София Кодзова: "Насилие на Кавказе порождает только насилие"
Кабардино-Балкария во многом остается для читающей публики «terra incognita». Несмотря на то, что после печально известных событий октября 2005 года и недавней активизации общественных движений в связи с обострением земельного вопроса и проблемой межселенных территорий, республика присутствует в лентах новостей и аналитике федеральных СМИ, в этом потоке не слышно голоса региональных политологов и журналистов.
Специально для «Кавказского эксперта» София Кодзова, один из активных членов кабардинской диаспоры Санкт-Петербурга, кандидат исторических наук, шеф-редактор издательства «Олма Медиа Групп» рассказала эксперту Института Кавказа Фонда Гаджи Махачева Наиме Нефляшевой о проблемах современной Кабардино-Балкарии.
Кабардино-Балкария – специфическая республика, она находится в самом центре Северного Кавказа, зачастую многие импульсы, порожденные этнополитическими и этнокультурными процессами в КБР, распространяются далее на запад региона. С другой стороны и сама республика становится проводником процессов, идущих с востока региона. В чем на ваш взгляд, специфика современной Кабардино-Балкарии?
Не хочется быть пессимистом, но, боюсь, КБР выгодно отличается от других северокавказских республик только своим географическим положением. И ни на какой другой тип лидерства точно не претендует. Что касается импульсов, идущих из КБР на запад и восток, – ничего такого, что немедленно нужно брать на вооружение остальным северокавказским лидерам. Те же самые клановые противоречия и коррупция, падение уровня жизни и отход от демократических норм. И с недавних пор – активный процесс исламской радикализации молодежи.
Я не могу с Вами согласиться, что республика не имеет никакой специфики, кроме географической. На мой взгляд, КБР – еще и часть большого черкесского мира, который полон своими проблемами, который ищет возможности структурирования в современном российском пространстве. Некоторые адыгские общественные организации, такие как Черкесский конгресс Адыгеи, говорят о необходимости создания единой адыгской государственности путем постепенного объединения Адыгеи, части КБР и части КЧР в единый субъект федерации. Такими же идеями переполнены форумы в Интернет-пространстве. Как вы относитесь к такому проекту?
На самом деле не существует никакого единого черкесского мира и черкесского пространства, хотя для различного рода политических спекуляций идея довольно привлекательная и востребованная. За последние полтора века, что кабардинцы, адыгейцы и черкесы существовали отдельно, втиснутые в пределы различных автономий, они прекрасно научились обходиться друг без друга. При этом довольно ревностно реагируя на успехи и постоянно меняющиеся статусы своих «братьев по крови».
Сейчас существует три автономных образования – Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея, населенных родственными народами. И проблемы в этих республиках те же самые, что и в остальных субъектах федерации: дефицит бюджетных средств, низкие зарплаты, ужасающая безработица и, как следствие, – массовый отток молодежи.
Что касается идеи объединения адыгейцев, кабардинцев и черкесов – стоит ли вообще в столь взрывоопасном регионе поднимать вопросы, связанные с пересмотром границ? Предположим, российская власть готова обсуждать этот проект. Что в этом случае делать с карачаевцами и балкарцами? Вполне логично, что они тоже захотят создать собственное государство, этот вопрос уже стоит на повестке дня. А как быть с теми, кто окажется между этими тремя субъектами федерации? Создавать для них анклавы?
Предположим, что каким-то невероятным образом воссоединение адыгов все-таки произошло. Но как только начнется самое главное – дележка портфелей и освоение материального ресурса – ничто уже не будет иметь значения: ни общая история, ни единый язык, ни схожая ментальность. Местные элиты начнут делить сферы влияния, а чем заканчиваются подобные разборки, нам уже хорошо известно.
Кабардино-Балкария имеет статус республики давно – во времена СССР она была автономной республикой, а в период «парада суверенитетов» она подтвердила свой высокий статус. Государственность предполагает развитые ветви власти, активные институты гражданского общества, наличие оппозиционной прессы, наличие мощных конкурирующих элит. Вы считаете государственность КБР состоявшейся?
