Кемиргоко Идаров: происхождение, историческая судьба, политические проекты

Впер­вые в научный оборот имя знаменитого исторического дея­теля Черкесии второй половины XVI в. ввел Н.М. Карамзин. В VIII томе «Истории государства Российского» Н.М. Карам­зин в контексте первых дипломатических контактов чер­кесских владетелей с Русским государством упоминает Тем­рюка [Карамзин. Т. VIII. 1989: 139–140]. Но уже в IX томе в описании женитьбы Ивана IV на кабардинской княжне в 1561 г. будущий царский тесть, «один из знатнейших Чер­кесских владетелей», выводится под именем Темгрюк [Карамзин. Т. IX. 1989: 19]. Такие разночтения у уважаемого автора имеют объективные причины. Если обратиться к первоисточнику – русским летописям XVI в. и архивам, в которых зафиксирована история установления дипломати­ческих контактов адыгов с Россией, можно обнаружить обе формы имени пщышхуэ Кабарды: Темрюк и Темгрюк. Пер­вая форма этимологизируется достаточно просто – темир (тюрк, «железо»), къуэ (адыг. «сын»). Однако в таком случае остается непонятным параллельное существование формы «Темгрюк», с совершенно немотивированной с точки зре­ния адыгского или тюркских языков фонемой «г». Причем вторая форма имени великого князя Кабарды встречается в первоисточниках значительно чаще ставшей общеупотре­бительной формы «Темрюк» [КРО. Т. 1. 1957: 5–30]. В ро­дословных списках кабардинских князей, составленных в 40-х годах XVII в., также имеются разночтения. В варианте списка, принадлежавшего А.М. Пушкину, старшим сыном Идара назван Кермургука. В этом списке употребляется и форма Комургун, в которой угадывается искаженная пере­писчиками первооснова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Родословная книга из личного архива князя А.И. Лобанова-Ростовского дает другой вариант имени старшего Идаровича – Темрюк [КРО. Т. 1. 1957: 384].

Первый адыгский историограф Ш.Б. Ногмов в своей «Истории адыхейского народа» упоминает «сыновей князя Идара Кемиргоко и Темируко». Ш.Б. Ногмов описывает во­енные подвиги Кемиргоко и Темируко в войне с дагестан­скими владетелями («хан уцмей»), поездку их в Москву (чего никогда не было) для заключения союза с Иваном IV и т.д. [Ногмов 1994: 116–123]. Затем, пишет автор, «со времени своего возвращения (из Москвы – З.К.) Идаровы жили в Ка­барде. Кемиргоко в непродолжительном времени умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном вооружении. Место, где погребено его тело, находится между реками Чегемом и Баксаном; над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123]. Похоронив Кемиргоко Идаро­ва – пщышхуэ Кабарды, Ш.Б. Ногмов сосредотачивает все свое внимание на Темрюке Идарове, якобы унаследовав­шем титул и власть старшего брата. Дальнейшее повество­вание автора «Истории адыхейского народа» об отправке в Москву «на воспитание» сына и дочери, борьбе с крымским ханом Девлет-Гиреем, ранении в сражении с крымцами на р. Ахупс и т.д. находит подтверждение в российских архи­вах и летописях, касающихся взаимоотношений Кабарды и России в период правления старшего Идаровича.

Очевидно, что книжная образованность сыграла с Ш.Б. Ногмовым недобрую шутку. Он писал свой труд, опи­раясь на адыгский фольклор, но широко использовал до­ступные ему письменные источники. В том числе и «Исто­рию государства Российского» Н.М. Карамзина. Так, харак­теристика Ш.Б. Ногмовым Темрюка Идарова почти бук­вально совпадает с классическим летописным описанием Святослава Игоревича, которое приводит Н.М. Карамзин в своем труде [Ногмов 1994: 121–122]. Несмотря на то, что род Идаровых в Кабарде в начале XVIII в. пресекся, адыг­ская фольклорная традиция сохранила имя старшего сына Идара в аутентичной форме – Кемиргоко (КIэмыргуокъуэ, досл. «кемиргоевский сын»). Искажение адыгского имени и фиксация его в письменных источниках в форме Тем­грюк (Темрюк) вполне объяснима. В XVI–XVII вв. фактиче­ски вторым дипломатическим языком России был татар­ский. Непонятное и сложное в произношении имя кабар­динского князя было просто адаптировано русско-татар­ской языковой средой. Точно так же в XVIII в. кемирго­евцы (кIэмыргуей) превратились в темиргоевцев русских и крымско-турецких источников. Ш.Б. Ногмов был адыгом, и у него не могло возникнуть проблем в понимании и ин­терпретации имени Кемиргоко. Но авторитет Н.М. Карам­зина оказался столь весом для Ш.Б. Ногмова, что в целях примирения фольклорной и «академической» версий он из одного исторического деятеля создал двух, затем с честью похоронил одного из них, а все заслуги перед Отечеством, явные или мнимые, приписал «Темрюку Идарову». Вслед за Н.М. Карамзиным и Ш.Б. Ногмовым абсолютное большин­ство отечественных кавказоведов априори приняли форму имени Темрюк как единственно правильную [Броневский 1823: 80–81; История Кабардино-Балкарской … Т. 1. 1967: 112–115; Дзамихов 2001: 86–93]. Однако для Р. Трахо, ав­тора выпущенной им в эмиграции монографии «Черкесы», истинное имя старшего Идаровича не было секретом [Тра­хо 1992: 26–30]. Всякий, кто без предвзятости обратится к первоисточникам и проведет элементарный сравнитель­ный анализ летописных и архивных текстов, без труда убедится в том, что адыгская фольклорная традиция, за­фиксированная Ш.Б. Ногмовым, сохранила настоящее имя старшего Идаровича [Кожев 2006: 180]. Давно пора вер­нуть его адыгскому историческому и общественному созна­нию и забыть о «Темрюке Идарове» как об историографи­ческом казусе. Именно Кемиргоко – старший сын Идара Инармасова, в 1557 г. отправил первое кабардинское по­сольство в Москву, а через четыре года выдал за Ивана IV свою младшую дочь.

