АДЫГИ: Возникновение и развитие этноса

Известному исследователю И.М.Дьяконову принадлежит ряд работ, специально затрагивающих вопросы языковой классификации древнейшего населения Кавказа. Для нашей темы интересны выводы исследователя о том, что коренные языки Кавказа обнаруживают тесные связи, с одной стороны (абхазо-адыгские и картвельские), с хаттским (в древней Малой Азии), а с другой (нахско-дагестанские) — с хуррито-урартским. Хаттский язык И. М. Дьяконов считает либо очень древним ответвлением от абхазо-адыгской группы, либо промежуточным звеном между этими языками и языками грузинской группы. Ему представляется вероятным, что на всем протяжении от центральной и западной части Северного Кавказа и Закавказья до Восточного Причерноморья, Колхиды и Южного Причерноморья до реки Галис (р. Кызыл-Ирмак в современной Турции) в III тыс. до н.э. и раньше обитали племена, либо непосредственно принадлежавшие абхазо-адыгской языковой группе, либо говорившие на языках, родственных абхазо-адыгским.

Сейчас найдены новые доказательства принадлежности хуррито-урартских языков и хаттского языка к северокавказской языковой семье.

Таким образом, родство нахско-дагестанских и абхазо-адыгских языков, а также, вероятно, хуррито-урартских и хаттского показывает, что еще в историческую эпоху северокавказские языки были распространены гораздо шире (то есть на территории всего Восточного Средиземноморья), чем в настоящее время. Об этом же свидетельствуют найденные в индоевропейских языках Малой Азии и прилегающих районов Средиземноморья заимствования из северокавказских языков.

В свете всего сказанного, С.А.Старостину представляется реальней гипотеза о более южной (переднеазиатской) прародине северокавказских языков и тот факт, что хаттский язык обнаруживает специфическую близость к абхазо-адыгским языкам, а хуррито-урартские — к нахско-дагестанским, может говорить о том, что разделение общесеверокавказского произошло еще на юге, а современные северокавказские языки проникли на Северный Кавказ позднее.

Родство абхазо-адыгских и нахско-дагестанских современных языков могло произойти и в силу древних контактов (или, скорее всего, родства) между хуррито-урартским и хаттским, который имел, в свою очередь, влияние на язык древнейших обитателей Западного Кавказа.

Глава 3. Культуры Эпохи Бронзы Северного Кавказа и Адыгский этнос. Малоазийская концепция раннего этногенеза адыго - абхазов.

В горах Причерноморского Тавра от устья реки Галис и по направлению к Западному Закавказью жили кашки (или каски), каскейцы. Эти каски привлекают особое внимание исследователей. Язык их был одним из диалектов хаттского языка, который И.М. Дунаевская относила к древнейшим языкам Малой Азии. Анализ географических и этнических названий касков привел Г.А. Меликишвили и Г.Г. Гиоргадзе также к выводу о родстве их языка с языком хаттов, живших южнее, в излучине реки Галис и к югу от нее.

Каски входили в союз родственных племен хаттов. Это древнейшее коренное население ученые не совсем удачно называли также “протохеттами”, так как хетты генетической связи с хаттами не имели. Их не следует смешивать с собственно хеттами (неситами, индоевропейцами), которые, согласно письменным источникам, появились в Малой Азии лишь с конца III тыс. до н. э.

Язык аборигенов Анатолии назван в хеттских источниках второй половины II тыс. до н.э. хаттским. Этот термин происходит от названия центральной части страны хаттов — Хатти (это название лишь позднее заимствовали хетты — индоевропейцы для обозначения возникшей впоследствии страны). Центром политической и культурно-экономической жизни хаттов был г. Хатти. Таким образом, термин “хатти” может обозначать название города на месте нынешнего городища Богазкей — Хатти (по-хаттски) или Хаттуса (по-хеттски), а также автохтонного народа, у которого указанный город был центром до начала II тыс. до н.э., —“хаттов” или “протохеттов”.

С конца III или, по крайней мере, с начала II тыс. до н. э. в Малой Азии широко распространяется население, говорившее на языках индоевропейской языковой семьи. До сих пор неизвестно, как этот народ сам себя называл. Сами они, по-видимому, называли себя по именам разных племенных групп — неситами, лувийцами и палайцами. Происхождение хеттов до сих пор остается предметом дискуссий. Большую трудность представляет вопрос о времени и путях проникновения в Малую Азию индоевропейских племен (язык их относят к хетто-лувийской или древнеанатолийской ветви индоевропейской языковой семьи). Существуют гипотезы об их переселении в Анатолию через Балканы, через Кавказ, то есть специалисты разделяются на сторонников восточного пути появления индоевропейских племен в Малой Азии и сторонников западного пути.

Чешский ученый Б. Грозни считал, например, что хетты пришли через Кавказ, а не через Балканы.

Так или иначе, бесспорно то, что к началу II тыс. до н.э. индоевропейское население занимало территорию к югу от Центральной Малой Азии, откуда они постепенно распространялись на север, где обитали хатты и каски.

Итак, когда хетты около 2000 г. до н.э. проникли в Малую Азию, они застали там старое население, носившее название своей столицы Хатти. Это население, его кровь, язык и культура в целом позже оказали на пришельцев огромное влияние. Название Хатти заимствовало позднее пришлое население для обозначения своей страны. “Люди г. Хатти” также себя называло население Хеттского царства XVIII—XIII вв., в особенности граждане столицы —г. Хатти-Хаттусас. Однако основным языком Хеттской державы стал не хаттский, а индоевропейский язык, который местные жители называли неситским, по имени другого культурного центра страны — г. Неси. Задолго до середины II тыс. до н.э. хаттский язык уже вышел из употребления и был забыт. В Центральной Анатолии и хатты перешли на хеттский (индоевропейский) язык. Легкость перехода с автохтонных языков на принесенный индоевропейский объясняется широким распространением хетто-лувийских диалектов по сравнению с раздробленностью местных изолированных языков. Однако, по наблюдениям И.М. Дьяконова, хеттоязычное население страны не считало хаттов каким-то чужим народом, история их городов и царей воспринималась ими как часть их собственной истории. В последнее время историки склонны считать, что хатты сыграли значительную роль в создании хеттской культуры, государства. Г. А. Меликишвили даже считает, что Хеттское царство возникало в условиях полной гегемонии не неситов, а именно протохеттов.

