Преступления на Кавказе
Британский аналитик Томас де Ваал о неоднозначности ситуации на Кавказе
Полтора столетия назад образованные европейцы были наслышаны о черкесах не меньше, чем об армянах. Как и в случае с «болотными арабами» или жителями Кувейта, они оказались втянуты в геополитическую борьбу, намного превосходившую по масштабам их собственные интересы: речь идет об империалистической борьбе между Британией и Россией в середине XIX в., когда каждая из них стремилась взять под контроль Черное море и торговые пути в Индию. Парламентарий-консерватор Дэвид Уркварт, романтически настроенный русофоб и исламофил (не такое уж редкое сочетание), поддерживал черкесов, сопротивлявшихся наступающей царской империи. Он приглашал делегацию черкесских военачальников в Англию и Шотландию и даже использовал черкесский флаг в качестве своей символики во время кампании, когда избирали представителя от Стэффорда, который должен был занять парламентское кресло. В этом Уркварт сошелся с русофобом Карлом Марксом. Они оба ненавидели российские методы правления и поддерживали народы, притесняемые Российской империей; этот общий импульс превосходил даже их идеологические расхождения.
После Крымской войны, когда истощенные черкесы не смогли открыть против царя второй фронт на северо-западе Кавказа, Британия и другие страны уже забыли о них. Но даже после того, как сдался гораздо более известный исламский борец имам Шамиль (Дагестан), прошло еще целых пять лет, прежде чем царь Александр II завершил завоевание Северо-Западного Кавказа и справился с главной силой сопротивления – горскими черкесскими племенами. Это произошло только в 1864 г. Сотни тысяч черкесов были силой вытеснены в Оттоманскую империю.
Оливер Буллоу (Oliver Bullough) опубликовал очень интересную книгу, дающую совершенно новый взгляд на Северный Кавказ – «Да будет наша слава великой». По его оценкам, из более чем миллиона черкесов, высланных с родины в 1864 г. и в последующие годы, около трети погибли. Но об этой страшной исторической трагедии в мире почти никто не знает. Только в последние годы черкесы начали осознавать 21 мая – день, когда в 1864 г. русская армия отпраздновала победу, – как день своего геноцида.
Буллоу в прошлом был главным корреспондентом агентства Reuters на Северном Кавказе; его сапоги повидали много пыли, снега и грязи, пока он путешествовал и записывал забытые трагедии Северного Кавказа. На тряских автобусах, судах и поездах он проехал по всему региону; он также ездил к черкесской диаспоре в Израиль и Турцию; наблюдал чеченский суфийский танец – зикр – на равнинах Казахстана. В ходе своего путешествия он раскопал множество бесценных крупиц исторической правды. Насколько мне известно, он первый автор, изложивший по-английски историю о том, как в 1944 г. 40 000 балкарцев, «горских турок», были высланы на Северо-Западный Кавказ (автор ошибается: они были высланы в Среднюю Азию и Казахстан – «Полит.ру»), потому что Сталин в один прекрасный день счел их врагами советского государства. За два года до этого они стали жертвами страшной резни в Черекском ущелье; Буллоу реконструирует этот эпизод в мельчайших подробностях. Карачаевцев, чуть более многочисленную тюркскую группу, постигла та же участь. Буллоу иллюстрирует их историю рассказом о маленьком мальчике и его патефоне – он узнал об этом от старика, живущего в Бишкеке, столице Киргизии. Это произошло за шестьдесят лет до того: Осман Коркмазов и его семья находились под немецкой оккупацией; был случай, когда двое немецких солдат попытались украсть у него его красный патефон, а офицер поймал их за этим и вернул патефон мальчику. Потом, когда советская армия вновь взяла под контроль горный район, карачаевцев обвинили в коллаборационизме. Семья бежала в горы; вначале патефон никак не умещался среди прочих вещей, нагруженных на осла, но маленький Осман плакал, и его тётка смягчилась. Затем, в ноябре 1943 г., карачаевцы оказались первой этнической группой на Северном Кавказе, которая подверглась массовой депортации. Дружелюбный лейтенант по имени Миша разрешил Осману взять с собой патефон, когда он и весь его народ отправлялся в ссылку:
«С детской непосредственностью и приятием он ждал новых впечатлений и болтал с Мишей и с водителем, которого тоже звали Миша. Он не понимал, что на его глазах истребляют его нацию и что он никогда больше не будет жить в этих горах. Он просто радовался, что ему оставили его патефон».
