Кемиргоко Идаров: происхождение, историческая судьба, политические проекты
Одной из наиболее известных исторических личностей Кабарды, несомненно, является Кемиргоко Идаров – пщышхуэ (великий князь) Кабарды (вторая половина 50-х гг. XVI в. – 1570 г.), тесть Ивана IV Грозного (1547–1584). Благодаря усилиям отечественных историографов, не всегда беспристрастных, инициатор первого кабардинского посольства в Москву (1557 г.) и отец русской царицы Марии (Гуашаней) Темрюковны Черкасской под именем Темрюка Идарова прочно вошел в сознание многих поколений адыгов как символ политической лояльности Кабарды России
Впервые в научный оборот имя знаменитого исторического деятеля Черкесии второй половины XVI в. ввел Н.М. Карамзин. В VIII томе «Истории государства Российского» Н.М. Карамзин в контексте первых дипломатических контактов черкесских владетелей с Русским государством упоминает Темрюка [Карамзин. Т. VIII. 1989: 139–140]. Но уже в IX томе в описании женитьбы Ивана IV на кабардинской княжне в 1561 г. будущий царский тесть, «один из знатнейших Черкесских владетелей», выводится под именем Темгрюк [Карамзин. Т. IX. 1989: 19]. Такие разночтения у уважаемого автора имеют объективные причины. Если обратиться к первоисточнику – русским летописям XVI в. и архивам, в которых зафиксирована история установления дипломатических контактов адыгов с Россией, можно обнаружить обе формы имени пщышхуэ Кабарды: Темрюк и Темгрюк. Первая форма этимологизируется достаточно просто – темир (тюрк, «железо»), къуэ (адыг. «сын»). Однако в таком случае остается непонятным параллельное существование формы «Темгрюк», с совершенно немотивированной с точки зрения адыгского или тюркских языков фонемой «г». Причем вторая форма имени великого князя Кабарды встречается в первоисточниках значительно чаще ставшей общеупотребительной формы «Темрюк» [КРО. Т. 1. 1957: 5–30]. В родословных списках кабардинских князей, составленных в 40-х годах XVII в., также имеются разночтения. В варианте списка, принадлежавшего А.М. Пушкину, старшим сыном Идара назван Кермургука. В этом списке употребляется и форма Комургун, в которой угадывается искаженная переписчиками первооснова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Родословная книга из личного архива князя А.И. Лобанова-Ростовского дает другой вариант имени старшего Идаровича – Темрюк [КРО. Т. 1. 1957: 384].
Первый адыгский историограф Ш.Б. Ногмов в своей «Истории адыхейского народа» упоминает «сыновей князя Идара Кемиргоко и Темируко». Ш.Б. Ногмов описывает военные подвиги Кемиргоко и Темируко в войне с дагестанскими владетелями («хан уцмей»), поездку их в Москву (чего никогда не было) для заключения союза с Иваном IV и т.д. [Ногмов 1994: 116–123]. Затем, пишет автор, «со времени своего возвращения (из Москвы – З.К.) Идаровы жили в Кабарде. Кемиргоко в непродолжительном времени умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном вооружении. Место, где погребено его тело, находится между реками Чегемом и Баксаном; над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123]. Похоронив Кемиргоко Идарова – пщышхуэ Кабарды, Ш.Б. Ногмов сосредотачивает все свое внимание на Темрюке Идарове, якобы унаследовавшем титул и власть старшего брата. Дальнейшее повествование автора «Истории адыхейского народа» об отправке в Москву «на воспитание» сына и дочери, борьбе с крымским ханом Девлет-Гиреем, ранении в сражении с крымцами на р. Ахупс и т.д. находит подтверждение в российских архивах и летописях, касающихся взаимоотношений Кабарды и России в период правления старшего Идаровича.