Некоторые исследователи полагают, что именно хатты создали на рубеже III — II тыс. до н.э. такие города-государства, как Пурусханда, Амкува, Куссара (Кушиар), Хатти, Каниш и др. Наряду с ними существовали и неситские центры — Неса, Канес и др. Эти города вели между собой войны и вступали в союзы, то есть в это время в Центральной Анатолии происходила борьба между разными неситскими, протохеттскими (хаттскими) и западнокавказскими объединениями за гегемонию. Эта борьба привела сперва к главенству правителей Куссар — первое государство Малой Азии, правителей которого знают по именам, — это некий Питхана и его сын Анитта (ок. 1790— 1750 гг. до н.э.). “Царство Куссара”

Г. А. Меликишвили рассматривает как протохеттское объединение, а правителей Питхану и Анитту как протохеттов. Эти правители проводили завоевательную политику, присоединив ряд близлежащих районов Малой Азии. Были захвачены гг. Неса, Цалпа, Пурусханда, Канес и затем г. Хаттусас (Анитта превратил Несу в один из опорных пунктов; по названию этого города сами хетты стали именовать свой язык несийским).

В источниках говорится, что Анитта два раза разбил Пиусти, царя страны Хатти (впоследствии, в процессе окончательного сложения Хеттской империи, г. Хаттусас превращается в ее столицу). Это произошло при царе Лабарне, который правил около 1680—1650 гг. до н.э. и происходил из династии другого протохеттского объединения, но не к которому принадлежали Питхана и Анитта.

Г. А. Меликишвили считает, что Хаттуса могла быть одним из центров причерноморского населения (абхазо-адыгские древние племена). К этой мысли приводит засвидетельствованное в надписях Анитты имя современного ему правителя Хаттусы — Пиюсте, созвучное сванскому “пуст” (господин, владыка) и адыгскому слову “пщы” (князь). Пиюсте может быть не собственным именем, а нарицательным словом в значении “глава, вождь, владыка, князь”, что, по мнению Г. А. Меликишвили, связывает население Хаттусы того времени с кавказской этнической средой (картвельские или абхазо-адыгские племена).

Анализ текстов царских архивов из г. Хаттусы, составленных на хаттском (местном) и анатолийском (пришлом) языках, показывает, что хатты оказали большое влияние на хеттов.

В результате ранних контактов хаттов (автохтонного населения Малой Азии) с хеттами и палайцами в структуре титулов должностных лиц хеттского двора сказывается влияние хаттской социальной организации. Сильное хаттское влияние обнаруживается в материальной и духовной культуре хеттов и палайцев.

Хеттские ритуалы — основной источник информации о хаттско-хеттском взаимодействии, начавшемся задолго до образования древнехеттского государства. Значительная часть ритуалов — жертвоприношений, царских праздников — восходит к местной анатолийской (хаттской) традиции. Например, ритуал вуруллия —праздник Нового года хаттского происхождения — вероятно, являлся непременной обязанностью еще хаттских царей, и эту же традицию продолжали хеттские цари .

Отдельные заимствования из хаттского языка сохранились до настоящего времени.

Некоторыми зарубежными археологами было высказано мнение, что первооткрывателями железа были индоевропейские племена хеттов (Г. Чайлд, С. К. Дикшит). Действительно, хеттские клинописные тексты указывают на существование развитой железной металлургии у хеттов, в особенности периода нового царства (XIV—XIII вв. до н.э.). Но изобретателями способа выплавки железа были не хетты, а хатты-автохтоны.

Огромные запасы железной руды в Восточной Малой Азии, в частности в горах Понта и Тавра, были известны издревле, что, надо полагать, способствовало появлению этого культурного феномена. Эти области были знамениты Производством железа уже в период хаттов, начиная приблизительно с 2100 г. до н.э. В погребениях Аладжа-Хююка найдены железные предметы, изготовленные из Метеоритного и рудного железа (2400—2100 гг. до н.э.). Значение этого факта будет ясным, если вспомнить, что широкое освоение железа начинается в странах Европы только с VII в. до н. э.

Металлургия железа и название этого металла распространились из области культуры хаттов в Передней Азии, а затем в Евразии в целом. Установлено, что хаттское название этого металла hap/walki (наряду с технологией выплавки железа) было перенято хеттами и через посредство хеттского (или непосредственно из языка хатти) проникло в хурритский и в западные диалекты аккадского, в греческий и во многие другие языки Евразии (славянский, литовский, тибетский, древнекитайский и др.).

Соседние народы (например, ассирийские торговцы) проявляла к железу большой интерес, он стоил в 40 раз дороже серебра и в 5—8 раз дороже золота.

Протохетты, в лице касков, вытесненные неситами — индоевропейцами во II тыс. до н.э., сохранились в Малой Азии, главным образом на северо-восточной ее окраине, в прилегающих к Черному морю и Закавказью областях. Именно эта часть протохеттского населения, которая продолжала жить в восточных горных областях, в большей степени сохранила свой язык и другие этнические особенности.

Как считают некоторые исследователи (например, В.Г. Ардзинба), в период Хеттского царства у касков происходил переход от “военной демократии” к государству.

На протяжении всего периода существования Хеттского государства (примерно с 1650—1500 гг. до 1200 г. до н.э.) каски оставались опаснейшими его врагами. В конце XIII в. до н. э. на Египет и государства Передней Азии начала наступать с запада (как считают, с территории Балканского полуострова) мощная коалиция племен, обозначаемых в науке условно, как “народы моря”, и состоящих, главным образом, из греков (ахейцев), вероятно, протоармян, этрусков и др. Под ударами “народов моря” Хеттское государство перестало существовать. Это произошло около 1200 г. до н. э. В разгроме Хеттской империи активное участие принимали и каски, двинувшиеся с восточного Причерноморья в глубь Малой Азии.

Каски и после падения Хеттской державы фигурируют в письменных источниках. Небольшое Каскейское царство просуществовало до VIII в. до н. э. в верховьях рек Кызыл-Ирмак и Келькит.

В качестве синонима названия касков в надписи ассирийского царя Тиглатпаласара I (1115—1077 гг. до н. э.) упоминается этноним абешла, или апешлайцы. совпадающий с древним названием абхазов (греч.—апсилы; др.-груз.—апшил; нынешнее самоназвание абхазов— апсуа, или апшуа).

В специальной литературе много говорится об этнической связи древнейшего населения Малой Азии с автохтонными народами Западного Кавказа.

Этот вопрос неоднократно привлекал внимание исследователей. Не претендуя на новизну и оригинальность изложения, приводя высказывания историков и лингвистов, нам хотелось попутно высказать некоторые свои соображения, уточнить детали, с тем чтобы привести в определенную систему все, что имеется по данной проблеме.

Прежде всего, как предполагают, грамматический строй хаттского языка, на котором говорили и каски (по мнению ряда зарубежных и отечественных ученых: Э.Форера, Б.Грозни,

Э. Лароша, Ю. Месароша, И. М. Дьяконова, И. М. Дунаевской и др.), во всяком случае, по своей типологии, если не по генетическому родству, очень близок к строю абхазо-адыгских языков.