Из всех перечисленных атрибутов государственности в Кабардино-Балкарии в наличии есть только мощные конкурирующие элиты, а все остальное, к моему великому сожалению, отсутствует напрочь. Нет ни развитых ветвей власти, ни активных институтов гражданского общества (по крайней мере, все сколько-нибудь серьезные протесты относительно нарушения прав граждан КБР звучат от имени правозащитных центров Москвы), ни оппозиционной прессы. Институтам гражданского права там взяться неоткуда, неугодные СМИ давно уже ликвидированы, а оппозиционеры по странному стечению обстоятельств либо «случайно» гибнут, как глава администрации с. Хасанья Артур Зокаев, либо бесследно исчезают, как директор Института исламских исследований Руслан Нахушев. Правда, среди них есть и явные счастливчики – например, лидер «Хасэ» Ибрагим Яганов, который отделался черепно-мозговой травмой, или член Совета старейшин балкарского народа Оюс Гуртуев и руководитель общественной организации «Черкесский конгресс» Руслан Кешев. Список можно продолжать до бесконечности.
Как вы считаете, насколько проблемы репатриации адыгов (черкесов) актуальны для современных этнокультурных процессов в КБР? Некоторые политологи в Москве всерьез говорят о том, что репатриация адыгов изменит демографическую и конфессиональную карту Северного Кавказа, приведет к необратимым процессам. Стоит ли бояться и ожидать массовой репатриации?
Хочу успокоить московских политологов – демографическую и конфессиональную карту Северного Кавказа репатриантам точно не изменить. Тем более что за последнее десятилетие процесс репатриации практически затух. Более того, адыги-переселенцы в массовом порядке стали возвращаться обратно. Сказалась огромная разница в уровне жизни и менталитете. А с учетом войны в Чечне и общей экономической нестабильности на Кавказе проблема возвращения адыгов на историческую родину и вовсе перестала быть актуальной. Человек не может жить одними патриотическими чувствами, ему нужна работа, стабильность, уверенность в завтрашнем дне – а этого нет и у граждан России. Не говоря уже об иммигрантах.
Наверное, многие удивятся, узнав о том, что самым сильным разочарованием для репатриантов, в основной своей массе верующих и культивирующих высокие этические принципы, стала обнаруженная ими в среде российских черкесов сильная деформация ментальности и нравственных ориентиров. После чего стало понятно, что возвращаться им на историческую родину уже незачем.
Давайте поговорим о том, что является нашей болью вот уже 10 последних лет – о радикализации ислама в западной и центральной части региона. Чем, на ваш взгляд, объясняется интерес к исламу в условиях, когда глобальный мир предлагает колоссальный выбор идеологий от атеизма до экзотических учений?
На самом деле процесс реисламизации региона – явление естественное и во многом вызванное постперестроечными процессами. Хотя как раз на Западном Кавказе он проходит не так остро и болезненно, как, скажем, в Кабардино-Балкарии. И в том, что молодежь обращается к исламу, не было бы ничего странного, ведь ислам (суннитского толка) – традиционная для кабардинцев и балкарцев религия, если бы не начавшаяся радикализация. За последнее десятилетие официальные деятели от религии в тесной связи с руководством республики и силовыми структурами КБР во многом дискредитировали и себя лично, и пропагандируемую ими традиционную версию ислама. В результате многочисленных нарушений прав верующих и в знак протеста против религиозного преследования молодежь в массовом порядке стала уходить в салафиты и объявлять себя последователями чистой веры. Благо проповедников данного течения, получивших исламское образование в странах Ближнего Востока, более чем достаточно.
И если до событий 13 октября 2005 года в Нальчике еще можно было бы сесть за стол переговоров и взять этот процесс под контроль (именно этого добивался общественный деятель и правозащитник Руслан Нахушев, который, к слову, после допроса в УФСБ по КБР пропал без вести 4 ноября 2005 года), то сейчас уже поздно пытаться что-либо изменить. Неэффективные и неправовые действия властей – закрытие мечетей, преследование салафитов, аресты, пытки и даже убийства религиозных лидеров только множат количество их сторонников. Так что с существованием салафитского крыла мусульманам Кабардино-Балкарии придется мириться и не только мириться, но и искать компромиссы.