Имя человека, а тем более исторического деятеля – не пустой звук. Оно может многое рассказать о его происхож­дении и той историко-культурной среде, в которой ему до­велось выйти на политическую арену. В случае с Кемиргоко Идаровым это проявляется особенно ярко и значимо. Семья Идаровых, как и все кабардинские княжеские семьи, вела свое происхождение от Инала Нэху (Светлого / Сиятельно­го). Жизнь и деятельность Инала приходятся на конец XIV– первую пол. XV вв. Генеалогические предания адыгов, как известно, возводят Инала к легендарному Араб-хану. Достоверность предыстории династии Иналидов и ее гипоте­тические ближневосточные (Египет, «Вавилония») корни не являются предметом нашего исследования. Для нас важнее историческая достоверность самого Инала и основанной им княжеской династии, которая осуществляла верховную политическую власть в Черкесии на протяжении почти че­тырех столетий. Длительные и разносторонние контакты кабардинской княжеской элиты с Россией оставили боль­шой корпус архивных данных – бесценный источник по истории Кабарды. К сожалению, история западночеркес­ских Иналидов почти неизвестна. Это связано не только с отсутствием подробных и достоверных письменных ис­точников по истории кемиргоевских, хатукаевских, бесле­неевских, жанеевских княжеских династий. Их гегемония в Западной Черкесии была ослаблена общественными и демографическими процессами уже в XVIII в. Катастрофа Кавказской войны и насильственного выселения адыгов в пределы Османской империи довершила падение княжеских династий Западной Черкесии. Многие из них совсем пресеклись. Тем больший интерес представляет то немно­гое, что мы можем извлечь из письменных источников и адыгского фольклора по ранней истории династии Инали­дов в Черкесии.

Согласно Ш.Б. Ногмову, Инал «вступал три раза в брач­ный союз и оставил после себя пять сыновей: от первой жены Жайхота, от второй Минболата и Беслема; а от тре­тьей – Унармеса и Кирмиша... Должно полагать, что разноутробие Иналовых детей было причиной их раздоров. После долгих беспокойств, они разделились на три части: один из них остался в Хегаке, другие поселились в Кемир­гое, а остальные ушли в Кабарду. От этих сыновей Инала производят свое родоначалие нынешние кабардинские, кемиргоевские и бесленеевские князья» [Ногмов 1994: 96]. Родословные росписи «черкасских князей и мурз», состав­ленные в XVII в., несколько иначе рисуют генеалогическое древо высшей адыгской аристократии. В них есть некото­рые разночтения, но в главном они сходятся – из пятерых перечисленных Ш.Б. Ногмовым персоналий лишь Беслан прямой потомок Инала. А четверо – Инармас, Жанхот, Мин­болат, Кирклыш (в порядке старшинства) – внуки Инала от одного из его сыновей – Табулы или Табулду [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Так что и Беслан, и четверо его племянни­ков от старшего брата, перечисленные Ш.Б. Ногмовым как прямые наследники Инала – как раз та отрасль Иналидов, которые «ушли в Кабарду» и дали начало кабардинским, а позднее и бесленеевским княжеским династиям. Другие Иналовичи – родоначальники кемиргоевских, хатукаев­ских, хегакских и части жанеевских княжеских династий, к сожалению, неизвестны ни Ш.Б. Ногмову, ни российским родословным росписям.

Идаровы вели свое происхождение от старшего сына Табулы-мурзы – Инармаса. Ш.Б. Ногмов и в этом случае не­сколько путается в персоналиях и начинает свою «Повесть о князе Идаре и уничтожении Тамтаракайского княжества» следующим образом: «Предание сохранило нам заниматель­ное повествование о внуке знаменитого Инала (на самом деле – правнуке – З.К.), князе Идаре... Инал был женат три раза. От третьей жены у него осталось два сына: Унармес и Кирмыш, которые женились на адыхских княжнах. Унар­мес оставил сына Тохтамыша, владевшего Кабардой. Кир­миш умер, оставив беременную жену, которая была взята в дом к родителю своему Хамишеву» [Ногмов 1994: 101]. Ш.Б. Ногмов допускает явный анахронизм, делая Идара современником событий, имевших место в XII в., а имен­но – ликвидации Тмутараканского княжества. Кроме того, отцом Идара он называет не Инармаса, а Кирмиша (Кир­клыша). Такая неточность в связи с генеалогией Идаровых вполне объяснима. Когда писалась «История адыхейского народа» (30–40-е гг. XIX в.), носителей родовых преданий Идаровых давно не было в живых, а сами они стали частью далекого прошлого Кабарды. Но продолжение «Повести о князе Идаре» Ш.Б. Ногмова гораздо интереснее в свете ис­следуемой темы и вполне адекватно историческим реалиям первой половины XVI в., известным по другим источникам. Согласно адыгским преданиям в передаче Ш.Б. Ногмова, Идар (по «Родословным росписям» – сын Инармаса, стар­шего сына Табулы) воспитывался в доме своего деда по ма­тери – бжедугского князя Эльжера Хамишева. Уже будучи зрелым мужем, зарекомендовавшим себя в качестве удач­ливого военного и политического лидера, Идар вмешался в междоусобные распри кабардинских князей, каждый из которых «хотел властвовать один над кабардинским наро­дом» [Ногмов 1994: 103].