Очевидно, что книжная образованность сыграла с Ш.Б. Ногмовым недобрую шутку. Он писал свой труд, опираясь на адыгский фольклор, но широко использовал доступные ему письменные источники. В том числе и «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина. Так, характеристика Ш.Б. Ногмовым Темрюка Идарова почти буквально совпадает с классическим летописным описанием Святослава Игоревича, которое приводит Н.М. Карамзин в своем труде [Ногмов 1994: 121–122]. Несмотря на то, что род Идаровых в Кабарде в начале XVIII в. пресекся, адыгская фольклорная традиция сохранила имя старшего сына Идара в аутентичной форме – Кемиргоко (КIэмыргуокъуэ, досл. «кемиргоевский сын»). Искажение адыгского имени и фиксация его в письменных источниках в форме Темгрюк (Темрюк) вполне объяснима. В XVI–XVII вв. фактически вторым дипломатическим языком России был татарский. Непонятное и сложное в произношении имя кабардинского князя было просто адаптировано русско-татарской языковой средой. Точно так же в XVIII в. кемиргоевцы (кIэмыргуей) превратились в темиргоевцев русских и крымско-турецких источников. Ш.Б. Ногмов был адыгом, и у него не могло возникнуть проблем в понимании и интерпретации имени Кемиргоко. Но авторитет Н.М. Карамзина оказался столь весом для Ш.Б. Ногмова, что в целях примирения фольклорной и «академической» версий он из одного исторического деятеля создал двух, затем с честью похоронил одного из них, а все заслуги перед Отечеством, явные или мнимые, приписал «Темрюку Идарову». Вслед за Н.М. Карамзиным и Ш.Б. Ногмовым абсолютное большинство отечественных кавказоведов априори приняли форму имени Темрюк как единственно правильную [Броневский 1823: 80–81; История Кабардино-Балкарской … Т. 1. 1967: 112–115; Дзамихов 2001: 86–93]. Однако для Р. Трахо, автора выпущенной им в эмиграции монографии «Черкесы», истинное имя старшего Идаровича не было секретом [Трахо 1992: 26–30]. Всякий, кто без предвзятости обратится к первоисточникам и проведет элементарный сравнительный анализ летописных и архивных текстов, без труда убедится в том, что адыгская фольклорная традиция, зафиксированная Ш.Б. Ногмовым, сохранила настоящее имя старшего Идаровича [Кожев 2006: 180]. Давно пора вернуть его адыгскому историческому и общественному сознанию и забыть о «Темрюке Идарове» как об историографическом казусе. Именно Кемиргоко – старший сын Идара Инармасова, в 1557 г. отправил первое кабардинское посольство в Москву, а через четыре года выдал за Ивана IV свою младшую дочь.
Имя человека, а тем более исторического деятеля – не пустой звук. Оно может многое рассказать о его происхождении и той историко-культурной среде, в которой ему довелось выйти на политическую арену. В случае с Кемиргоко Идаровым это проявляется особенно ярко и значимо. Семья Идаровых, как и все кабардинские княжеские семьи, вела свое происхождение от Инала Нэху (Светлого / Сиятельного). Жизнь и деятельность Инала приходятся на конец XIV– первую пол. XV вв. Генеалогические предания адыгов, как известно, возводят Инала к легендарному Араб-хану. Достоверность предыстории династии Иналидов и ее гипотетические ближневосточные (Египет, «Вавилония») корни не являются предметом нашего исследования. Для нас важнее историческая достоверность самого Инала и основанной им княжеской династии, которая осуществляла верховную политическую власть в Черкесии на протяжении почти четырех столетий. Длительные и разносторонние контакты кабардинской княжеской элиты с Россией оставили большой корпус архивных данных – бесценный источник по истории Кабарды. К сожалению, история западночеркесских Иналидов почти неизвестна. Это связано не только с отсутствием подробных и достоверных письменных источников по истории кемиргоевских, хатукаевских, бесленеевских, жанеевских княжеских династий. Их гегемония в Западной Черкесии была ослаблена общественными и демографическими процессами уже в XVIII в. Катастрофа Кавказской войны и насильственного выселения адыгов в пределы Османской империи довершила падение княжеских династий Западной Черкесии. Многие из них совсем пресеклись. Тем больший интерес представляет то немногое, что мы можем извлечь из письменных источников и адыгского фольклора по ранней истории династии Иналидов в Черкесии.