Я оставляю сейчас в стороне политические оценки событий октября 2005 в Нальчике. Меня волнует другой вопрос – ведь тогда по разные стороны баррикад оказались родственники, люди, которые по законам Хабзэ, должны поддерживать и прощать друг друга. В этом я вижу трагизм и драматизм ситуации. Вы, как человек, который, как я знаю, с болью воспринял все происходившее, что думаете об этом?
То, что в Кабардино-Балкарии случится что-то непоправимое, было слишком очевидно. На протяжении нескольких лет, предшествовавших событиям 2005 года, я слышала о постоянном преследовании верующих, знала о жестких мерах, предпринимаемых силовиками по отношению к ним, и видела, как растет протестное движение. По моей просьбе в КБР приехали журналисты из Санкт-Петербурга и Германии, которые после общения с жителями КБР и верующими в сентябре 2005 года опубликовали в СМИ материалы, подтверждающие наихудшие опасения. Но уже было поздно, противостояние верующих и силовиков достигло критической точки, и случилось 13 октября. Погибли люди и с той, и с другой стороны, и дата эта разделила жителей республики на два непримиримых лагеря. О каком прощении может идти речь, если родственники погибших силовиков не разрешали хоронить на тех же кладбищах верующих? И законы Хабзэ, к сожалению, здесь не действуют.
На мой взгляд, если бы руководство республики вовремя обратило внимание на существующую проблему, а не отмахнулось от нее, отдав ситуацию на откуп силовикам, можно было избежать кровопролития.
Что из современной ситуации в КБР волнует Вас больше всего?
На сегодняшний день в КБР происходит многое из того, что вызывает беспокойство не только жителей республики, но и российских правозащитников. В первую очередь – то, что под вывеской антитеррористической операции происходят санкционированные руководством республики убийства людей. Вдруг среди бела дня в очередном населенном пункте КБР концентрируется военная техника с омоновцами и начинается плановое уничтожение конкретного дома, в котором, согласно сообщениям, засели так называемые «боевики». Позднее, когда дом уже превращен в груду развалин, фиксируется количество убитых «боевиков», объявляющихся потенциальными террористами (как правило – еще до установления их личностей), готовившими «в ряде районов республики террористические акты». Но есть же правовое поле, в рамках которого можно и нужно бороться с терроризмом! Пусть эти люди предстанут перед судом, если они виновны, и понесут заслуженное наказание. Но по какому праву их убивают без суда и следствия?
Брат моей знакомой, случайно попавший в зону проведения очередной войсковой операции, был застрелен. В тот же день его показали все телеканалы России с комментарием, что в КБР обезврежен очередной террорист, после чего его труп выдали родственникам, извинившись и сообщив, что произошла досадная ошибка.
Насилие порождает только насилие, а на Кавказе, где все еще работают законы кровной мести, оно может в любой момент сыграть роль детонатора. Что и случилось 13 октября 2005 года.
Можно было бы еще говорить о коррупции в КБР, о клановости, о бесконечном переделе сфер влияния, о могуществе некоторых чиновников высокого уровня, но в этих явлениях нет ничего специфически кавказского. Это та же самая модель российского общества, может быть отягощенная гораздо более сильным разрывом между различными социальными группами.
Вы не только занимаете активную общественную позицию, вы – еще и историк, специалист по истории Кабарды. И я давно уже ищу ответ на такой вопрос – чему же научила нас наша история? И вообще – способно ли академическое знание в нашей стране использоваться для стабилизации межэтнических, межконфессиональных отношений.
Академическое знание – способно, но не дилетантизм, которого больше. Иногда читаешь вполне солидные периодические издания, в которых так называемые «кавказские аналитики» несут такую чушь, что становится не по себе. Не так давно один такой «эксперт», наделенный массой званий и регалий, на страницах «Известий» азартно объяснял интересующимся, почему кавказские мужчины при встрече обнимаются – оказывается, это такой способ проверки – не прячет ли каждый из них за спиной оружие? Или, например, я читала недавно в «Газете» о том, что кабардинцы в Нальчике едят руками и используют вилку и нож только исключительно в присутствии московских гостей, при этом все равно держат вилку в правой руке. Вот такой опус, принадлежащий, между прочим, перу очень известной журналистки.