Описываемые события относятся примерно ко второй четверти XVI в. Мы исходим из простого расчета. Старший сын Идара – Кемиргоко с 1557 г. известен русским лето­писям как пщышхуэ Кабарды, один из старейших кабар­динских князей, имеющий взрослых детей (сыновья Мам­стрюк, Доманук, Булгайрук, Солтанук; дочери Малхуруб, Алтынчач, Гуашаней). Следовательно, Идар Инармасов был в расцвете лет, когда решил вмешаться в междоусоб­ные распри кабардинских князей с надеждой восстано­вить утраченные права на отцовское наследство примерно между 1530 и 1540 гг. В Кабарде в этот период, очевидно, власть делили двоюродные братья, потомки Жанхота, Мин­булата, Кирклыша, а также потомки Беслана – будущие ро­доначальники бесленеевсих князей. Расстановка сил вну­три Кабарды не вполне ясна и повествование Ш.Б. Ногмо­ва годится лишь для определения общей канвы событий. Видимо, основными претендентами на верховную власть в Кабарде традиционно выступали Жанхотовы. Об этом можно судить по некоторым косвенным данным. Адыг­ский фольклор приписывает братьям Жанхотовым – Бес­лану Тучному (ПцIапцIэ) и Талостану целый ряд знаковых достижений в военно-политическом становлении Кабар­динского княжества. Это кодификация обычного права, создание судебной системы, окончательное оформление сословной структуры кабардинского общества, удачные войны с соседями (взятие Астрахани в 1532 г., успешный поход в Крым, т. н. «Бэхъшысэрей зек1уэ», военная актив­ность в Прикаспии и Северном Дагестане и т.д.) [Ногмов 1994: 125–127. Народные песни и инструментальные наи­грыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 5 1–54; Некрасов 1990: 125–127]. Минбулатовы и Кирклышевы уже с раннего периода исто­рии Кабарды могут рассматриваться как явные аутсайде­ры. Минбулатовы стали родоначальниками фамилии Джи­ляхстановых. За всю историю Кабарды ни один из них не был избран великим князем [КРО. Т. 1. 1957: 383–387]. По­томки Кирклыша – Тохтамышевы со временем были даже лишены княжеского достоинства [Налоева 2015: 1]. «Родос­ловная кабардинских мурз и князей» А.М. Пушкина даже не упоминает о Кирклыше и его потомках. «Родословной» А.И. Лобанова-Ростовского известен только сам Кирклыш [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Беслановы, в первую очередь их лидер Каноко, предпочли отделиться от многочисленного потомства Табулы и основать свое владетельное княжество в восточном Закубанье, где уже с середины XVI в. источни­ки упоминают Бесленей [КРО. Т. 1. 1957: 3, 5, 389–390]. Со­гласно фольклорной версии событий, отделение Бесленея от Кабарды стало возможно именно в результате широкомас­штабного военного конфликта, спровоцированного стрем­лением Идара Инармасова вернуть отцовское наследство. Судя по тому, что в этих событиях не упоминается Бес­лан Жанхотов, очевидно, политический кризис в Кабарде произошел уже после его смерти. Возможно, конфликт был связан с неурегулированностью вопроса избрания нового пщышхуэ и желанием Талостана Жанхотова – героя Бахчисарайского похода и самого харизматичного лидера среди кабардинских князей, узурпировать верховную власть во­преки обычному праву.

Черкесские предания называют Каноко Бесланова и Тохтамыша Кирклышева (Ш.Б. ошибочно счита­ет его сыном Инармаса) сторонниками Идара. Кроме того, Идара Инармасова поддержали западноадыгские владете­ли. Ш.Б. Ногмов пишет: «Идар собрал из кахов или чапсо­гов (шапсугов – З.К.), хегаков, бжедухов, махошев и прочих закубанских племен многочисленное войско и пошел в Ка­барду с намерением усмирить враждующих князей и взять свою долю из наследства отца» [Ногмов 1994: 104]. Кемир­гоевцы в составе этого объединенного войска Ш.Б. Ногмо­вым не упомянуты, но их участие в нем в числе «прочих закубанских племен» весьма вероятно. Крупномасштабный конфликт, в который оказались втянуты практически все княжеские владения Черкесии, завершился лишь после Кызбурунского сражения, сопровождавшегося «ужасным кровопролитием» [Ногмов 1994: 104]. В битве особенно постарались ради своего «племянника» бжедуги во главе с князем Эльжеруко и мохошевцы (часть бжедугов, офор­мившаяся позднее в самостоятельный субэтнос) во главе с князьями Богорсоковыми. Безымянный автор песни о Кызбурунском сражении обессмертил малочисленную дру­жину бжедугских всадников, «чья храбрость подобно неви­димой чуме нагоняет ужас на души противников» («Бжъэ­дыгъу шухэр мащIэти ямынэ нэфт»), и «косого Каноко» («Къанокъуэ нэф»), который «не желая войны удалился с многими кабардинцами» [Ногмов 1994: 106] (См. Къызбу­рунское сражение…). Весьма характерно, что междоусо­бица угасла, во всяком случае, на какое-то время, лишь с гибелью в Кызбурунском сражении двух претендентов на титул великого князя – Тохтамыша – союзника Идара Инар­масова и Талостана Жанхотова – его основного соперника [Ногмов 1994: 104]. Это «ужасное побоище», как определя­ет его Ш.Б. Ногмов, опиравшийся на адыгский фольклор, кончилось миром на следующих условиях: «… Чтобы князь Идар поселился в Кабарде, где ему угодно. Кабардинцы же обязывались почитать его за старшего князя и во всем ему повиноваться; противящихся же его воле решено было казнить. По окончании переговоров и единогласного ут­верждения мирного трактата, войска разошлись по домам. Князь Идар прибыл в Кабарду и, приняв бразды правле­ния, владел ею беспрекословно. Собственная его часть на­зывалась Идарией» [Ногмов 1994: 105].

Столь пространное цитирование Ш.Б. Ногмова, который далеко не безупречен в качестве исторического источни­ка, применяется нами для того, чтобы ярче проиллюстри­ровать то впечатление, которое на долгие века оставили в исторической памяти кабардинцев события, связанные с водворением в Кабарде Идара Инармасова в качестве ве­ликого князя. Род Идаровых так и не смог преодолеть это негативное впечатление, связанное с их новоприобретен­ным статусом и политическими амбициями. Идар «прибыл в Кабарду» с семьей, то есть с взрослыми сыновьями. Во всяком случае, старший его сын – Кемиргоко – должен был быть уже вполне сформировавшимся юношей. Для Чер­кесии воспитание княжичей вдали от родной семьи было общим правилом. Матерью Идара Инармасова была бжедугская княжна из рода Хамишевых. Песня о Кызбурун­ском сражении именует его, кроме того, воспитанником Эльжера Хамишева [Ногмов 1994: 105]. Кемиргоко Идаров, судя по имени, мог быть либо «племянником» (по матери), либо воспитанником кемиргоевских князей. Впрочем, одно не исключает другого. Этнокультурная дистанция между западными и восточными черкесами была не настоль­ко ощутима, чтобы помешать естественной ассимиляции Идаровых в кабардинской среде. Тем более, что они были Иналидами, которые рассматривали всю Черкесию, и даже более широко, весь Западный и Центральный Кавказ, как свое общее родовое владение. Иначе такая широкая коали­ция западночеркесских владетелей в целях урегулирования междоусобной распри в отдельном адыгском княжестве была бы невозможна. Но метод водворения в Кабарде ново­го пщышхуэ во главе с многочисленным семейством, тесно связанным с бжедугской и кемиргоевской аристократией, на «чужих штыках» не мог добавить ему популярности. По одной из «Родословных» Идар даже погиб насильственной смертью: «А у Инармаса-мурзы дети: Идар-мурза да убит» [КРО. Т. 1. 1957: 383].