В последние годы генетическое родство хаттского с абхазо-адыгскими доказывает в своих работах В. В. Иванов. Он считает, что фонетические соответствия не оставляют сомнения в том, что по своей лексике (как и по грамматике) хаттский является языком древнесеверокавказской семьи, сохраняющим многие черты, общие с западнокавказскими.

Еще раньше И.М. Дунаевская указала на глубокий параллелизм префиксального строя глагола абхазо-адыгских языков и хаттского, включающего и субъектно-объектные показатели.

И.М. Дьяконов пишет, что хаттский язык, который стоит особняком среди других древневосточных языков, являет “известные черты схождения с абхазо-черкесскими языками”. Он отметил, что “не следует исключать возможность того, что хаттский язык либо прямо относится к числу абхазо-адыгских (северо-западнокавказских) языков, либо занимает промежуточное место между ними и картвельскими (южнокавказскими) языками”.

По мнению В. Г. Ардзинбы, параллели между нартским эпосом и хаттским мифом о борьбе бога грозы со змеем, указывают на их общие истоки. Они могут быть объяснены предполагаемым генетическим родством хаттского с западнокавказскими языками .

С хаттским названием железа сопоставляют и протоабхазо-адыгское название этого металла, реконструированное на основе данных убыхского, адыгейского и кабардинского языков; это согласуется с тезисом о генетическом родстве хаттского и абхазо-адыгских языков.

Исключительно важное место культа кузни у абхазов и адыгов показывает, какую огромную роль играло кузнечное ремесло, в частности железоделательное, в культуре этих народов, и оно может рассматриваться как продолжение традиции, существовавшей у хаттов.

Анализ географических и этнических названий хаттов и касков привел исследователей к выводу об их родстве с абхазо-адыгами. Отмечают совпадение некоторых малоазийских и западнокавказских названий. Прежде всего по линии топонимии. Значительный интерес представляет, например, сравнение названия хаттского священного города Лихцина с названием абхазского Лыхны — одного из древнейших культовых центров.

По мнению Ш. Д. Инал-Ипа, заслуживает внимания наличие в абхазском, каскском и хаттском языках суффикса “ра” для образования географических названий — абхазские топонимы

Гаг-ра, Ачан-да-ра, Ата-ра, Ачигва-ра— и наименований каскских населенных пунктов— Дахара, Парпара, Арипса. Все эти названия встречаются главным образом в приморских частях указанной территории. На основании близости термина “каска” и его синонима “абещла”, с названиями адыгов и абхазов предполагают, что каски принадлежали к абхазо-адыгской группе. З.В. Анчабадзе признает бесспорным, что “кашки”— “абешла” составляли ту часть абхазо-адыгской этнической общности, (союз племен), которая бытовала в III—II тыс. до н.э. еще в северо-восточном секторе Малой Азии и была связана единством, происхождения с хаттами. В связи с этим Г.А..Меликишвили обратил внимание на встречающиеся в Абхазии и южнее на территории Западной Грузии названия рек; Ахыпс, Хыпс, Лащыпс; Дагарыпш, Рапш, Супса и др. Эти названия черкесо-адыгского происхождения (в адыгском языке, “псы”— вода), и все они были даны жившими когда-то у этих рек адыгскими племенами.

Как полагает З.В. Анчабадзе, топонимические реалии в северо-восточной части Малой Азии—Синопэ, Акампсис, Арипса, Апсареа, Дуабзу и др. — с несомненной очевидностью свидетельствуют, что данная область в далеком прошлом была также населена, предками абхазо-адыгов.

Этот тезис крупнейших историков подтверждается выводами археологов: по памятникам материальной культуры устанавливается факт пребывания древних абхазо-адыгов на Западном Кавказе.

“Хаттско-абхазо-адыгейские племена занимали главным образом западную часть Кавказа,— пишет О.М. Джапаридзе. —Абхазо-адыгским племенам должна была принадлежать культура раннеземледельческих племен, выявленная, в основном, на Западном Кавказе” . .

Этноним “каска” увязывают с древним названием адыгов—“кашаги”. В научной литературе часто указывается на возможную генетическую связь данного термина с названиями адыгов в эпоху раннего средневековья—касог, кашаг, кешаг, кешак. Имя “касог” просуществовало в источниках вплоть до XIII в. С “каска” сопоставляется этноним “касоги”, встречаемый в византийских, арабских, Грузинских и древнерусских источниках, как наименование адыгов в Прикубанье (др.-груз. “кашаки”, “кашаг”; др.-арм. “гашк”; араб. “кашак”; визант.-греч. “Касахия”; др.-рус. “касог”). Сохраняется этот термин и в языках некоторых современных народов. Например, сваны; именуют адыгов “кашаг”. И теперь осетины называют кабардйнцев термином “касаг”, “каскон”.

Связь этнонима “каска” с одним из древних названий адыгских племен подкрепляется названием самого восточного из каскских племен — апешлайцев, совпадающим, как уже отмечалось, с древним и современным самоназванием абхазов; напомним, что адыги и абхазы принадлежат к одной языковой ветви кавказской семьи и нет, видимо, сомнений в принадлежности к ней и касков. Апешлайцы, как надо полагать были “каскейским” племенем. Один из текстов Тиглатпаласара называет их общим именем—каскейцы. Г. А. Меликишвили писал: “Название “абешла является синонимом племенного названия “кашка”. Греко-римские авторы на восточном побережье Черного моря упоминают племя апсилов (апшелов), являющееся, очевидно, одним из северокавказских, черкесо-адыгских или абхазским племенем. Название “кашка”, очевидно, находится в связи с названием также северокавказского племени черкесов. Таким образом, двумя различными путями па линии племенных названий кашки проявляют близость к северокавказской этнической группе”.

Исторические и современные названия адыгских племен можно сопоставить с древними этнонимами в Малой Азии (прежде всего, с термином “хатти”, адыг.-каб.—“хьэт”), например, черкесское племя. хаттукаевцев в Прикубанье (адыг. — “хьэткъуай”, каб. —“хьэтыкъуей”), занимавшее территорию между жанеевцами и темиргоевцами. Термин “хатти” довольно часто присутствует в топонимике и адыгской ономастической лексике—имена и фамилии: Хьэту: Хьэтыкъуэ, Хьэтэжьыкъуэ, Хъэтщыкъуэ, Хьэтх (Хьэтыхэ), Хьэтау и др.

Возможная этническая и культурная общность Малой Азии и Западного Кавказа еще в III тыс. до н. э., а то и раньше, в разной степени признается и представителями археологической науки. Как отмечал Е.И. Крупнов, “вывод о тесных древнейших взаимосвязях Кавказа и Малой Азии и даже о прошлом культурном единстве этих областей популярен в СССР и за рубежом (Гюбер, Меларт, Шоффер, Дюнан и др.)” Например, Дж. Маккуин сравнивает металлические предметы из Майкопского и Новосвободненских курганов с находками в “царских гробницах” в Аладже (Центральная Анатолия).

