанных не на западных моделях нанизывается на центральную идею единобожия и всемусульманского братства вне национальностей, государственных пространств и этнических культур. Этому способствует расширение информационного контекста - мощные информационные потоки и глобальная Сеть раздвигают границы привычного мира и дают возможности существовать в сетевых мусульманских сообществах независимо от национальности и государственной принадлежности.
На территории Северо-Западного Кавказа носителями такого типа идентичности стала не очень многочисленная группа, которую можно назвать новыми, или молодыми мусульманами. Их политизация обусловлена как незавершенностью процессов государственного и национального строительства, так и трудностями периода экономической и социально-политической трансформации. «Джамаат в Адыгее только сейчас берет на себя ответственность и проходит процесс модернизации и структурирования», - сказал мне в интервью один из его активных членов. События последних месяцев – расстрел милицейского поста на границе Адыгеи с Краснодаром, совершенный «эмиром ваххабитов Адыгеи» свидетельствует о тенденциях радикализации ислама, которая протекает вне стен городских мечетей и потому не столь заметна.
Радикалы из «молодых мусульман» не чужды переживаниям по поводу трагической истории мухаджирства и последующей демографической катастрофы. В их сознании мотивы утраты «этнического лица» и традиций создают негативно окрашенный нарратив пребывания адыгов в Российской империи, СССР и постсоветской России и неизбежно станут ресурсом, который в руках опытных политтехнологов имеет все шансы для того, чтобы огонь Прометея, прикованного к кавказским горам (один из ярких образов эффектной речи В. Путина на сессии МОК в Гватемале) разжег отнюдь не олимпийские страсти.
Наима Аминовна Нефляшева - старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН.
Вариант статьи в Независимой газете
Комментарии 0