Со смертью Идара Инармасова соперничество его на­следников с Жанхотовыми закономерно обострилось. По­следние распались на две ветви, родоначальниками ко­торых стали Кайтуко Бесланов и Тапсаруко (Тепсаруко) Талостанов. Кайтуко Бесланов, по-видимому, был избран пщышхуэ Кабарды после смерти Идара Инармасова. Уст­ная традиция сохранила память о его правлении, но в рус­ских источниках второй половины XVIв. он не упоминается. Зато его сыновья – Пшеапшоко и Асланбек Кайтуки­ны – хорошо известны как активные конкуренты Кемир­гоко Идарова в борьбе за власть и политическое влияние в Кабарде [КРО. Т. 1. 1957: 11, 13, 17, 21].

Семейство Идаровых было многочисленно. Идар имел возможность оценить горечь своего одиночества, ведь он был «вдовий сын», единственный наследник своего отца. У самого Идара (по родословному списку А.И. Лобанова-Ро­стовского) было пять сыновей [КРО. Т. 1. 1957: 384–385]. В Кабарду он попал зрелым мужем, достигшим возраста, позволяющего претендовать на старшинство среди бра­тьев – князей Иналовичей. Значит, все Идаровы родились и выросли за пределами Кабарды. Следовательно, они имели прекрасные династические, аталыческие, личные связи в Западной Черкесии, но испытывали острый дефицит «пси­хологической легитимности» в Кабарде. В первую очередь, среди политического класса княжества – пши-уорков, ко­торые до поражения в Кызбурунском сражении не желали делиться властью с «вдовьим сыном» и его потомками. По­сле смерти Идара, Кемиргоко, как новый глава Идаровых и Идарея, оказался в сложном положении. Крайняя напря­женность отношений между Идаровыми и Жанхотовыми (Кайтукиными и Талостановыми) несомненна. Между эти­ми фамилиями лежала неотомщенная кровь и неприми­римые противоречия – претензии на верховную власть в Кабарде.

Вплоть до установления прочных кабардино-русских отношений и появления целого корпуса русских письмен­ных источников о Черкесии, мы вынуждены опираться на фрагментарные данные и адыгский фольклор в анали­зе событий и оценке деятельности Идаровых в Кабарде. Она выглядит крайне неоднозначно. Во-первых, адыгский фольклор упоминает Идаровых – Кам(н)булата и Биту, как организаторов и активных участников предательского убийства Андемиркана – идеального рыцаря черкес­ского Средневековья. Место действия – слияние рр. Че­рек и Хеу, т.е. территория исторического Идарея, также явно свидетельствует против Идаровых и их лидера [На­родные песни и инструментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 87–88]. Андемиркан – знаковая фигура черкесской истории. Идеальный рыцарь, князь-бастард (пщы тумэ), участник Бахчисарайского похода, взятия Астрахани (1532) и всех масштабных военно-политических событий 30–40-х гг. XVI в., Андемиркан практически всегда упоми­нается вместе с Бесланом и Талостаном Жанхотовыми, как их боевой соратник, а иногда антагонист, превосходящий мужеством и силой своих собратьев князей с «незапятнан­ной» родословной. С его смертью заканчивается великая эпоха черкесской Реконкисты Центрального Предкавка­зья. Предательское убийство Андемиркана лежит несмы­ваемым пятном на репутации Идаровых, в том числе и их лидера – Кемиргоко, хотя он не принимал в нем непосред­ственного участия. Во всяком случае, адыгский фольклор об этом не упоминает.

Еще раз в истории Кабарды первой половины XVI в. Идаровы упоминаются в связи с походом крымского хана Сахиб-Гирея (1532–1551). Согласно рассказу татарского хрониста Реммал-хаджи, в Крым приехал кабардинский князь Элбозду с просьбой об оказании помощи против свое­го двоюродного брата [Некрасов 1990: 107]. В описываемое время (1545 г.) среди кабардинских князей был только один Элбозду (Елбузду) – один из младших братьев Кемиргоко Идарова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Подробности внутриполити­ческой борьбы в Кабарде, опираясь на данные татарского хрониста, выяснить невозможно. По приглашению Элбоз­ду Идарова Сахиб-Гирей собрал 60–70 тыс. воинов и через Азов степями двинулся в Кабарду. В районе Пятигорья (на р. Малка) крымская армия последовательно разгромила ка­бардинцев и бжедугов, которые под охраной своих воинов собирали урожай. Любопытно упоминание «людей племени буждук» в этих событиях. Их ежегодные, судя по данным татарского хрониста, появления в Кабарде для посева и сбо­ра урожая, возможно, были формой оплаты Идаровыми за­слуг бжедугов в Кызбурунском сражении, а также способом прочно интегрировать в Кабардинское княжество хотя бы часть своих наиболее лояльных западночеркесских союзни­ков. Тем подлее выглядит роль Элбозду Идарова в крым­ском походе 1545 г. По сообщению Реммал-хаджи, только его советы помогли Сахиб-Гирею избежать поражения и разгромить в упорном ночном сражении бжедугов [Некра­сов 1990: 107–108]. Дальнейшая судьба Эльбозду Идарова не ясна. Он несколько раз мелькает в документах середи­ны XVI в., но заметной роли в истории Кабарды не играет. Старший из Идаровичей, напротив, становится с середины XVI в. знаковой фигурой в истории Кабарды и всей Черке­сии. Это связано, во-первых, с переходом великого княже­ния в Кабарде к Кемиргоко Идарову (не позднее середины 50-х гг.), а во-вторых, с началом эпохи устойчивых русско-черкесских связей, в развитие которых он вложил так мно­го сил. Московское направление черкесской внешней поли­тики открыло первое посольство 1552 г. Инициаторами ди­пломатической активности, имевшей принципиальные для истории Черкесии последствия, были бесленеевский и аба­зинский владетели («Маашук-князь» Каноков и «князь Иван Езбузлуков») [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Эту инициативу вскоре (в 1555 г.) поддержали жанеевские князья. Предметом переговоров, судя по данным русских летописей и обще­му историческому контексту, были условия заключения широкомасштабного русско-черкесского альянса, направ­ленного против экспансии в Северном Причерноморье и на юге России Османской империи и Крымского ханства [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Отечественная историография тра­диционно рассматривала кабардинское посольство 1557 г. как одно из звеньев дипломатической активности черкес­ских владетелей на Московском направлении. Однако, цепь событий, последовавших после первого адыгского посоль­ства, ясно свидетельствует, что в основе дипломатической активности западночеркесских и кабардинских правите­лей были совершенно различные по целям и задачам по­литические стратегии. Период сближения Жанея и Бесле­нея с Москвой оказался кратковременным. Жанеевские и бесленеевские князья – Кансауковы и Каноковы – искали сильных союзников для борьбы против Османской империи и Крымского ханства. Россия оказалась не заинтересована в активной наступательной политике на южном направле­нии. После присоединения Астраханского ханства в 1556 г. и практически синхронного разорения западными черке­сами Темрюка и Тамани – турецких крепостей в устье Ку­бани, правительство Ивана IVперешло к обороне, а его на­ступательная активность оказалась переориентирована на Запад – в 1558 г. началась многолетняя Ливонская война (1558–1583) [КРО. Т. 1. 1957: 4]. Бесперспективность рус­ско-черкесского политического союза, как средства актив­ного противодействия османско-крымскому военному дав­лению, стала очевидна для западноадыгских владетелей. Они были вынуждены в целях нормализации отношений со своими могущественными и агрессивными соседями при­знать номинальную зависимость от Крымского ханства [Ко­жев 2006: 181].