В свое время А. А. Иессен указывал на сходство материалов из Прикубанья с памятниками Малой Азии, Центральной Анатолии. Это подтверждают и новейшие археологические исследования в Прикубанье, проведенные А. А. Формозовым, найденная в Мешоко глиняная статуэтка малоазийского происхождения, а статуэтки животных из Аладжи близки к статуэткам бычков из Майкопского кургана.

Богатые гробницы Аладжа-Хююка и им подобные являют черты типологического сходства с памятниками майкопской культуры.

Родство хаттов и касков с абхазо-адыгскими народами подтверждается данными этнографических источников, в частности древнейшими религиозными верованиями. С нашей точки зрения, сопоставление мифологии хаттов и адыгов может иметь важное значение.

На мифологические воззрения хеттов (индоевропейцев) существенное влияние оказала мифология хаттов—автохтонов Малой Азии. Новая религиозная система складывалась путем взаимодействия религиозных традиций коренного населения и пришельцев. Подавляющее большинство божеств древнехеттского пантеона являются по своему происхождению хаттскими, возникшими в эпоху хаттско-хеттского двуязычия и культурного сосуществования (от конца III тыс. до XVIII в. до н. э.).

Изучение документов из царского архива столицы Хеттской империи города Хаттусаса позволило составить достаточно полное представление о мифологии коренного населения хатти. Религия Древней Анатолии, уходящая корнями в каменный век,—это многобожие (политеизм), “1000 богов” с многочисленными названиями. Как и все древнейшие религиозные системы, религия хаттов прежде всего пыталась установить связь людей со стихиями окружающей природы.

С хаттской традицией связаны главные божества хеттского пантеона — небесный бог грозы (некоторые исследователи считают, что это божество имело хаттское имя Тару) и богиня Солнца — Вурусему. С культом бога грозы было связано очень большое число городов, при этом в каждом городе это божество могло именоваться по-разному.

Известными божествами также являлись бог растительности Телепину и его жена Хатепину, бог-кузнец Хасамили, бог-пастух Хапантали, божество Луны — Каску, богиня—защитница, покровительница г. Хаттусаса Инара.

Некоторые из этих божеств, по-видимому, были популярны в древней абхазо-адыгской среде. Например, и сейчас с именем Инары может быть связано адыгское родовое название “Инароко” (“Инарокъуэ” — “Инар и къуэ”, “сын Инары”), а также древнее абхазское родовое имя “Инарба” (“ба” выражает понятие “сын”).

Одного из богов уже хеттского пантеона (лувийский бог грозы) звали Датто. Не лишне вспомнить, что это имя в форме “Дотэ” встречается у адыгов как уважительное обращение к старшим, особенно в роду к старейшинам рода. С утверждением ислама Дотэ сохраняется как один из эпитетов Аллаха или Бога вообще. От хаттского божества Тару, видимо, происходит адыгское имя Тара (“Т1арэ”).

Религиозным центром хаттов была Аринна, священный город. Здесь главным божеством была богиня солнца; бог грозы, ее супруг, занимает второе место. Но верховным покровителем столичной Хаттусы был бог грозы. Было и другое важное место поклонения богу грозы — город Нерик, древний хаттский культовый центр. Здесь в начале года (весной) при первых громовых раскатах проводился праздник грозы. Кроме того, хеттская письменная традиция повествует о двенадцати ежемесячных праздниках бога грозы города Цахалукка. Таким образом, характерным богом всей Древней Анатолии был бог грозы, ибо Анатолия (в отличие, например, от выжженных долин Месопотамии) —страна туч и бурь.

В хеттских текстах даже царь изображается как наместник бога грозы, как воплощение этого божества, постоянно подчеркивается идея тесной связи бога грозы с царем.

Теперь обратимся к языческим верованиям абхазо-адыгов. У них имелся сложный пантеон богов. Как нам кажется, религиозные воззрения абхазо-адыгов, в известной мере, можно сравнивать с особенностями хаттской религиозной системы.

У абхазо-адыгов с божествами грома и молнии связано много сюжетов. Эти божества — распорядители судеб людей и урожая. Они, подобно верховным божествам, владеют небесным огнем и посылают на землю дождь и засуху.

Прежде всего можно указать на созвучие одной из хаттских богинь грозы Анцили и древнеабхазского божества Анцва, вобравшего в себя черты древних грозовых и охотничьих божеств и стоявшего во главе абхазского пантеона.

В мифологии абхазов Анцва—творец природы и людей, повелитель мироздания. Пребывает на небе, и когда он спускается,— гремит гром, когда поднимается,—сверкает молния.

В абхазской мифологии с божеством Анцва часто отождествляется и Афы — повелитель грома и молнии, посылающий с неба огненные стрелы (по поверьям, Афы, однако, никогда не поражает молнией граб, поэтому абхазы сажали около своего жилья грабы и при строительстве жилищ старались использовать это дерево).

У абхазов и адыгов убитого молнией хоронили с особыми почестями, как правило, на месте гибели. У абхазов; например, гора Дудрипш почиталась обиталищем бога погоды. Считали, что убитые молнией (человек или животное) — взяты богом и неприлично выражать печаль по этому поводу. Такая жертва угодна божеству грозы и молнии.

Адыги верили в великого бога грома и молнии Шибле (Щыблэ). Он наряду с богом души Псатха следовал в пантеоне сразу же за Тха (Тхашхо). Известно, какое значение придавали адыги грозе и молнии, о верованиях которых сообщают средневековые авторы.

Француз Тавернье писал о черкесах: “Когда гремит гром, все тотчас выходят из селения и вся молодежь обоего пола начинает петь и танцевать в присутствии пожилых людей, сидящих вокруг. Если молния убивает кого-нибудь из них, они хоронят его с почестями и считают святым, признавая такую смерть милостью бога. Если молния ударит в один из их домов, то, даже если не убиты ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, ни животное, вся семья, обитающая в этом доме, содержится в течение целого года, ничего не делая, за исключением танцев и пения”. Это подтверждают сообщения и других авторов, например, немецкого ученого Адама Олеария, который свидетельствует: “Когда гремит гром, они радуются, выбегают наружу, приплясывая: считают счастливыми тех, в чей дом ударит молния, и они в радости проводят весь год, если ударит в человека, он почитается святым”.

Страх перед Шибле адыги выразили в словах: “Если бог Шибле рассердился, то вряд ли Тхашхо найдет себе место, куда бы укрыться”. А.Г. Шортанов предполагал, что основные контуры танца в честь Шибле, который впервые был описан Тавернье, сохранились в современном уже, потерявшем свое ритуальное значение.