Согласно Ш.Б. Ногмову, Инал «вступал три раза в брачный союз и оставил после себя пять сыновей: от первой жены Жайхота, от второй Минболата и Беслема; а от третьей – Унармеса и Кирмиша... Должно полагать, что разноутробие Иналовых детей было причиной их раздоров. После долгих беспокойств, они разделились на три части: один из них остался в Хегаке, другие поселились в Кемиргое, а остальные ушли в Кабарду. От этих сыновей Инала производят свое родоначалие нынешние кабардинские, кемиргоевские и бесленеевские князья» [Ногмов 1994: 96]. Родословные росписи «черкасских князей и мурз», составленные в XVII в., несколько иначе рисуют генеалогическое древо высшей адыгской аристократии. В них есть некоторые разночтения, но в главном они сходятся – из пятерых перечисленных Ш.Б. Ногмовым персоналий лишь Беслан прямой потомок Инала. А четверо – Инармас, Жанхот, Минболат, Кирклыш (в порядке старшинства) – внуки Инала от одного из его сыновей – Табулы или Табулду [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Так что и Беслан, и четверо его племянников от старшего брата, перечисленные Ш.Б. Ногмовым как прямые наследники Инала – как раз та отрасль Иналидов, которые «ушли в Кабарду» и дали начало кабардинским, а позднее и бесленеевским княжеским династиям. Другие Иналовичи – родоначальники кемиргоевских, хатукаевских, хегакских и части жанеевских княжеских династий, к сожалению, неизвестны ни Ш.Б. Ногмову, ни российским родословным росписям.
Идаровы вели свое происхождение от старшего сына Табулы-мурзы – Инармаса. Ш.Б. Ногмов и в этом случае несколько путается в персоналиях и начинает свою «Повесть о князе Идаре и уничтожении Тамтаракайского княжества» следующим образом: «Предание сохранило нам занимательное повествование о внуке знаменитого Инала (на самом деле – правнуке – З.К.), князе Идаре... Инал был женат три раза. От третьей жены у него осталось два сына: Унармес и Кирмыш, которые женились на адыхских княжнах. Унармес оставил сына Тохтамыша, владевшего Кабардой. Кирмиш умер, оставив беременную жену, которая была взята в дом к родителю своему Хамишеву» [Ногмов 1994: 101]. Ш.Б. Ногмов допускает явный анахронизм, делая Идара современником событий, имевших место в XII в., а именно – ликвидации Тмутараканского княжества. Кроме того, отцом Идара он называет не Инармаса, а Кирмиша (Кирклыша). Такая неточность в связи с генеалогией Идаровых вполне объяснима. Когда писалась «История адыхейского народа» (30–40-е гг. XIX в.), носителей родовых преданий Идаровых давно не было в живых, а сами они стали частью далекого прошлого Кабарды. Но продолжение «Повести о князе Идаре» Ш.Б. Ногмова гораздо интереснее в свете исследуемой темы и вполне адекватно историческим реалиям первой половины XVI в., известным по другим источникам. Согласно адыгским преданиям в передаче Ш.Б. Ногмова, Идар (по «Родословным росписям» – сын Инармаса, старшего сына Табулы) воспитывался в доме своего деда по матери – бжедугского князя Эльжера Хамишева. Уже будучи зрелым мужем, зарекомендовавшим себя в качестве удачливого военного и политического лидера, Идар вмешался в междоусобные распри кабардинских князей, каждый из которых «хотел властвовать один над кабардинским народом» [Ногмов 1994: 103].