Пщышхуэ Кабарды Кемиргоко Идаров реализовывал со­вершенно другую стратегию. Военное давление со стороны Крымского ханства и Османской империи ощущалось в Ка­барде не столь остро как в княжествах Западной Черкесии. Во всяком случае, Кемиргоко Идаров обратился к Ивану IV с просьбой о помощи против Шамхальства Кази-Кумухского – сильного государственного образования Северо-Восточ­ного Каказа, объединявшего значительную часть Примор­ского и Нагорного Дагестана. Османско-крымская угроза, как и средства противодействия ей, судя по русским источ­никам, даже не обсуждались [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Обращает на себя внимание и форма организации первого кабардин­ского посольства прибывшего в Москву в июле 1557 г. Его возглавил «Канклыч (Кавклыч) Кануков», т.е. один из бес­ленеевских владетелей Каноковых, которые первыми про­ложили дорогу в столицу русского государства. Возможно, этот факт отражает сохранение близких отношений между Каноковыми и Идаровыми, ведь их отцы были фактиче­скими союзниками в Кызбурунском сражении. В русских летописях упоминается, что черкесские послы были упол­номочены вести переговоры и от лица как минимум од­ного из восточно-грузинских царств – Картли или Кахети: «...С карбатинскими черкасы в одной правде и в заговоре иверской князь и вся земля Иверскаа» [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Еще одно свидетельство неактуальности для посольства 1557 г. проблемы противодействия крымской угрозе.

Кабардинские князья «были пожалованы» русским госу­дарем по примеру жанеевских и бесленеевских владетелей. В октябре 1558 г. в Москву прибыло очередное кабардин­ское посольство от лица пщышхуэ Кемиргоко Идарова, ко­торое возглавляли его сыновья – Булгайрук и Солтанук (Сал­тан, Салнук). Младший из них остался в Москве фактически в качестве аманата – залога политической лояльности своего отца [КРО. Т. 1. 1957: 7]. В дальнейшем, благодаря активно­сти Кемиргоко Идарова, кабардино-русские отношения раз­вивались стремительно. Уже в первой половине 1560 г., ви­димо, реализуя принятые договоренности, русские войска из Астрахани на судах совершили поход в Дагестан и разо­рили зимнюю резиденцию шамхала – прибрежный город Тарки [КРО. Т. 1. 1957: 8]. Конечно же, особое значение для укрепления политических связей Кемиргоко Идарова с Ива­ном IV имел династический союз между пщышхуэ Кабарды и русским царем. История сватовства Ивана IV в Черкесии и заключение им второго брака ярко иллюстрирует разни­цу в политических целях, преследовавшихся Идаровыми в Кабарде и Кансауковыми в Жанее [КРО. Т. 1. 1957: 9–10]. Реально оценив потенциальные выгоды и риски военно-по­литического альянса с Москвой против внешней угрозы – империи османов и Крымского ханства, жанеевские князья предпочли уклониться от установления династического со­юза с русским царем. Идаровы имели обширные матримо­ниальные связи с самыми знатными аристократическими домами. Дочери Кемиргоко Идарова – Алтынчач и Малху­руб, были замужем соответственно за астраханским цареви­чем Бекбулатом и Тенехматом – сыном правителя Большой Ногайской Орды Измаила [Налоева 2015: 2]. Вектор дина­стических связей Кемиргоко Идарова явно антикрымский. Астраханское ханство и Большая Ногайская Орда всю пер­вую половину XVI в. были принципиальными соперниками Крымского ханства в борьбе за ордынское политическое наследство. Отдавая младшую дочь за Ивана IV, пщышхуэ Кабарды приобретал гораздо более могущественного союз­ника, способного стать его политическим покровителем. Но антикрымская направленность этого нового династическо­го союза далеко не очевидна. В том, что между Московским царством и Крымским ханством были противоречия анта­гонистического характера, связанные, в первую очередь, с борьбой за власть над Казанью и Астраханью – древними провинциями улуса Джучи, сомнений нет. Дальнейшие со­бытия заставляют усомниться в другом. В том, что внешне­политические угрозы Кабардинскому княжеству со стороны могущественных соседей были для пщышхуэ Кабарды Ке­миргоко Идарова проблемами первостепенной важности, для решения которых он и развивал столь активно отноше­ния с Московским царством. Напротив, значение Ивана IV как сильного союзника оценивалось Кемиргоко Идаровым, в первую очередь, в контексте острых внутриполитических проблем, с которыми столкнулась его фамилия с момента своего водворения в Кабарде. Об этом красноречиво свидетельствуют русские летописи: «А которые черкасские князи к Темгрюку-князю были непослушны, и те, заслыша царское жалование к Темгрюку-князю, что царь и великий князь Темгрюка-князя пожаловал, дочерь его взял за себя, и они Темгрюку-князю учали быти послушны и дани ему учали давати и во всей учинилися в Темгрюкове княжой воле (курсив наш – К.З.)» [КРО. Т. 1. 1957: 10]. Последняя фраза не оставляет сомнений в том, что пщышхуэ Кабарды рас­сматривал кабардино-русские отношения как важнейший ресурс укрепления своей личной власти в княжестве.