Англичанин Джемс Белл, живший среди черкесов (главным образом среди шапсугов, натухайцев и убыхов) в 1837—1839 гг., писал о священной долине, “где развлекалась молодежь в течение трех дней танцами, празднуя память посещения этой долины Шибле, духом грома”. По словам автора, “употребление слова Шибле, как выражение заверения, очень ходко на всем побережье”.

Обряды, связанные с Шибле, сохранились у темиргоевцев вплоть до недавнего времени. На месте, где человек погиб от молнии, родные устраивали ежегодно, в начале сенокоса, в понедельник, пир в честь Шибле. Глашатай вызывал на священный танец родственников убитых, чтобы совершить танец, который состоял в том, что, взявшись за руки и образовав круг, танцующие медленно двигались, причем необходимым условием считалось танцевать без обуви.

Таким образом, культ бога грозы был широко распространен по всей Анатолии и в среде абхазо-адыгов. Видимо, традиция идет из Малой Азии, где грозу называли “царь Небес, господин страны Хатти” и изображали с топором и символической молнией в руках.

Следует остановиться еще на одном сообщении средневековых авторов. Француз Ксаверио Главани, описывая религию адыгов, заметил: “Трупы людей и животных, убитых громом, считают божеством, которое называется кодос”. Другой французский ученый — Пейсонель отмечал, что название “кодош” дается черкесами и абхазами священным деревьям. Путешественник Жан де Лукка, посетивший Черкесию около 1637 г., рассказывает о кудоши; или священных местах, куда приносят жертвоприношения.

Действительно, как показывают этнографические наблюдения, культ некоего “Кодоша” был распространен в прибрежной полосе Абхазии и у некоторых соседних племен (например, у шапсугов), который выражался в почитании посвященных этому божеству рощ и отдельных деревьев.

В мифологии причерноморских адыгов “Кодеш” — божество моря, Согласно мифологическим представлениям, “Кодеш”—большая рыба, удерживающая море в своих берегах. К этому божеству обращались рыбаки с мольбой о большом улове; в честь него зимой устраивали праздник, участники которого обливали друг друга морской водой.

Следы культа божества в разной форме сохранились и в топонимике Западного Кавказа, например, мыс около г. Туапсе именуется Кодош, с. Малое Псеушхо (Туапсинский р-н) местными жителями называется Куадашахып (“место приношений Кодешу”).

Некоторые исследователи считают допустимым связь Кодош (Кадош) с Передней Азией. Дж.Н. Коков полагает, что нет смысла рассматривать Кодош в отрыве от переднеазиатского Кадеш (имя богини, изображаемой в виде женщины, сидящей на спине льва). Автор, соглашаясь с А.Н. Дьячковым-Тарасовым, предполагает, что культ Кадеша может быть занесен из Малой Азии на Кавказ. Вспомним также, что Кадеш — название хеттского города на севере Сирии, где в 1312-м или 1296 г. до н. э. произошло сражение между войсками фараона Рамсеса II и хеттского царя Муваталли; на этот раз предполагаемые предки абхазо-адыгов—каски сражались на стороне хеттов.

Говоря о связях с Малой Азией и другими древними обществами Юга, можно вспомнить и главного героя нартского эпоса Сосруко. Известный ученый В. И. Абаев указывает, что в происхождении и подвигах Сосруко (осетинского Сослана) можно опознать черты солнечного героя. Прежде всего, рождение из камня есть черта, охотно приписываемая солнечным богам. Из скалы родился прославленный малоазиатский солнечный бог Митра, которого так и зовут “рожденный из камня”.

Обратимся и к другим этнографическим фактам. Ш. Д. Инал-Ипа, сравнивает некоторые культурно-бытовые явления, существовавшие в Малой Азии, с отдельными пережиточными сходными чертами этнографического быта адыго-абхазов: образы богов Адад (“дад” в адыгском означает “отец”, в абхазском также воспринимается как “старейший”, “патриарх”, “дед”, “отец”, а “адыд” — “гром”) и великой матери плодородия Нан, культ быка и льва, магическое значение змеи, конический головной убор, стянутая в талии короткая туника, кинжал на поясе, орнамент в виде косы и др.

Культ быка существует на Западном Кавказе и в Малой Азии с древнейших времен. В связи с этим большое значение приобретают специфические вилообразные орудия из бронзы с двумя крюками и круглой втулкой для насадки на рукоять. Они известны по находкам в курганах у ст-ц Новосвободной, Махошевской, Псебайской (Прикубанье), в дольменах Причерноморья. Встречаются они и в Центральном Предкавказье (например, курган майкопской культуры у с. Чегем II) .

Некоторые исследователи полагают, что подобные предметы использовались для вытаскивания мяса из котлов, то есть предназначение их чисто бытовое, что подтверждается материалами из этнографической действительности. Но эти крюки имели, кроме того, и культовое назначение — они могли употре ться во время общественных (культовых) пиршеств.

Л. С. Ильюков, опираясь на искусство Северной Месопотамии и Центральной Анатолии, где на протяжении тысячелетий был широко представлен сюжет “вилки”, который трактуется, как мотив букрания (то есть изображения быка в виде одной его головы или рогов), считает, что носители майкопской культуры также были хорошо знакомы с высокохудожественной пластикой, в которой важное место отводилось быку.

По мнению Ш. Д. Инал-Ипа, близко перекликаются хаттское имя бога Телепину, древнеабхазское имя Тлапш и имя адыгского божества Тлепш; имя малоазийского царя II тыс. до н. э. Раша тождественно абхазскому Рашь (это сравнивается также с древнейшим песенным рефреном “рашья”, “рерашья”).

Большое внимание в научной литературе уделено термину “Уащхъуэ”. Его приводят часто в качестве доказательства генетического родства абхазо-адыгских языков с древним хаттским (последнее членится на уэ — “небо” и щхъуэ в значении “синий” или “голубой”; есть и клятвенное выражение—“уащхъуэ, мыващхъуэ к1анэ”, букв.: “голубое небо, кусок голубого камня”; кроме того, в убыхском уэ — “небо” — ныне означает “бог”).

Г. А. Меликишвили ссылался на общность хаттского washav и адыгского uasho как одного из важных факторов, подтверждающих родство между хаттским мертвым и абхазо-адыгскими языками. Правда, некоторые лингвисты сомневаются в возможности такого сопоставления (например, Г. А. Климов)

Тем не менее родственная связь указанных терминов в двух языках признается рядом исследователей и в последнее время. В.В. Иванов считает несомненным морфологическое и фонетическое соответствие рассматриваемых слов.