Описываемые события относятся примерно ко второй четверти XVI в. Мы исходим из простого расчета. Старший сын Идара – Кемиргоко с 1557 г. известен русским летописям как пщышхуэ Кабарды, один из старейших кабардинских князей, имеющий взрослых детей (сыновья Мамстрюк, Доманук, Булгайрук, Солтанук; дочери Малхуруб, Алтынчач, Гуашаней). Следовательно, Идар Инармасов был в расцвете лет, когда решил вмешаться в междоусобные распри кабардинских князей с надеждой восстановить утраченные права на отцовское наследство примерно между 1530 и 1540 гг. В Кабарде в этот период, очевидно, власть делили двоюродные братья, потомки Жанхота, Минбулата, Кирклыша, а также потомки Беслана – будущие родоначальники бесленеевсих князей. Расстановка сил внутри Кабарды не вполне ясна и повествование Ш.Б. Ногмова годится лишь для определения общей канвы событий. Видимо, основными претендентами на верховную власть в Кабарде традиционно выступали Жанхотовы. Об этом можно судить по некоторым косвенным данным. Адыгский фольклор приписывает братьям Жанхотовым – Беслану Тучному (ПцIапцIэ) и Талостану целый ряд знаковых достижений в военно-политическом становлении Кабардинского княжества. Это кодификация обычного права, создание судебной системы, окончательное оформление сословной структуры кабардинского общества, удачные войны с соседями (взятие Астрахани в 1532 г., успешный поход в Крым, т. н. «Бэхъшысэрей зек1уэ», военная активность в Прикаспии и Северном Дагестане и т.д.) [Ногмов 1994: 125–127. Народные песни и инструментальные наигрыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 5 1–54; Некрасов 1990: 125–127]. Минбулатовы и Кирклышевы уже с раннего периода истории Кабарды могут рассматриваться как явные аутсайдеры. Минбулатовы стали родоначальниками фамилии Джиляхстановых. За всю историю Кабарды ни один из них не был избран великим князем [КРО. Т. 1. 1957: 383–387]. Потомки Кирклыша – Тохтамышевы со временем были даже лишены княжеского достоинства [Налоева 2015: 1]. «Родословная кабардинских мурз и князей» А.М. Пушкина даже не упоминает о Кирклыше и его потомках. «Родословной» А.И. Лобанова-Ростовского известен только сам Кирклыш [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Беслановы, в первую очередь их лидер Каноко, предпочли отделиться от многочисленного потомства Табулы и основать свое владетельное княжество в восточном Закубанье, где уже с середины XVI в. источники упоминают Бесленей [КРО. Т. 1. 1957: 3, 5, 389–390]. Согласно фольклорной версии событий, отделение Бесленея от Кабарды стало возможно именно в результате широкомасштабного военного конфликта, спровоцированного стремлением Идара Инармасова вернуть отцовское наследство. Судя по тому, что в этих событиях не упоминается Беслан Жанхотов, очевидно, политический кризис в Кабарде произошел уже после его смерти. Возможно, конфликт был связан с неурегулированностью вопроса избрания нового пщышхуэ и желанием Талостана Жанхотова – героя Бахчисарайского похода и самого харизматичного лидера среди кабардинских князей, узурпировать верховную власть вопреки обычному праву.
Черкесские предания называют Каноко Бесланова и Тохтамыша Кирклышева (Ш.Б. ошибочно считает его сыном Инармаса) сторонниками Идара. Кроме того, Идара Инармасова поддержали западноадыгские владетели. Ш.Б. Ногмов пишет: «Идар собрал из кахов или чапсогов (шапсугов – З.К.), хегаков, бжедухов, махошев и прочих закубанских племен многочисленное войско и пошел в Кабарду с намерением усмирить враждующих князей и взять свою долю из наследства отца» [Ногмов 1994: 104]. Кемиргоевцы в составе этого объединенного войска Ш.Б. Ногмовым не упомянуты, но их участие в нем в числе «прочих закубанских племен» весьма вероятно. Крупномасштабный конфликт, в который оказались втянуты практически все княжеские владения Черкесии, завершился лишь после Кызбурунского сражения, сопровождавшегося «ужасным кровопролитием» [Ногмов 1994: 104]. В битве особенно постарались ради своего «племянника» бжедуги во главе с князем Эльжеруко и мохошевцы (часть бжедугов, оформившаяся позднее в самостоятельный субэтнос) во главе с князьями Богорсоковыми. Безымянный автор песни о Кызбурунском сражении обессмертил малочисленную дружину бжедугских всадников, «чья храбрость подобно невидимой чуме нагоняет ужас на души противников» («Бжъэдыгъу шухэр мащIэти ямынэ нэфт»), и «косого Каноко» («Къанокъуэ нэф»), который «не желая войны удалился с многими кабардинцами» [Ногмов 1994: 106] (См. Къызбурунское сражение…). Весьма характерно, что междоусобица угасла, во всяком случае, на какое-то время, лишь с гибелью в Кызбурунском сражении двух претендентов на титул великого князя – Тохтамыша – союзника Идара Инармасова и Талостана Жанхотова – его основного соперника [Ногмов 1994: 104]. Это «ужасное побоище», как определяет его Ш.Б. Ногмов, опиравшийся на адыгский фольклор, кончилось миром на следующих условиях: «… Чтобы князь Идар поселился в Кабарде, где ему угодно. Кабардинцы же обязывались почитать его за старшего князя и во всем ему повиноваться; противящихся же его воле решено было казнить. По окончании переговоров и единогласного утверждения мирного трактата, войска разошлись по домам. Князь Идар прибыл в Кабарду и, приняв бразды правления, владел ею беспрекословно. Собственная его часть называлась Идарией» [Ногмов 1994: 105].