Эта пронзительная кинематографичная сцена бесценна; это один из тех нескольких эпизодов, которые делают книгу Буллоу действительно важным документом. Многие – в том числе и я – писали о бедствиях чеченцев. Книга Осне Сейерстад «Ангел Грозного» – это недавний стоящий вклад в фонд такого рода литературы. Мало кто занимался малыми народностями этого региона. Это значит, что мне, например, было не так интересно читать о том, как Буллоу путешествовал по более известным территориям. Существует множество других книг, которые в больших подробностях повествуют о Пушкине и Лермонтове, об имаме Шамиле или о первой чеченской войне.
Повествование в книге развивается по географическому принципу – по мере продвижения по Северному Кавказу, – и автор обращается то к царскому колониальному прошлому, то к советской эпохе, то к настоящему времени; у этого есть свои издержки. Буллоу хочет доказать, что история российской политики в отношении Северного Кавказа – это сплошное колониальное насилие, начавшееся два столетия назад. «Черкесы, горские турки, ингуши и чеченцы ужасно страдали только ради того, чтобы карта России была именно такой формы, как хотели цари, генеральные секретари и президенты». Это подтверждается многочисленными свидетельствами, которыми изобилует книга. Но отклонения от нормы добавляют к этой картине нюансы, и более упорядоченный с хронологической точки зрения подход позволил бы это выявить. Российская политика в отношении Северного Кавказа характеризуется не только жестокостью, но и постоянной непоследовательностью. В каком-то смысле это обычная запутанная колониальная история, в которой стремление ассимилировать и модернизировать сочетается с подавлением и убийствами. Российские режимы одних убивали, а другим давали образование и различные возможности.
Мы не прочитаем здесь о том, как в суровые годы, когда черкесов в массовом порядке высылали из Российской империи, многие из тех, кто остался, начали адаптироваться к монархической иерархии и ездили учиться в Санкт-Петербург. Черкесские всадники стали оплотом «Дикой дивизии» царя, которая героически сражалась за империю во время Первой мировой войны и за белых во время Гражданской войны. Большевики тоже немало сделали для низших классов. В 1920-ее гг. они проводили эксперименты в духе Терри Мартина («империя положительного действия»): поощряли изучение родных языков и развитие автономных структур у малых народов Советского Союза – у тех, кто жил на Северном Кавказе. В 1933 г. писатель Исаак Бабель побывал в Кабардино-Балкарии и подружился с тамошним партийным руководителем – сказочным Беталом Калмыковым. Вдова Бабеля, Антонина Пирожкова, в своих воспоминаниях пишет, что Кабардино-Балкария «была областью казавшегося немыслимым изобилия. Там поражали базары, сытые лошади, тучные стада коров и овец».
Через несколько лет начался великий террор. Калмыкова расстреляли, и Сталин выделил некоторые нации для массового наказания: среди них были карачаевцы, балкарцы, чеченцы и ингуши. Остальные избежали депортации – в том числе, на этот раз, черкесы и дагестанцы. Я бы хотел когда-нибудь прочесть убедительный анализ причин, по которым прежде мятежные этнические группы вроде черкесов и аварцев не подверглись депортации, в то время как других – например, чеченцев и карачаевцев – ссылали в массовом порядке.
После двух чеченских войн, в ходе которых Москва применяла отвратительное насилие, она, кажется, перешла в одну из своих более мирных фаз в отношениях с Северным Кавказом. Новым уполномоченным по улаживанию конфликтов в регионе назначили Александра Хлопонина, опытного экономиста-управленца из Сибири; президент Медведев после взрывов в московском метро побывал в Дагестане с примирительным визитом; и то, и другое указывает на то, что российское правительство понимает: на этот регион нужно выделить деньги и заручиться поддержкой со стороны местного населения, иначе будет трудно удержать регион под контролем. Беда в том, что социальная картина на Северном Кавказе – с молодым бедным нерусским исламским населением – всё сильнее расходится с тем, что представляют собой другие части Российской Федерации. Возможно, в новом поколении жители региона почувствуют себя более чем когда-либо свободными от управления со стороны Москвы. Боюсь, прошлое этой глубоко несчастной части мира дало настолько тяжелые последствия, что им будет трудно уживаться с этой свободой.
Томас де Ваал (Thomas de Waal) с 2002 г. по 2008 г. был редактором Кавказского отдела лондонского Института освещения войны и мира (Institute for War & Peace Reporting).