Поддерживает данный тезис и Ш.Д. Инал-Ипа. Он пишет: “Одной из самых показательных лексико-морфологических встреч между хаттским (каскским) и абхазо-адыгскими языками является полное совпадение по форме и содержанию названий бога Уашхо,—древний религиозно-мифологический образ, который был известен аборигенам Малой Азии еще за 2 тыс. лет до н. э. и сегодня не совсем забыт в кругу абхазо-адыгских народов—во всех абхазо-адыгских языках термин абхазск. — “уашхуа”, убыхск. — “уашхва”, адыгейск.— “уашхо”. кабард.— “уащхъуэ” используется в основном как выражение самой верной клятвы и заверения. Реже он употре ется как “бог” у убыхов, “бог клятвы” у кабардинцев, “небесный свод” у адыгейцев и т. д. В текстах на хаттском языке Малой Азии слово “уашхо” встречается в значении “божество”, “бог вообще”. Термин “уащхъуэ” встречается на всей исторической территории абхазо-адыгов, в том числе восточных адыгов.

По мнению А.Т. Шортанова, небо всегда олицетворяло у адыгов все сверхъестественное и непостижимое. Богом неба считался Уащхъуэ. Имя этого божества встречается в заклинаниях и клятвенных формах обращений, в сказках, легендах, в нартском эпосе. Именем Уашхо клянутся в основном женщины.

А. Т. Шортанов приводит традиционную клятву верности мужу, встречающуюся во многих сказках и легендах' “Уащхъуэ, мыващхъуэ к1анэ, уэ л1ы ухъумэ, сэ фыз сыхъунк1э?”—“Уашхо, камень - синевой (отливающий) кусочек, ты (если) мужем (быть) сумеешь, я женою (верной) буду”.

По рассказам стариков, во время клятвы “уащхъуэ, мыващхъуэ к1анэ” — а эта форма клятвы являлась самой, священной—над головой ломали стрелы, а обломки клали под камень.

Вероятно, отождествление божества Уашхо с синим камнем связано с олицетворением некоторых богов в неживых предметах, в том числе и в камне. Во время засухи адыги брали камни с могил людей, убитых молнией, и клали их в реку до выпадения первого дождя. Здесь камень служил предметом магического обращения к небу, к божеству Уашхо, повелителю неба, который одновременно был и богом дождя.

По-видимому, религиозно-мифологический образ Уашхо имеет малоазийскую природу, но он был популярен и в абхазо-адыгской среде.

Как следует интерпретировать вышеприведенные факты? Беря во внимание некоторые из вышеупомянутых фактов, ряд исследователей приходит к выводу, что на ранней стадии формирования древнего абхазо-адыгского этноса происходил процесс этнического слияния пришлых малоазийских племен касков с местным древним населением края. В итоге язык пришельцев оказался победителем, на что указывает родство абхазо-адыгских языков с некоторыми мертвыми языками древней Малой Азии, в частности с хаттским, “который особенно близок к убыхскому”.

Вполне определенно высказывался по этому поводу Л.Н. Соловьев, который считал, что на рубеже III — II тыс. из Малой Азии происходило вторжение кашков — племен, “по всей видимости, родственных “южно-дольменному” населению, принесших в местную среду новые типы посуды и навыки в металлургии”. Процесс такого “слияния” мог дать “абхазо-адыгейско-черкесско-кабардинскую” общность.

Имеется также предположение, что язык пришельцев наслоился на язык автохтонов-кавказцев и постепенно растворился в нем, при этом в местном языке отложились некоторые структурные формы языка пришельцев и, возможно, элементы его лексики.

Что касается причин переселения части малоазийских племен на Кавказ, то З. В. Анчабадзе солидарен с Л. Н. Соловьевым и пишет, что “на рубеже III — II тыс. до н. э. в Малой Азии происходило сложение классового общества, которое вызвало значительное перенаселение, создавшее предпосылки для передвижения части населения в другие области. Толчок этому движению на северо-востоке могли дать происходившие в конце III тыс. вторжения с запада хеттов-неситов”

Переселенцы утверждали не только свой язык, но и специфические формы материальной и духовной культуры.

Таким образом, в результате слияния пришлых и местных элементов возник древний абхазо-адыгский этнос— далекий предок современных абхазо-адыгских народов. Это было результатом длительного (от конца III до середины II тыс. до н. э.) процесса этнической консолидации древнего аборигенного населения края с пришлыми из северо-восточных районов Малой Азии племенами, ставшими носителями “языка-победителя”. Ведущая роль пришлых элементов в процессе этногенеза древних абхазо-адыгов обусловливалась их большей этнической устойчивостью и более высокой культурой.

Причем аборигены, возможно, находились с пришельцами в этническом родстве. В связи с этим часто указывают на то, что антрополог В. В. Бунак отнес древнее население Малой Азии и Западного Кавказа к единой так называемой “понтийской расе”, основной ареал которой находился вне Кавказа, она распространилась вдоль черноморского побережья и проникла на Северный Кавказ из Малой Азии. В этом случае древние хатты и абхазо-адыги входили в общий ареал понтийского антропологического типа, являясь носителями отдельных его вариантов.

Как бы ни ставился вопрос о перемещении малоазийских племен на Кавказ, это не умаляет значения уже установленного факта об антропологическом единстве и этнической близости двух областей в древности—Малой Азии и Западного Кавказа, обстоятельство, которое необходимо учитывать при окончательном решении проблемы раннеадыгского этногенеза. Однако, несмотря на приведенные сопоставления, малоазийскую концепцию можно принять только с оговорками (что касается длительной миграции малоазийских кашков на Западный Кавказ).

Конечно же, богатые гробницы Аладжа-Хююка и им подобные являют черты типологического сходства с памятниками Майкопа. Но при этом необходимо указать на невозможность широкого сравнения массового материала Майкопа с археологическими комплексами центральных и восточных районов Анатолии (несходство, например, керамики).

Керамический материал Майкопа изысканной формы, хорошей лепки и обжига. В основном посуда краснолощеная. Но для ее изготовления гончарный круг применяется спорадически.

В производстве же малоазийской керамики широко внедряется гончарный круг. Керамика комплексов черная и черно-коричневая, много сосудов со сливами, часто достаточно сложных очертаний, появляются и двуручные кубки. Особым изяществом отличается керамика с полихромной росписью, что совершенно отсутствует на майкопских сосудах.

Различаются и их формы. Ранняя майкопская посуда отличается и по форме определенным однообразием. Она лишена ручек и орнамента. Это преимущественно небольшие горшки с округло-шаровидным туловом и, как правило, невысоким, резко отогнутым наружу венчиком. Позднемайкопская керамика по форме более разнообразна, но преобладают толстостенные сосуды с округлым и реже яйцевидным туловом, короткой цилиндрической шейкой и резко отогнутым краем венчика.