Столь пространное цитирование Ш.Б. Ногмова, который далеко не безупречен в качестве исторического источника, применяется нами для того, чтобы ярче проиллюстрировать то впечатление, которое на долгие века оставили в исторической памяти кабардинцев события, связанные с водворением в Кабарде Идара Инармасова в качестве великого князя. Род Идаровых так и не смог преодолеть это негативное впечатление, связанное с их новоприобретенным статусом и политическими амбициями. Идар «прибыл в Кабарду» с семьей, то есть с взрослыми сыновьями. Во всяком случае, старший его сын – Кемиргоко – должен был быть уже вполне сформировавшимся юношей. Для Черкесии воспитание княжичей вдали от родной семьи было общим правилом. Матерью Идара Инармасова была бжедугская княжна из рода Хамишевых. Песня о Кызбурунском сражении именует его, кроме того, воспитанником Эльжера Хамишева [Ногмов 1994: 105]. Кемиргоко Идаров, судя по имени, мог быть либо «племянником» (по матери), либо воспитанником кемиргоевских князей. Впрочем, одно не исключает другого. Этнокультурная дистанция между западными и восточными черкесами была не настолько ощутима, чтобы помешать естественной ассимиляции Идаровых в кабардинской среде. Тем более, что они были Иналидами, которые рассматривали всю Черкесию, и даже более широко, весь Западный и Центральный Кавказ, как свое общее родовое владение. Иначе такая широкая коалиция западночеркесских владетелей в целях урегулирования междоусобной распри в отдельном адыгском княжестве была бы невозможна. Но метод водворения в Кабарде нового пщышхуэ во главе с многочисленным семейством, тесно связанным с бжедугской и кемиргоевской аристократией, на «чужих штыках» не мог добавить ему популярности. По одной из «Родословных» Идар даже погиб насильственной смертью: «А у Инармаса-мурзы дети: Идар-мурза да убит» [КРО. Т. 1. 1957: 383].
Со смертью Идара Инармасова соперничество его наследников с Жанхотовыми закономерно обострилось. Последние распались на две ветви, родоначальниками которых стали Кайтуко Бесланов и Тапсаруко (Тепсаруко) Талостанов. Кайтуко Бесланов, по-видимому, был избран пщышхуэ Кабарды после смерти Идара Инармасова. Устная традиция сохранила память о его правлении, но в русских источниках второй половины XVIв. он не упоминается. Зато его сыновья – Пшеапшоко и Асланбек Кайтукины – хорошо известны как активные конкуренты Кемиргоко Идарова в борьбе за власть и политическое влияние в Кабарде [КРО. Т. 1. 1957: 11, 13, 17, 21].
Семейство Идаровых было многочисленно. Идар имел возможность оценить горечь своего одиночества, ведь он был «вдовий сын», единственный наследник своего отца. У самого Идара (по родословному списку А.И. Лобанова-Ростовского) было пять сыновей [КРО. Т. 1. 1957: 384–385]. В Кабарду он попал зрелым мужем, достигшим возраста, позволяющего претендовать на старшинство среди братьев – князей Иналовичей. Значит, все Идаровы родились и выросли за пределами Кабарды. Следовательно, они имели прекрасные династические, аталыческие, личные связи в Западной Черкесии, но испытывали острый дефицит «психологической легитимности» в Кабарде. В первую очередь, среди политического класса княжества – пши-уорков, которые до поражения в Кызбурунском сражении не желали делиться властью с «вдовьим сыном» и его потомками. После смерти Идара, Кемиргоко, как новый глава Идаровых и Идарея, оказался в сложном положении. Крайняя напряженность отношений между Идаровыми и Жанхотовыми (Кайтукиными и Талостановыми) несомненна. Между этими фамилиями лежала неотомщенная кровь и непримиримые противоречия – претензии на верховную власть в Кабарде.