На мой взгляд, как бы ни был добросовестен и настойчив этнограф, сидя в Москве, он мало что узнает об объекте своих исследований. Дореволюционные кавказоведы подолгу жили на Кавказе, знали языки, изучали обычаи, и в результате не только создавали блестящие научные труды, но и становились экспертами такого уровня, что могли существенно влиять на российскую политику в регионе.
На вопрос о том, чему же нас не научила история, я давно знаю ответ. До вхождения в состав Российской империи у адыгов существовала продуманная система общественного устройства, вполне демократическая и умеющая регулировать все стороны общественной жизни, начиная от территориальных споров с соседями и заканчивая частными конфликтами. Основанная, к слову, не на шариате, а на нормах обычного права, которые почитались неукоснительно всеми членами общества. Мы уничтожили эту систему, даже не попытавшись приспособить ее к новым реалиям. А то, что мы получили взамен, разрушает не только наше традиционное общество, но и нашу идентичность и мораль.
В Нальчике в ноябре прошел форум «Кавказ: Традиция и Модернизация», организованный членом Общественной палаты, известным телеведущим Максимом Шевченко. Как Вы считаете, способны ли такие форумы стать реально действующей дискуссионной площадкой или это очередное мероприятие, о котором забудут, не успеет оно завершиться?
В площадках для дискуссий Россия никогда не испытывала недостатка. Дискутируют много и по любому поводу. Но как раз это мероприятие мне показалось, очень солидным и по своей организации, и по привлеченным ресурсам. Помимо представителей семи кавказских республик из Москвы приехали лучшие специалисты Академии народного хозяйства, Высшей школы экономики и других ведущих вузов страны, представители Общественной палаты, социологи, политологи, историки. Одно то, что все они собрались вместе – люди разных убеждений и политических взглядов – и обозначили проблемы, существующие в регионе, – уже прорыв. А сама идея форума – изменить имперскую традицию управления Кавказом из Москвы – настолько свежа, что до сих пор кажется крамольной. Приятно удивило то, что Максим Шевченко затронул проблемы регионализма, с развитием которого демократические силы России связывают ее будущее.
© Кавказский эксперт
Специально для «Кавказского эксперта» София Кодзова, один из активных членов кабардинской диаспоры Санкт-Петербурга, кандидат исторических наук, шеф-редактор издательства «Олма Медиа Групп» рассказала эксперту Института Кавказа Фонда Гаджи Махачева Наиме Нефляшевой о проблемах современной Кабардино-Балкарии.
Кабардино-Балкария – специфическая республика, она находится в самом центре Северного Кавказа, зачастую многие импульсы, порожденные этнополитическими и этнокультурными процессами в КБР, распространяются далее на запад региона. С другой стороны и сама республика становится проводником процессов, идущих с востока региона. В чем на ваш взгляд, специфика современной Кабардино-Балкарии?
Не хочется быть пессимистом, но, боюсь, КБР выгодно отличается от других северокавказских республик только своим географическим положением. И ни на какой другой тип лидерства точно не претендует. Что касается импульсов, идущих из КБР на запад и восток, – ничего такого, что немедленно нужно брать на вооружение остальным северокавказским лидерам. Те же самые клановые противоречия и коррупция, падение уровня жизни и отход от демократических норм. И с недавних пор – активный процесс исламской радикализации молодежи.
Я не могу с Вами согласиться, что республика не имеет никакой специфики, кроме географической. На мой взгляд, КБР – еще и часть большого черкесского мира, который полон своими проблемами, который ищет возможности структурирования в современном российском пространстве. Некоторые адыгские общественные организации, такие как Черкесский конгресс Адыгеи, говорят о необходимости создания единой адыгской государственности путем постепенного объединения Адыгеи, части КБР и части КЧР в единый субъект федерации. Такими же идеями переполнены форумы в Интернет-пространстве. Как вы относитесь к такому проекту?