Материальная культура двух регионов в целом не тождественна — есть только единичные сходства предметов и отдельных деталей погребального ритуала. К тому же майкопское общество и хаттское стояли на разных ступенях культурной и социальной эволюции: первое — находилось на стадии патриархального строя, второе — переживало процесс классообразования и возникновения государств. Уже к концу III тыс. до н.э. почти все районы Анатолии покрываются сетью раннеклассовых городов-государств. Хатты создали уже на рубеже III —II тыс. до н. э. в Восточной Малой Азии города-государства: Пурусханда, Ам-кува, Куссара (Кушиар), Канеш и многие другие. У них был даже центр — г. Хатти.

В области материальной и духовной культуры достижения хаттов были значительны. Достаточно сказать, что кроме развития металлургии бронзы хатты в конце III тыс. до и. э. умели добывать и обрабатывать железо.

От культуры Малой Азии майкопская культура отличалась более слабым развитием металлургии (поскольку нет, например, сведений об использовании племенами майкопской культуры рудных месторождений и о знакомстве их со сложными процессами плавки и литья руды).

Хатты восприняли особую разновидность клинописи и ашурский диалект аккадского языка. У хаттов была сложная религия и мифология. Они сыграли главную роль в образовании Хеттского государства и сложении его культуры. И сами хетты, главный народ возникшего в XVII в. до н. э. Хеттского царства, состояли из тех же самых хаттов, воспринявших новый неситский (хеттский) язык

Таким образом, население Восточной Анатолии уже на финальной фазе эпохи ранней бронзы (2300—1900 гг. до н. э.) существенно опережает своих современников на Западном Кавказе. Конечно же в ту пору и здесь наблюдается интенсивный культурный и хозяйственный рост. Но если в Малой Азии эти факторы в конечном итоге привели к созданию раннеклассового общества, то на западе Кавказа уровень развития остался прежним. Здесь нет ни местной системы письма, ни городского строительства. Вместо городов — архаичные поселки скотоводов и земледельцев. Дома каркасные, турлучные. Производственная база майкопских общин в тогдашних исторических условиях не могла привести к переходу к классовому обществу. В сравнении с Восточной Анатолией более замедленные темпы развития выступают здесь ярко и определенно. Более того, есть основания утверждать, что именно в конце эпохи ранней бронзы происходит ряд отступлений от ранее достигнутого в области культурного развития, явившихся результатом каких-то внутренних и внешних затруднений. На поздней стадии развития культура Майкопа, продолжая предшествующие традиции, тем не менее приобретает некоторые качественно новые черты. Например, уже А.А.Иессен отмечал, что вполне выработанная, технически и эстетически высококачественная посуда раннего Майкопа на позднем (Новосвобоненском) этапе превращается опять в грубую толстостенную керамику, похожую на керамику местного неолита.

Возможно, упадок майкопской культуры (а он впрямую связан с прекращением культурных контактов с югом) не стоит изолированно от процессов, происходивших в конце III тыс. до н. э. в Передней Азии. В это время Месопотамия и Восточное Средиземноморье испытывают нашествие западносемитских отсталых племен амореев с тяжелыми последствиями. И в Малой Азии развитие общества было задержано какими-то событиями, что связывают с продвижением индоевропейских племен (лувийцев). Однако здесь культурный и социально-экономический прогресс не был прерван. Бейджесултан в начале II тыс. до н. э. становится подлинным городом с обособившейся цитаделью, а найденная здесь печать с иероглифическими знаками указывает на развитие письменности. В начале II тыс. до н. э. во главе Кюль-тепе-Каниса стоял царек с административным аппаратом.

У хаттов появляются подлинные города, происходит формирование классового общества и цивилизации. Да и у касков к началу II тыс. до н. э. были свои укрепленные города. Они стояли на пороге цивилизации, а некоторые исследователи считают, что в период хеттов у касков складывается государство.

В этих условиях, если массовое движение малоазийского населения представлял собой процесс, длившийся от конца III до середины II тыс. до н. э., он имел бы гораздо более ощутимые последствия, наложив сильный отпечаток на развитие всей культуры местных племен, в сторону стремительного прогресса. Люди всегда переносят идеи.

Начало миграции малоазийского населения на Западный Кавказ обычно относят к самому концу III тыс. до н. э. К этому времени майкопская культура начинает угасать. И здесь уже уместнее говорить не о “благотворном” влиянии Юга, а о проникновении элементов более отсталых северных степных культур (ямной и катакомбной) в местную среду, приведшем к огрубению культуры, хотя до масштабов полного исторического регресса дело не дошло.

Материальных следов проникновения хаттов на Западный Кавказ не обнаруживается. Возникает труднообъяснимая ситуация, которая заключается в том, что майкопская материальная культура находит гораздо больше сходств с культурами регионов весьма отдаленных (Месопотамия и Сирия), чем с культурой близко прилегающей территории Восточной Малой Азии. По всей вероятности, в основе этих различий лежит то, что племена этнически близких двух регионов (Западного Кавказа и Восточной Анатолии) создали два варианта археологической культуры. Напомним, что. родство между двумя группами населения прослеживается в большей степени по данным языка и духовной культуры, идеологии (этнонимика, топонимика, религия, мифология и т. д.), нежели по вещественным памятникам. В целом вопрос деликатный. Он пока не терпит категорических суждений, выводов.

Вся сумма накопленных фактов позволяет выдвинуть предположение: Западный Кавказ и прилегающие области Восточной Анатолии с древнейших времен (еще с каменного века) населяли племена этнически близкие. Если имел место миграционный процесс, то это могло произойти не в эпоху бронзы, а гораздо раньше, в конце каменного века, когда и образовалась обширная восточнопричерноморская этнокультурная область, лежавшая в основе хатто-абхазо-адыгского древнего единства. Можно также допустить предположение о возможном распаде этого единства уже в раннеметаллическую эпоху.

До появления новых материалов и окончательного разрешения проблемы мы бы склонялись к указанному тезису. Тезис о движении касков, несмотря на то, что его отстаивали известнейшие историки,—не более чем хорошо аргументированная гипотеза, а гипотеза — все-таки предположение, которое выдвигается в науке, когда ученые еще не располагают достаточным количеством фактов для построения твердой теории. Здесь, правда, могут возникнуть возражения. И связано это будет с антропологическим аспектом проблемы. Выше отмечалось, что, по 'мнению В. В. Бунака (1953 г.), основной ареал “понтийской расы” находился вне Кавказа, а появление данного типа в западных районах Северного Кавказа он увязывал с переселением сюда части малоазийского населения. Но существуют и другие мнения.