Однако одной демонстрации «царского жалованья», то есть благоволения Ивана IV к своему тестю, оказалось явно недостаточно для приведения в «Темгрюкову княжью волю» конкурирующих с Идаровыми владетельных кабардинских фамилий. Поэтому практически сразу же московский царь по просьбе Кемиргоко Идарова предоставил последнему внушительную военную силу, вооруженную огнестрельным оружием – 500 стрельцов и 500 казаков с тем, чтобы «от всех его недругов беречи и в войну ходити с его людьми, куды ... Темгрюк-князь учнет посылати» [КРО. Т. 1. 1957: 10–11]. Насколько Идаровы нуждались в военной помощи для подавления политической оппозиции внутри княже­ства можно судить по тому, что встречать союзное русское войско Кемиргоко с сыном Домануко выехал в ... Астра­хань! Идаровы, вместе со своими союзниками в течение декабря 1562 г. вели успешные боевые действия в Кабарде против «недругов» великого князя [КРО. Т. 1. 1957: 11]. Во­енно-политический эффект от разгрома (возможно сильно преувеличенного русскими летописцами) Кайтукиных и Талостановых в 1562 г. оказался незначителен. Уже в июне 1565 г. в Москву в качестве посла пщышхуэ Кабарды при­был Мамстрюк – сын Кемиргоко Идарова. Вновь последо­вали жалобы на «многие тесноты от черкас», которые «не­послушны во всем» и просьбы о прямой военной помощи [КРО. Т. 1. 1957: 12]. Очевидно, речь шла именно о «кабар­динских черкасах», так как западные черкесы не находи­лись в сфере властных полномочий пщышхуэ Кабарды и претензий по поводу их «непослушания» у него быть не мог­ло. То есть, либо политический класс Кабарды (пши-уорки) отказывался признавать фактически законную власть пщышхуэ Кемиргоко Идарова, либо, что более вероятно, последний, опираясь на свои династические связи с Мо­сквой и военный потенциал Русского государства, пытал­ся существенно расширить ее рамки. Военная помощь Кемиргоко Идарову была вновь незамедлительно оказана. Русские войска (дворянская поместная конница, стрельцы, казаки) весной 1566 г. прибыли в Кабарду и вместе с вой­сками Идарея нанесли серьезное поражение политическим противникам Кемиргоко Идарова, в первую очередь, Пшеапшоко Кайтукину [КРО. Т. 1. 1957: 12–13].

Военные успехи Кемиргоко Идарова, опиравшегося на войска своего царственного зятя, не могли делегитимизи­ровать традиционную феодальную конституцию всей Кня­жеской Черкесии и Кабардинского княжества в частности. Она предполагала сохранение баланса сил различных кня­жеских домов династии Иналидов; их формально равные права на титул пщышхуэ – великого князя; порядок из­брания нового верховного правителя всем политическим классом. При этом титул пожизненно избираемого пщыш­хуэ и связанные с ним властные полномочия переходили в рамках феодального владения от одного княжеского дома к другому. Исходя из этого, становится понятной беспре­цедентная инициатива Кемиргоко Идарова, который обратился к Ивану IV с просьбой основать на территории княже­ства – «на реке Терке» у впадения в нее Сунжи, крепости с постоянным гарнизоном для «береженья от недругов» [КРО. Т. 1. 1957: 13]. В феврале 1567 г. по приказу Ивана IV на Северный Кавказ были отправлены войска, мастера, мате­риалы, необходимые для возведения крепости, и она была сооружена в кратчайшие сроки [КРО. Т. 1. 1957: 13–14]. С точки зрения нейтрализации внешнеполитических угроз, основание русской военной базы на крайнем востоке Ка­бардинского княжества не имело решающего значения. Терский город мог служить опорным пунктом распростра­нения кабардинского военно-политического влияния на Нижнем Тереке в борьбе с Шамхальством. Но наиболее ак­туальные для Кабарды внешнеполитические задачи воен­ного прикрытия с Крымского – северо-западного и Ногай­ского – северного направлений, Терская крепость решить не могла. В данном случае Кемиргоко Идаров действовал не только в духе типичного феодального государя, который легко приносит общественный интерес в жертву интересам собственного удельного княжества и владетельного дома. Прикрытие восточного направления для Идарея – одного из восточных уделов Кабарды, было стратегически важной задачей, не актуальной для Кайтукиной Кабарды. Гораз­до важнее то, что Кемиргоко Идаров сознательно вводил в политическую систему Кабардинского княжества принци­пиально новый элемент – город, более того – чужой город – средоточие самой передовой для той эпохи военной силы (пехота, вооруженная огнестрельным оружием, артилле­рия). Непосредственная власть над этой силой находилась в столице другого государства, и использовать военный по­тенциал Терской крепости можно было только при условии лояльности правителю Московского царства. Кемиргоко Идаров не видел в этом проблемы, или не имел иной воз­можности сохранить свою власть и статус рода Идаровых в Кабарде.