На самом деле не существует никакого единого черкесского мира и черкесского пространства, хотя для различного рода политических спекуляций идея довольно привлекательная и востребованная. За последние полтора века, что кабардинцы, адыгейцы и черкесы существовали отдельно, втиснутые в пределы различных автономий, они прекрасно научились обходиться друг без друга. При этом довольно ревностно реагируя на успехи и постоянно меняющиеся статусы своих «братьев по крови».
Сейчас существует три автономных образования – Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея, населенных родственными народами. И проблемы в этих республиках те же самые, что и в остальных субъектах федерации: дефицит бюджетных средств, низкие зарплаты, ужасающая безработица и, как следствие, – массовый отток молодежи.
Что касается идеи объединения адыгейцев, кабардинцев и черкесов – стоит ли вообще в столь взрывоопасном регионе поднимать вопросы, связанные с пересмотром границ? Предположим, российская власть готова обсуждать этот проект. Что в этом случае делать с карачаевцами и балкарцами? Вполне логично, что они тоже захотят создать собственное государство, этот вопрос уже стоит на повестке дня. А как быть с теми, кто окажется между этими тремя субъектами федерации? Создавать для них анклавы?
Предположим, что каким-то невероятным образом воссоединение адыгов все-таки произошло. Но как только начнется самое главное – дележка портфелей и освоение материального ресурса – ничто уже не будет иметь значения: ни общая история, ни единый язык, ни схожая ментальность. Местные элиты начнут делить сферы влияния, а чем заканчиваются подобные разборки, нам уже хорошо известно.
Кабардино-Балкария имеет статус республики давно – во времена СССР она была автономной республикой, а в период «парада суверенитетов» она подтвердила свой высокий статус. Государственность предполагает развитые ветви власти, активные институты гражданского общества, наличие оппозиционной прессы, наличие мощных конкурирующих элит. Вы считаете государственность КБР состоявшейся?
Из всех перечисленных атрибутов государственности в Кабардино-Балкарии в наличии есть только мощные конкурирующие элиты, а все остальное, к моему великому сожалению, отсутствует напрочь. Нет ни развитых ветвей власти, ни активных институтов гражданского общества (по крайней мере, все сколько-нибудь серьезные протесты относительно нарушения прав граждан КБР звучат от имени правозащитных центров Москвы), ни оппозиционной прессы. Институтам гражданского права там взяться неоткуда, неугодные СМИ давно уже ликвидированы, а оппозиционеры по странному стечению обстоятельств либо «случайно» гибнут, как глава администрации с. Хасанья Артур Зокаев, либо бесследно исчезают, как директор Института исламских исследований Руслан Нахушев. Правда, среди них есть и явные счастливчики – например, лидер «Хасэ» Ибрагим Яганов, который отделался черепно-мозговой травмой, или член Совета старейшин балкарского народа Оюс Гуртуев и руководитель общественной организации «Черкесский конгресс» Руслан Кешев. Список можно продолжать до бесконечности.
Как вы считаете, насколько проблемы репатриации адыгов (черкесов) актуальны для современных этнокультурных процессов в КБР? Некоторые политологи в Москве всерьез говорят о том, что репатриация адыгов изменит демографическую и конфессиональную карту Северного Кавказа, приведет к необратимым процессам. Стоит ли бояться и ожидать массовой репатриации?
Хочу успокоить московских политологов – демографическую и конфессиональную карту Северного Кавказа репатриантам точно не изменить. Тем более что за последнее десятилетие процесс репатриации практически затух. Более того, адыги-переселенцы в массовом порядке стали возвращаться обратно. Сказалась огромная разница в уровне жизни и менталитете. А с учетом войны в Чечне и общей экономической нестабильности на Кавказе проблема возвращения адыгов на историческую родину и вовсе перестала быть актуальной. Человек не может жить одними патриотическими чувствами, ему нужна работа, стабильность, уверенность в завтрашнем дне – а этого нет и у граждан России. Не говоря уже об иммигрантах.
Наверное, многие удивятся, узнав о том, что самым сильным разочарованием для репатриантов, в основной своей массе верующих и культивирующих высокие этические принципы, стала обнаруженная ими в среде российских черкесов сильная деформация ментальности и нравственных ориентиров. После чего стало понятно, что возвращаться им на историческую родину уже незачем.