Вплоть до установления прочных кабардино-русских отношений и появления целого корпуса русских письменных источников о Черкесии, мы вынуждены опираться на фрагментарные данные и адыгский фольклор в анализе событий и оценке деятельности Идаровых в Кабарде. Она выглядит крайне неоднозначно. Во-первых, адыгский фольклор упоминает Идаровых – Кам(н)булата и Биту, как организаторов и активных участников предательского убийства Андемиркана – идеального рыцаря черкесского Средневековья. Место действия – слияние рр. Черек и Хеу, т.е. территория исторического Идарея, также явно свидетельствует против Идаровых и их лидера [Народные песни и инструментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 87–88]. Андемиркан – знаковая фигура черкесской истории. Идеальный рыцарь, князь-бастард (пщы тумэ), участник Бахчисарайского похода, взятия Астрахани (1532) и всех масштабных военно-политических событий 30–40-х гг. XVI в., Андемиркан практически всегда упоминается вместе с Бесланом и Талостаном Жанхотовыми, как их боевой соратник, а иногда антагонист, превосходящий мужеством и силой своих собратьев князей с «незапятнанной» родословной. С его смертью заканчивается великая эпоха черкесской Реконкисты Центрального Предкавказья. Предательское убийство Андемиркана лежит несмываемым пятном на репутации Идаровых, в том числе и их лидера – Кемиргоко, хотя он не принимал в нем непосредственного участия. Во всяком случае, адыгский фольклор об этом не упоминает.
Еще раз в истории Кабарды первой половины XVI в. Идаровы упоминаются в связи с походом крымского хана Сахиб-Гирея (1532–1551). Согласно рассказу татарского хрониста Реммал-хаджи, в Крым приехал кабардинский князь Элбозду с просьбой об оказании помощи против своего двоюродного брата [Некрасов 1990: 107]. В описываемое время (1545 г.) среди кабардинских князей был только один Элбозду (Елбузду) – один из младших братьев Кемиргоко Идарова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Подробности внутриполитической борьбы в Кабарде, опираясь на данные татарского хрониста, выяснить невозможно. По приглашению Элбозду Идарова Сахиб-Гирей собрал 60–70 тыс. воинов и через Азов степями двинулся в Кабарду. В районе Пятигорья (на р. Малка) крымская армия последовательно разгромила кабардинцев и бжедугов, которые под охраной своих воинов собирали урожай. Любопытно упоминание «людей племени буждук» в этих событиях. Их ежегодные, судя по данным татарского хрониста, появления в Кабарде для посева и сбора урожая, возможно, были формой оплаты Идаровыми заслуг бжедугов в Кызбурунском сражении, а также способом прочно интегрировать в Кабардинское княжество хотя бы часть своих наиболее лояльных западночеркесских союзников. Тем подлее выглядит роль Элбозду Идарова в крымском походе 1545 г. По сообщению Реммал-хаджи, только его советы помогли Сахиб-Гирею избежать поражения и разгромить в упорном ночном сражении бжедугов [Некрасов 1990: 107–108]. Дальнейшая судьба Эльбозду Идарова не ясна. Он несколько раз мелькает в документах середины XVI в., но заметной роли в истории Кабарды не играет. Старший из Идаровичей, напротив, становится с середины XVI в. знаковой фигурой в истории Кабарды и всей Черкесии. Это связано, во-первых, с переходом великого княжения в Кабарде к Кемиргоко Идарову (не позднее середины 50-х гг.), а во-вторых, с началом эпохи устойчивых русско-черкесских связей, в развитие которых он вложил так много сил. Московское направление черкесской внешней политики открыло первое посольство 1552 г. Инициаторами дипломатической активности, имевшей принципиальные для истории Черкесии последствия, были бесленеевский и абазинский владетели («Маашук-князь» Каноков и «князь Иван Езбузлуков») [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Эту инициативу вскоре (в 1555 г.) поддержали жанеевские князья. Предметом переговоров, судя по данным русских летописей и общему историческому контексту, были условия заключения широкомасштабного русско-черкесского альянса, направленного против экспансии в Северном Причерноморье и на юге России Османской империи и Крымского ханства [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Отечественная