Весьма характерно, что активное участие русских во­йск во внутриполитическом конфликте Идаровых с Кайту­киными и Талостановыми происходило на фоне серьезных внешнеполитических угроз. В их нейтрализации русская военная помощь ни разу (!) не была оказана. В 1566 г. ка­бардинцами было разгромлено вторгнувшееся в страну во­йско Буда-шамхала, который погиб в сражении [Белокуров 1889: 9]. Ранней осенью 1567 г. кабардинцы успешно от­разили крымские войска калги Мухаммед-Гирея [КРО. Т. 1. 1957: 16–17, 19]. В обоих случаях военная помощь со сторо­ны Русского государства и даже просьбы о ней со стороны пщышхуэ Кабарды в источниках вообще не упоминаются. Единственный раз в годы княжения Кемиргоко Идарова кабардинские и русские войска совместно сражались про­тив внешнего врага в 1569 г. во время отражения османско-крымского похода на Астрахань Касим-паши. Но и в этом случае имели место не согласованные действия союзников в соответствии с общей стратегией и планами военных дей­ствий. Просто после неудачной осады Астрахани, дезорга­низованные османско-крымские войска, отступая по «Ка­бардинской дороге» через Центральное Предкавказье, под­верглись активным атакам со стороны кабардинцев и дру­гих черкесов [Карамзин Т. IX. 1989: 76]. Возможно, Кемиргоко Идаров осознавал ограниченность военных ресурсов Русского государства, особенно на Северном Кавказе, и не хотел ими рисковать вне задач первостепенной важности. А таковыми, если судить о политических приоритетах пщышхуэ Кабарды по его деятельности, были усиление лич­ной власти и политического веса в княжестве рода Идаро­вых. С учетом инициативы Кемиргоко Идарова по созданию в Кабарде мощной опорной точки в виде русской военной базы, не исключены амбициозные планы по изменению ха­рактера функционирования института великого княжения с целью добиться, как минимум, приоритета рода Идаро­вых, а как максимум – монополизации Идаровыми стату­са пщышхуэ Кабарды. Консолидировав под своей властью Кабардинское княжество, Кемиргоко Идаров получал воз­можность для реализации куда более масштабных полити­ческих проектов в рамках всего региона. Такие амбиции у Кемиргоко Идарова явно были, иначе он не вмешался бы при первой же возможности во внутриполитическую борь­бу западночеркесских владетелей. Детали событий опять же не ясны из-за скудости источников. Русские летописи упоминают внутренние распри черкесских князей, вмеша­тельство в них крымского царевича Алди-Гирея и его пора­жение от кемиргоевцев [КРО. Т. 1. 1957: 21–22]. Конфликт приобрел общечеркесский масштаб с вмешательством в него Кемиргоко Идарова. Ш.Б. Ногмов, несколько путаясь в персоналиях (вместо царевича Алди-Гирея упоминает хана Девлет-Гирея (1551–1577), Кемиргоко Идарова традицион­но называет Темрюком), передает фольклорную версию со­бытий [Ногмов 1994: 123]. Несмотря на это, фольклорный сюжет Ш.Б. Ногмова во многом совпадает с данными рус­ских летописей. В июле 1570 г. на р. Ахупс «близ Тамани» (по-видимому, Афипс) войско Кемиргоко Идарова дало бой крымской армии под началом царевича Алди-Гирея (См. Сражение на реке Афипс...). Место действия (во второй половине XVI в. р. Афипс – это приграничье Кемиргоя и Бжедугии с Жанеем), упоминание в летописях о том, что Кемиргоко Идаров приходил помогать «Баазытцким черке­сам» (возможно, бжедугам), демонстрируют поразительную устойчивость традиционных связей рода Идаровых в За­падной Черкесии [КРО. Т. 1. 1957: 22; Ногмов 1994: 123]. Однако, если в Кызбурунском сражении этот альянс при­вел союзников к победе и возвышению Идаровых, то сражение на Ахупсе, несмотря на неясный военный резуль­тат, закончилось для семьи Кемиргоко Идарова катастро­фой: «Темрюк ... князь с бою съехал ранен, а дву сынов Темрюковых Мамстрюка да Беберюка царевич Алди-Ги­рей на бою взял и привел ... в Крым» [КРО. Т. 1. 1957: 23]. Сыновья пщышхуэ Кабарды позднее были выкуплены из плена и хорошо известны русским источникам последней черверти XVI в. А вот Кемиргоко Идаров более в русских летописях и дипломатических документах не упомина­ется. Скорее всего, от своей раны он уже не оправился. В следующем, 1571 г., как известно, крымский хан Девлет-Гирей совершил успешный поход на русские земли и даже сжег Москву. Одним из последствий этого было решение Ивана IV ликвидировать Терский город в Кабарде. Поли­тический проект Кемиргоко Идарова потерпел фиаско. Его планы по консолидации Кабардинского княжества с опо­рой на внешние силы оказались нереализуем. Во всяком случае, при его жизни. Однако политические идеи имеют свойство переживать своих создателей. Уже в 1578 г. млад­ший брат Кемиргоко – Кан(м)булат Идаров, ставший к это­му времени пщышхуэ, во главе кабардинского посольства прибыл в Москву и фактически возобновил политический союз с Москвой на старых условиях, одним из которых стало возведение новой русской крепости на старом ме­сте: «…На Терке реке усть-Сюенча» [КРО. Т. 1. 1957: 34]. В истории Кабарды Камбулат Идаров первый и единствен­ный великий князь, который лично возглавил посольскую миссию! Это так же характеризует ослабление политиче­ских позиций Идаровых в Кабарде, как и цель посольства – практически пщышхуэ добивался для себя отношений пря­мого протектората со стороны Московского царя. А вос­становление русской военной базы на территории Кабарды должно было облечь политический протекторат со стороны Русского государства в осязаемые формы. Идаровы долгое время пытались воплотить в жизнь политический проект своего лидера, пожертвовав независимостью Кабарды ути­литарным задачам усиления управляемости кабардинским социумом и поддержания собственного политического до­минирования в княжестве. Их борьба за его осуществление составляет целую эпоху истории Кабарды и заканчивается лишь в середине XVII в.

Несмотря на неудачу в реализации своих амбициозных планов, Кемиргоко Идаров оставил в памяти адыгов за­метный след. Именно поэтому Ш.Б. Ногмов, отредактиро­вав фольклорное предание о старшем сыне Идара и даже «похоронив» его с тем, чтобы без помех перейти к «акаде­мически достоверному» Темрюку, все же оставляет самую красноречивую характеристику посмертного отношения кабардинцев к своему знаменитому пщышхуэ – амбици­озному политику, способному действовать в сфере неопре­деленности, бороться за власть, рисковать: «Кемиргоко ... умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном во­оружении ... над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123].

Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв."

Источники и литература (для всей монографии)

АИГИ – Архив ИГИ КБНЦ РАН, Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 12.
Адыгская (черкесская) энциклопедия. М., 2006.
Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. Екатеринбург, 2001.
АБКИЕА – Адыги, балкарцы, карачаевцы в известиях европейских авторов XIII –XIX вв. Нальчик, 1974.
Бгажноков Б.Х. О специфике и динамике военно-политического союза России и Кабарды (симмахия и ее асимметризм)//Исторический вестник. Вып. II . Нальчик, 2005.
С. 39–86.
Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. Вып. 1. М., 1889.
Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Репринтное издание. М., 1823.
Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. Ч. 2. СПб., 1869.
Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII – нач. XX века. М., 1974.
Гайворонский О. Повелители двух материков. Т. 1. Киев-Бахчисарай, 2007.
Главани Ксаверио. Описание Черкесии // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974.
Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе. Нальчик, 2001.
Дзамихов К.Ф. Кабарда, и Россия в политической истории Кавказа XVI –XVII вв. Нальчик, 2007.
Думанов Х.М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата: первая половина XIX в. Нальчик, 1990.
Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974.
История Кабардино-Балкарской АССР с древнейших времен до наших дней в 2–х томах. Т. 1. М., 1967.
История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988.
Кажаров В.Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и их кризис в конце XVIII первой половине XIX века. Нальчик, 1994.
Карамзин Н.М. История государства Российского. Репринтное воспроизведение издания пятого в трех книгах (СПб., 1842). М., 1989.
Карданов Ч.Э. Путь к России. Нальчик, 2001.
Клапрот Г.-Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807–1808 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974.
Кожев З.А. Политическая история Черкесии (с нач. XV в. до 1763 г.) // Адыгская, (черкесская) энциклопедия. М., 2006.
Кожев З.А. Происхождение Кемиргоко Идарова // Известия КБНЦ РАН. № 4 (42). Нальчик, 2011. С. 23–28.
Кудашев В.Н. Исторические сведения о кабардинском народе. Нальчик, 1991.
Кушева Е.И. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг. // Исторические записки. Т. 94. М., 1950.
Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е гг. XVII в.). М., 1963.
Мальбахов Б., Эльмесов А. Средневековая Кабарда. Нальчик, 1994.
Мальбахов Б.К., Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем, Крымским ханством (середина XVI – конец XVIII в.). Нальчик, 1996.
Мирзоев А.С. Традиции мореходства и пиратства у народов Северо-Западного Кавказа с античных времен по Новое время // Всеобщая история. 2014. № 4. С. 3–10.
Мустакимов И.А. Еще раз к вопросу о предках «Мамая-царя» //Тюркологический сборник 2007–2008. История и
культура тюркских народов России и сопредельных стран. М., 2009.
Налоева Е.Дж. Документальные данные о Казаноко Жабаги // Жабаги Казаноко. Нальчик, 1987.
Налоева Е.Д. Генеалогия кабардинских князей как исторический источник (Альбом из 14 генеалогических карт – приложение к книге Налоевой Е.Д. Кабарда в первой половине XVIII века: генезис адыгского феодпльного социума и проблемы социально-экономической истории // Сост. канд. ист. н. А.С. Мирзоев. Нальчик, 2015.
Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 1. М., 1986.
Ногма Ш.Б. Филологические труды. В 2-х Томах. Т. 1. Нальчик, 1956.
Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа. Нальчик, 1994.
Некрасов А.М. Международные отношения и народы Западного Кавказа (последняя четверть XV – первая половина XVI в.). М., 1990.
Озова Ф.А. Причины и последствия сражения на реке Малка 12 июля 1641 г. // Вестник КБИГИ. Вып. 17. Ч. I I . Нальчик, 2010. С. 3–37.
Паллас П.С. Заметки о путешествиях в Южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974.
ПСРЛ –Полное собрание русских летописей. Т. 11. СПб., 1897.
Полное собрание русских летописей. Т. 13. Ч. 1. СПб., 1904.
Полное собрание русских летописей. Т. 20. Ч. 1. СПб., 1965.
Полное собрание русских летописей. Т. 29. СПб., 1965.
Потоцкий Я. Путешествие в Астраханские и Кавказские степи // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях еропейских авторов XIII –XIX вв., АБКИЕА. Нальчик, 1974.
РЧО – Русско-чеченские отношения (вторая половина XVI –XVIII вв.). М., 1997.
СРИО – Сборник Русского Исторического Общества. Т. 41. СПб., 1884.
Сборник Русского Исторического Общества. Т. 71. СПб., 1892.
Сборник Русского Исторического Общества. Т. 95. СПб., 1895.
Сборник документов по сословному праву народов Северного Кавказа. Т. 1. Нальчик, 2003.
Стариков Н.В., Беляев Д. П. Россия. Крым. История. СПб., 2014.
Султан Хан-Гирей. Избранные труды и документы. Майкоп, 2009.
Трахо Р. Черкесы. Нальчик, 1992.
Утемиш-Хаджи ибн Маулана Мухаммад Дости. Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992.
Хан-Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978.
Хотко С.Х. Очерки истории черкесов от эпохи киммерийцев до Кавказской войны. СПб., 2001.
Хотко С.Х. Черкесия: генезис, этнополитические связи со странами Восточной Европы и Ближнего Востока (XIII–XVI вв.). Майкоп, 2017.
Челеби Эвлия. Книга путешествия. Земли Северного Кавказа, Поволжья и Подонья. Вып. 2. М., 1979.
Чингисиана. Свод свидетельств современников. М., 2009.
Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. М., 1925.
Юдин В.П. Орды: Белая, Синяя, Серая... // Чингиз-наме. Алма-Ата, 1992.
Адыгэ IуэрыIуатэхэр (Адыгский фольклор). В 2–х томах. Т. 2. Нальчик, 1970.
КъэрдэнгъущI З. Тхыгъэ къыхэхахэр. Налшык, 2009.
Нэгумэ Ш.Б. Адыгэ народым и тхыдэ. Налшык, 1958.

З.А. Кожев

• Кабарда
• Черкесия
• иналиды
• кабардинцы
• бжедуги
• абазины
• междоусобица
• Идаровы
• Россия
• Крым