Давайте поговорим о том, что является нашей болью вот уже 10 последних лет – о радикализации ислама в западной и центральной части региона. Чем, на ваш взгляд, объясняется интерес к исламу в условиях, когда глобальный мир предлагает колоссальный выбор идеологий от атеизма до экзотических учений?
На самом деле процесс реисламизации региона – явление естественное и во многом вызванное постперестроечными процессами. Хотя как раз на Западном Кавказе он проходит не так остро и болезненно, как, скажем, в Кабардино-Балкарии. И в том, что молодежь обращается к исламу, не было бы ничего странного, ведь ислам (суннитского толка) – традиционная для кабардинцев и балкарцев религия, если бы не начавшаяся радикализация. За последнее десятилетие официальные деятели от религии в тесной связи с руководством республики и силовыми структурами КБР во многом дискредитировали и себя лично, и пропагандируемую ими традиционную версию ислама. В результате многочисленных нарушений прав верующих и в знак протеста против религиозного преследования молодежь в массовом порядке стала уходить в салафиты и объявлять себя последователями чистой веры. Благо проповедников данного течения, получивших исламское образование в странах Ближнего Востока, более чем достаточно.
И если до событий 13 октября 2005 года в Нальчике еще можно было бы сесть за стол переговоров и взять этот процесс под контроль (именно этого добивался общественный деятель и правозащитник Руслан Нахушев, который, к слову, после допроса в УФСБ по КБР пропал без вести 4 ноября 2005 года), то сейчас уже поздно пытаться что-либо изменить. Неэффективные и неправовые действия властей – закрытие мечетей, преследование салафитов, аресты, пытки и даже убийства религиозных лидеров только множат количество их сторонников. Так что с существованием салафитского крыла мусульманам Кабардино-Балкарии придется мириться и не только мириться, но и искать компромиссы.
Я оставляю сейчас в стороне политические оценки событий октября 2005 в Нальчике. Меня волнует другой вопрос – ведь тогда по разные стороны баррикад оказались родственники, люди, которые по законам Хабзэ, должны поддерживать и прощать друг друга. В этом я вижу трагизм и драматизм ситуации. Вы, как человек, который, как я знаю, с болью воспринял все происходившее, что думаете об этом?
То, что в Кабардино-Балкарии случится что-то непоправимое, было слишком очевидно. На протяжении нескольких лет, предшествовавших событиям 2005 года, я слышала о постоянном преследовании верующих, знала о жестких мерах, предпринимаемых силовиками по отношению к ним, и видела, как растет протестное движение. По моей просьбе в КБР приехали журналисты из Санкт-Петербурга и Германии, которые после общения с жителями КБР и верующими в сентябре 2005 года опубликовали в СМИ материалы, подтверждающие наихудшие опасения. Но уже было поздно, противостояние верующих и силовиков достигло критической точки, и случилось 13 октября. Погибли люди и с той, и с другой стороны, и дата эта разделила жителей республики на два непримиримых лагеря. О каком прощении может идти речь, если родственники погибших силовиков не разрешали хоронить на тех же кладбищах верующих? И законы Хабзэ, к сожалению, здесь не действуют.
На мой взгляд, если бы руководство республики вовремя обратило внимание на существующую проблему, а не отмахнулось от нее, отдав ситуацию на откуп силовикам, можно было избежать кровопролития.
Что из современной ситуации в КБР волнует Вас больше всего?
На сегодняшний день в КБР происходит многое из того, что вызывает беспокойство не только жителей республики, но и российских правозащитников. В первую очередь – то, что под вывеской антитеррористической операции происходят санкционированные руководством республики убийства людей. Вдруг среди бела дня в очередном населенном пункте КБР концентрируется военная техника с омоновцами и начинается плановое уничтожение конкретного дома, в котором, согласно сообщениям, засели так называемые «боевики». Позднее, когда дом уже превращен в груду развалин, фиксируется количество убитых «боевиков», объявляющихся потенциальными террористами (как правило – еще до установления их личностей), готовившими «в ряде районов республики террористические акты». Но есть же правовое поле, в рамках которого можно и нужно бороться с терроризмом! Пусть эти люди предстанут перед судом, если они виновны, и понесут заслуженное наказание. Но по какому праву их убивают без суда и следствия?