Ведущий антрополог В. П. Алексеев считал, что территория Кавказа могла входить в ареал формирования понтийского типа. Последний мог появиться здесь в эпоху неолита не в результате какого-то нового переселения, а вследствие локального процесса перестройки антропологического типа местного населения донеолитического периода. Антропологический облик представителей понтийского типа, по мнению автора, свидетельствует в этом случае о том, что их местные корни восходят не только к неолитическому, но и более раннему времени

В.П. Алексеев видит только незначительные различия между представителями кавкасионского и понтийского типов. Понтийцы выделяются прежде всего малой шириной лица. Имеются незначительные различия по углу выступания носа, пигментации и развитию волосяного покрова, но в общем различия по этим признакам мало ощутимы, в целом ряде групп почти незаметны и им нельзя придавать существенного значения.

Автор приходит к выводу, что понтийский и кавкасионский типы могут быть сближены в единый ствол, считая возможным формирование понтийского типа на базе кавкасионского путем грациализации, выражающейся в уменьшении ширины лица, а также в понижении длины тела в понтийских группах западных районов Северного Кавказа по сравнению с кавкасионскими.

Новейшие антропологические материалы из Северо-Западного Кавказа (Унакозовская пещера и мог. Городское) подтверждают наличие здесь грациального мезокранного типа, весьма схожего с современными причерноморскими шапсугами, уже в домайкопском энеолите. Эти данные доказывают самостоятельное формирование понтийского типа на территории Прикубанья на основе местных грациальных долихо- и мезокранных форм.

Не всегда категоричны историки, серьезно занимавшиеся проблемой периодического переселения хаттов (касков). В одной из последних своих работ (1976 г.) 3.В. Анчабадзе пришел к следующему окончательному выводу: в настоящее время больше данных в пользу предположения, что адыго-абхазо-картвельские племена с древнейших времен заселяли западную часть Кавказа и некоторые прилегающие к ней районы Малой Азии, что не исключало в те или иные периоды передвижения отдельных племенных массивов как с юга на север, так и в обратном направлении. “Сейчас трудно с полной уверенностью решить,— указывает Ш. Д. Инал-Ипа, делая оговорку,— происходили ли в древности (может быть, с середины III тыс.) передвижения абешла-кашкайцев из Малой Азии на Западный Кавказ с длительными остановками на своем пути, отмеченными множеством абхазо-адыгских топонимов на территории Грузии, или все это Кавказское Причерноморье занимали многочисленные родственные племена, из исторического развития которых впоследствии образовались древние абхазские, адыгские и западногрузинские народности”.

Некоторые археологи скептически относятся к малоазийской теории раннего этногенеза абхазо-адыгов, но и убедительных доводов против нее, как правило, они не (Приводят. “Сложен вопрос и о движений кашков,— пишет археолог, видный кавказовед В.И. Марковин,— этот древний народ сближают иногда с касситами, жившими в III—II тыс. на довольно широкой территории в западных областях Мидии. Таким образом, вопрос о связи “кашков” с “касогами” (адыгами) — не более как гипотеза. Данный вопрос очень сложен, культурное, влияние кашков-касситов-каспиев можно, очевидно, обнаружить с не меньшей долей вероятности в культуре, современных азербайджанцев и дагестанцев”.

“В этой связи встает вопрос об этнической, принадлежности майкопской культуры,— говорится в одной из работ другого известного исследователя — Р. М. Мунчаева.— Последняя, как было отмечено, двуприродна. С одной стороны, мы видим сугубо местный элемент, восходящий к. предшествующим эпохам. Он, вероятно, отражает местный этнический массив, говоривший на западнокавказских языках. Вместе с тем здесь присутствует и другой элемент по всей вероятности стимулировавший тот общий подъем, который здесь наблюдается со второй половины III тыс. до н. э. Что это за племена, откуда они сюда проникли и на каком языке говорили, остается неясным. Во всяком случае несомненно, что они расселились почти по всему Северному Кавказу. Можно ли их связывать с хаттскими племенами, в частности с кашками, обитавшими в конце III или в начале II тыс. до н. э. на северо-востоке Понта? Для ответа на этот вопрос и подобные ему мы пока не располагаем сколько-нибудь надежными данными”.

Все же имеющиеся трудности не дают оснований полностью отвергать малоазийскую концепцию. Как удалось заметить, далеко не все исследователи разделяют подобный пессимизм. Этническая и культурная общность Малой Азии и Западного Кавказа в древности в разной степени признается археологами, антропологами, этнографами, лингвистами. И это главное.

Приведенные общие элементы в языке и культуре вряд ли можно отнести к числу тех, которые могли проникнуть в абхазо-адыгский этнос благодаря простой интеграции этнически разных групп древнего населения. Они указывают на этническое родство древних обитателей Западного Кавказа и прилегающих территорий.

Перечисленные обстоятельства делают малоазийскую теорию весьма важной и перспективной, и это надо учесть в будущем при окончательном решении трудной проблемы раннеадыгского этногенеза. Но малоазийская концепция и в дальнейшем потребует уточнений, новых доказательств, кропотливой и комплексной работы ученых, особенно по части лингвистики. В данной ситуации решающее значение могли бы иметь именно лингвистические материалы, но здесь встречаются большие трудности, которые связаны с характером хаттских культовых текстов из богазкейского архива и на которые указывал И. М. Дьяконов еще в 1967 году.

Хеттские писцы, записывавшие отрывки на хаттском, сами хаттского языка уже не понимали (он вымер к концу III—началу II тыс. до н. э.), и их записи, по-видимому, неточны. Кроме того, система аккадской клинописи совершенно не приспособлена для передачи хаттского звукового состава. Поэтому до сих пор было невозможно восстановить фонологическую систему хаттского языка, а это, в свою очередь, делало невозможным и достоверное решение о его принадлежности к определенной языковой системе, так как для этого необходимо установить закономерные соответствия между фонемами хаттского и сравниваемого языка (или лучше, праязыка такой же древности, как хаттский). Внешнее же сходство звучаний может оказаться случайным.

В этом вопросе некоторые лингвисты проявляют осторожность, хотя, как было сказано, в последнее время В.В. Иванов привел довольно веские данные в пользу материального родства хаттского с абхазо-адыгскими.

Уже отмечалось, что, по мнению лингвистов, северокавказская семья состоит только из двух ветвей — абхазо-адыгской и нахско-дагестанской. Если, таким образом, исключить из этой семьи картвельские языки, то и отпадет проблема родства последних с хаттским мертвым, который стоит обособленно. В поисках родственных связей хаттского теперь, по-видимому, надо обращаться только к абхазо-адыгским языкам, ибо, как отмечал И. М. Дьяконов, если признать хаттский не родственным кавказским, он окажется совершенно изолированным: нет никакой другой семьи, к которой этот язык мог бы быть отнесен с малейшей степенью вероятности.

Бетрозов Р.

• адыги
• черкесы
• абхазы
• хатты
• хетты
• каски
• Хаттуса