Соавтор книги “Chechnya: calamity in the Caucasus” («Чечня: бедствие на Кавказе», New York University Press, 1998) и автор книги “Black Garden: Armenia and Azerbaijan through peace and war” («Черный сад: Армения и Азербайджан между миром и войной», New York University Press, 2003).Старший научный сотрудник по Кавказу в Фонде Карнеги за Международный Мир (Вашингтон). В сентябре в Oxford University Press выйдет его книга “The Caucasus: An Introduction” («Кавказ: введение»).
После Крымской войны, когда истощенные черкесы не смогли открыть против царя второй фронт на северо-западе Кавказа, Британия и другие страны уже забыли о них. Но даже после того, как сдался гораздо более известный исламский борец имам Шамиль (Дагестан), прошло еще целых пять лет, прежде чем царь Александр II завершил завоевание Северо-Западного Кавказа и справился с главной силой сопротивления – горскими черкесскими племенами. Это произошло только в 1864 г. Сотни тысяч черкесов были силой вытеснены в Оттоманскую империю.
Оливер Буллоу (Oliver Bullough) опубликовал очень интересную книгу, дающую совершенно новый взгляд на Северный Кавказ – «Да будет наша слава великой». По его оценкам, из более чем миллиона черкесов, высланных с родины в 1864 г. и в последующие годы, около трети погибли. Но об этой страшной исторической трагедии в мире почти никто не знает. Только в последние годы черкесы начали осознавать 21 мая – день, когда в 1864 г. русская армия отпраздновала победу, – как день своего геноцида.
Буллоу в прошлом был главным корреспондентом агентства Reuters на Северном Кавказе; его сапоги повидали много пыли, снега и грязи, пока он путешествовал и записывал забытые трагедии Северного Кавказа. На тряских автобусах, судах и поездах он проехал по всему региону; он также ездил к черкесской диаспоре в Израиль и Турцию; наблюдал чеченский суфийский танец – зикр – на равнинах Казахстана. В ходе своего путешествия он раскопал множество бесценных крупиц исторической правды. Насколько мне известно, он первый автор, изложивший по-английски историю о том, как в 1944 г. 40 000 балкарцев, «горских турок», были высланы на Северо-Западный Кавказ (автор ошибается: они были высланы в Среднюю Азию и Казахстан – «Полит.ру»), потому что Сталин в один прекрасный день счел их врагами советского государства. За два года до этого они стали жертвами страшной резни в Черекском ущелье; Буллоу реконструирует этот эпизод в мельчайших подробностях. Карачаевцев, чуть более многочисленную тюркскую группу, постигла та же участь. Буллоу иллюстрирует их историю рассказом о маленьком мальчике и его патефоне – он узнал об этом от старика, живущего в Бишкеке, столице Киргизии. Это произошло за шестьдесят лет до того: Осман Коркмазов и его семья находились под немецкой оккупацией; был случай, когда двое немецких солдат попытались украсть у него его красный патефон, а офицер поймал их за этим и вернул патефон мальчику. Потом, когда советская армия вновь взяла под контроль горный район, карачаевцев обвинили в коллаборационизме. Семья бежала в горы; вначале патефон никак не умещался среди прочих вещей, нагруженных на осла, но маленький Осман плакал, и его тётка смягчилась. Затем, в ноябре 1943 г., карачаевцы оказались первой этнической группой на Северном Кавказе, которая подверглась массовой депортации. Дружелюбный лейтенант по имени Миша разрешил Осману взять с собой патефон, когда он и весь его народ отправлялся в ссылку:
«С детской непосредственностью и приятием он ждал новых впечатлений и болтал с Мишей и с водителем, которого тоже звали Миша. Он не понимал, что на его глазах истребляют его нацию и что он никогда больше не будет жить в этих горах. Он просто радовался, что ему оставили его патефон».
Эта пронзительная кинематографичная сцена бесценна; это один из тех нескольких эпизодов, которые делают книгу Буллоу действительно важным документом. Многие – в том числе и я – писали о бедствиях чеченцев. Книга Осне Сейерстад «Ангел Грозного» – это недавний стоящий вклад в фонд такого рода литературы. Мало кто занимался малыми народностями этого региона. Это значит, что мне, например, было не так интересно читать о том, как Буллоу путешествовал по более известным территориям. Существует множество других книг, которые в больших подробностях повествуют о Пушкине и Лермонтове, об имаме Шамиле или о первой чеченской войне.