Брат моей знакомой, случайно попавший в зону проведения очередной войсковой операции, был застрелен. В тот же день его показали все телеканалы России с комментарием, что в КБР обезврежен очередной террорист, после чего его труп выдали родственникам, извинившись и сообщив, что произошла досадная ошибка.
Насилие порождает только насилие, а на Кавказе, где все еще работают законы кровной мести, оно может в любой момент сыграть роль детонатора. Что и случилось 13 октября 2005 года.
Можно было бы еще говорить о коррупции в КБР, о клановости, о бесконечном переделе сфер влияния, о могуществе некоторых чиновников высокого уровня, но в этих явлениях нет ничего специфически кавказского. Это та же самая модель российского общества, может быть отягощенная гораздо более сильным разрывом между различными социальными группами.
Вы не только занимаете активную общественную позицию, вы – еще и историк, специалист по истории Кабарды. И я давно уже ищу ответ на такой вопрос – чему же научила нас наша история? И вообще – способно ли академическое знание в нашей стране использоваться для стабилизации межэтнических, межконфессиональных отношений.
Академическое знание – способно, но не дилетантизм, которого больше. Иногда читаешь вполне солидные периодические издания, в которых так называемые «кавказские аналитики» несут такую чушь, что становится не по себе. Не так давно один такой «эксперт», наделенный массой званий и регалий, на страницах «Известий» азартно объяснял интересующимся, почему кавказские мужчины при встрече обнимаются – оказывается, это такой способ проверки – не прячет ли каждый из них за спиной оружие? Или, например, я читала недавно в «Газете» о том, что кабардинцы в Нальчике едят руками и используют вилку и нож только исключительно в присутствии московских гостей, при этом все равно держат вилку в правой руке. Вот такой опус, принадлежащий, между прочим, перу очень известной журналистки.
На мой взгляд, как бы ни был добросовестен и настойчив этнограф, сидя в Москве, он мало что узнает об объекте своих исследований. Дореволюционные кавказоведы подолгу жили на Кавказе, знали языки, изучали обычаи, и в результате не только создавали блестящие научные труды, но и становились экспертами такого уровня, что могли существенно влиять на российскую политику в регионе.
На вопрос о том, чему же нас не научила история, я давно знаю ответ. До вхождения в состав Российской империи у адыгов существовала продуманная система общественного устройства, вполне демократическая и умеющая регулировать все стороны общественной жизни, начиная от территориальных споров с соседями и заканчивая частными конфликтами. Основанная, к слову, не на шариате, а на нормах обычного права, которые почитались неукоснительно всеми членами общества. Мы уничтожили эту систему, даже не попытавшись приспособить ее к новым реалиям. А то, что мы получили взамен, разрушает не только наше традиционное общество, но и нашу идентичность и мораль.
В Нальчике в ноябре прошел форум «Кавказ: Традиция и Модернизация», организованный членом Общественной палаты, известным телеведущим Максимом Шевченко. Как Вы считаете, способны ли такие форумы стать реально действующей дискуссионной площадкой или это очередное мероприятие, о котором забудут, не успеет оно завершиться?
В площадках для дискуссий Россия никогда не испытывала недостатка. Дискутируют много и по любому поводу. Но как раз это мероприятие мне показалось, очень солидным и по своей организации, и по привлеченным ресурсам. Помимо представителей семи кавказских республик из Москвы приехали лучшие специалисты Академии народного хозяйства, Высшей школы экономики и других ведущих вузов страны, представители Общественной палаты, социологи, политологи, историки. Одно то, что все они собрались вместе – люди разных убеждений и политических взглядов – и обозначили проблемы, существующие в регионе, – уже прорыв. А сама идея форума – изменить имперскую традицию управления Кавказом из Москвы – настолько свежа, что до сих пор кажется крамольной. Приятно удивило то, что Максим Шевченко затронул проблемы регионализма, с развитием которого демократические силы России связывают ее будущее.
© Кавказский эксперт
Комментарии 0