историография традиционно рассматривала кабардинское посольство 1557 г. как одно из звеньев дипломатической активности черкесских владетелей на Московском направлении. Однако, цепь событий, последовавших после первого адыгского посольства, ясно свидетельствует, что в основе дипломатической активности западночеркесских и кабардинских правителей были совершенно различные по целям и задачам политические стратегии. Период сближения Жанея и Бесленея с Москвой оказался кратковременным. Жанеевские и бесленеевские князья – Кансауковы и Каноковы – искали сильных союзников для борьбы против Османской империи и Крымского ханства. Россия оказалась не заинтересована в активной наступательной политике на южном направлении. После присоединения Астраханского ханства в 1556 г. и практически синхронного разорения западными черкесами Темрюка и Тамани – турецких крепостей в устье Кубани, правительство Ивана IVперешло к обороне, а его наступательная активность оказалась переориентирована на Запад – в 1558 г. началась многолетняя Ливонская война (1558–1583) [КРО. Т. 1. 1957: 4]. Бесперспективность русско-черкесского политического союза, как средства активного противодействия османско-крымскому военному давлению, стала очевидна для западноадыгских владетелей. Они были вынуждены в целях нормализации отношений со своими могущественными и агрессивными соседями признать номинальную зависимость от Крымского ханства [Кожев 2006: 181].
Пщышхуэ Кабарды Кемиргоко Идаров реализовывал совершенно другую стратегию. Военное давление со стороны Крымского ханства и Османской империи ощущалось в Кабарде не столь остро как в княжествах Западной Черкесии. Во всяком случае, Кемиргоко Идаров обратился к Ивану IV с просьбой о помощи против Шамхальства Кази-Кумухского – сильного государственного образования Северо-Восточного Каказа, объединявшего значительную часть Приморского и Нагорного Дагестана. Османско-крымская угроза, как и средства противодействия ей, судя по русским источникам, даже не обсуждались [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Обращает на себя внимание и форма организации первого кабардинского посольства прибывшего в Москву в июле 1557 г. Его возглавил «Канклыч (Кавклыч) Кануков», т.е. один из бесленеевских владетелей Каноковых, которые первыми проложили дорогу в столицу русского государства. Возможно, этот факт отражает сохранение близких отношений между Каноковыми и Идаровыми, ведь их отцы были фактическими союзниками в Кызбурунском сражении. В русских летописях упоминается, что черкесские послы были уполномочены вести переговоры и от лица как минимум одного из восточно-грузинских царств – Картли или Кахети: «...С карбатинскими черкасы в одной правде и в заговоре иверской князь и вся земля Иверскаа» [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Еще одно свидетельство неактуальности для посольства 1557 г. проблемы противодействия крымской угрозе.
Кабардинские князья «были пожалованы» русским государем по примеру жанеевских и бесленеевских владетелей. В октябре 1558 г. в Москву прибыло очередное кабардинское посольство от лица пщышхуэ Кемиргоко Идарова, которое возглавляли его сыновья – Булгайрук и Солтанук (Салтан, Салнук). Младший из них остался в Москве фактически в качестве аманата – залога политической лояльности своего отца [КРО. Т. 1. 1957: 7]. В дальнейшем, благодаря активности Кемиргоко Идарова, кабардино-русские отношения развивались стремительно. Уже в первой половине 1560 г., видимо, реализуя принятые договоренности, русские войска из Астрахани на судах совершили поход в Дагестан и разорили зимнюю резиденцию шамхала – прибрежный город Тарки [КРО. Т. 1. 1957: 8]. Конечно же, особое значение для укрепления политических связей Кемиргоко Идарова с Иваном IV имел династический союз между пщышхуэ Кабарды и русским царем. История сватовства Ивана IV в Черкесии и заключение им второго брака ярко иллюстрирует разницу в политических целях, преследовавшихся Идаровыми в Кабарде и Кансауковыми в Жанее [КРО. Т. 1. 