Повествование в книге развивается по географическому принципу – по мере продвижения по Северному Кавказу, – и автор обращается то к царскому колониальному прошлому, то к советской эпохе, то к настоящему времени; у этого есть свои издержки. Буллоу хочет доказать, что история российской политики в отношении Северного Кавказа – это сплошное колониальное насилие, начавшееся два столетия назад. «Черкесы, горские турки, ингуши и чеченцы ужасно страдали только ради того, чтобы карта России была именно такой формы, как хотели цари, генеральные секретари и президенты». Это подтверждается многочисленными свидетельствами, которыми изобилует книга. Но отклонения от нормы добавляют к этой картине нюансы, и более упорядоченный с хронологической точки зрения подход позволил бы это выявить. Российская политика в отношении Северного Кавказа характеризуется не только жестокостью, но и постоянной непоследовательностью. В каком-то смысле это обычная запутанная колониальная история, в которой стремление ассимилировать и модернизировать сочетается с подавлением и убийствами. Российские режимы одних убивали, а другим давали образование и различные возможности.
Мы не прочитаем здесь о том, как в суровые годы, когда черкесов в массовом порядке высылали из Российской империи, многие из тех, кто остался, начали адаптироваться к монархической иерархии и ездили учиться в Санкт-Петербург. Черкесские всадники стали оплотом «Дикой дивизии» царя, которая героически сражалась за империю во время Первой мировой войны и за белых во время Гражданской войны. Большевики тоже немало сделали для низших классов. В 1920-ее гг. они проводили эксперименты в духе Терри Мартина («империя положительного действия»): поощряли изучение родных языков и развитие автономных структур у малых народов Советского Союза – у тех, кто жил на Северном Кавказе. В 1933 г. писатель Исаак Бабель побывал в Кабардино-Балкарии и подружился с тамошним партийным руководителем – сказочным Беталом Калмыковым. Вдова Бабеля, Антонина Пирожкова, в своих воспоминаниях пишет, что Кабардино-Балкария «была областью казавшегося немыслимым изобилия. Там поражали базары, сытые лошади, тучные стада коров и овец».
Через несколько лет начался великий террор. Калмыкова расстреляли, и Сталин выделил некоторые нации для массового наказания: среди них были карачаевцы, балкарцы, чеченцы и ингуши. Остальные избежали депортации – в том числе, на этот раз, черкесы и дагестанцы. Я бы хотел когда-нибудь прочесть убедительный анализ причин, по которым прежде мятежные этнические группы вроде черкесов и аварцев не подверглись депортации, в то время как других – например, чеченцев и карачаевцев – ссылали в массовом порядке.
После двух чеченских войн, в ходе которых Москва применяла отвратительное насилие, она, кажется, перешла в одну из своих более мирных фаз в отношениях с Северным Кавказом. Новым уполномоченным по улаживанию конфликтов в регионе назначили Александра Хлопонина, опытного экономиста-управленца из Сибири; президент Медведев после взрывов в московском метро побывал в Дагестане с примирительным визитом; и то, и другое указывает на то, что российское правительство понимает: на этот регион нужно выделить деньги и заручиться поддержкой со стороны местного населения, иначе будет трудно удержать регион под контролем. Беда в том, что социальная картина на Северном Кавказе – с молодым бедным нерусским исламским населением – всё сильнее расходится с тем, что представляют собой другие части Российской Федерации. Возможно, в новом поколении жители региона почувствуют себя более чем когда-либо свободными от управления со стороны Москвы. Боюсь, прошлое этой глубоко несчастной части мира дало настолько тяжелые последствия, что им будет трудно уживаться с этой свободой.
Томас де Ваал (Thomas de Waal) с 2002 г. по 2008 г. был редактором Кавказского отдела лондонского Института освещения войны и мира (Institute for War & Peace Reporting).
Соавтор книги “Chechnya: calamity in the Caucasus” («Чечня: бедствие на Кавказе», New York University Press, 1998) и автор книги “Black Garden: Armenia and Azerbaijan through peace and war” («Черный сад: Армения и Азербайджан между миром и войной», New York University Press, 2003).Старший научный сотрудник по Кавказу в Фонде Карнеги за Международный Мир (Вашингтон). В сентябре в Oxford University Press выйдет его книга “The Caucasus: An Introduction” («Кавказ: введение»).
Комментарии 0