1957: 9–10]. Реально оценив потенциальные выгоды и риски военно-политического альянса с Москвой против внешней угрозы – империи османов и Крымского ханства, жанеевские князья предпочли уклониться от установления династического союза с русским царем. Идаровы имели обширные матримониальные связи с самыми знатными аристократическими домами. Дочери Кемиргоко Идарова – Алтынчач и Малхуруб, были замужем соответственно за астраханским царевичем Бекбулатом и Тенехматом – сыном правителя Большой Ногайской Орды Измаила [Налоева 2015: 2]. Вектор династических связей Кемиргоко Идарова явно антикрымский. Астраханское ханство и Большая Ногайская Орда всю первую половину XVI в. были принципиальными соперниками Крымского ханства в борьбе за ордынское политическое наследство. Отдавая младшую дочь за Ивана IV, пщышхуэ Кабарды приобретал гораздо более могущественного союзника, способного стать его политическим покровителем. Но антикрымская направленность этого нового династического союза далеко не очевидна. В том, что между Московским царством и Крымским ханством были противоречия антагонистического характера, связанные, в первую очередь, с борьбой за власть над Казанью и Астраханью – древними провинциями улуса Джучи, сомнений нет. Дальнейшие события заставляют усомниться в другом. В том, что внешнеполитические угрозы Кабардинскому княжеству со стороны могущественных соседей были для пщышхуэ Кабарды Кемиргоко Идарова проблемами первостепенной важности, для решения которых он и развивал столь активно отношения с Московским царством. Напротив, значение Ивана IV как сильного союзника оценивалось Кемиргоко Идаровым, в первую очередь, в контексте острых внутриполитических проблем, с которыми столкнулась его фамилия с момента своего водворения в Кабарде. Об этом красноречиво свидетельствуют русские летописи: «А которые черкасские князи к Темгрюку-князю были непослушны, и те, заслыша царское жалование к Темгрюку-князю, что царь и великий князь Темгрюка-князя пожаловал, дочерь его взял за себя, и они Темгрюку-князю учали быти послушны и дани ему учали давати и во всей учинилися в Темгрюкове княжой воле (курсив наш – К.З.)» [КРО. Т. 1. 1957: 10]. Последняя фраза не оставляет сомнений в том, что пщышхуэ Кабарды рассматривал кабардино-русские отношения как важнейший ресурс укрепления своей личной власти в княжестве.
Однако одной демонстрации «царского жалованья», то есть благоволения Ивана IV к своему тестю, оказалось явно недостаточно для приведения в «Темгрюкову княжью волю» конкурирующих с Идаровыми владетельных кабардинских фамилий. Поэтому практически сразу же московский царь по просьбе Кемиргоко Идарова предоставил последнему внушительную военную силу, вооруженную огнестрельным оружием – 500 стрельцов и 500 казаков с тем, чтобы «от всех его недругов беречи и в войну ходити с его людьми, куды ... Темгрюк-князь учнет посылати» [КРО. Т. 1. 1957: 10–11]. Насколько Идаровы нуждались в военной помощи для подавления политической оппозиции внутри княжества можно судить по тому, что встречать союзное русское войско Кемиргоко с сыном Домануко выехал в ... Астрахань! Идаровы, вместе со своими союзниками в течение декабря 1562 г. вели успешные боевые действия в Кабарде против «недругов» великого князя [КРО. Т. 1. 1957: 11]. Военно-политический эффект от разгрома (возможно сильно преувеличенного русскими летописцами) Кайтукиных и Талостановых в 1562 г. оказался незначителен. Уже в июне 1565 г. в Москву в качестве посла пщышхуэ Кабарды прибыл Мамстрюк – сын Кемиргоко Идарова. Вновь последовали жалобы на «многие тесноты от черкас», которые «непослушны во всем» и просьбы о прямой военной помощи [КРО. Т. 1. 1957: 12]. Очевидно, речь шла именно о «кабардинских черкасах», так как западные черкесы не находились в сфере властных полномочий пщышхуэ Кабарды и претензий по поводу их «непослушания» у него быть не могло. То есть, либо политический класс Кабарды (пши-уорки) отказывался признавать фактически законную власть пщышхуэ Кемиргоко Идарова, либо, что более вероятно, последний, опираясь на свои династические связи с Москвой и военный потенциал Русского государства, пытался существенно расширить ее рамки. Военная помощь Кемиргоко Идарову была вновь незамедлительно оказана. Русские войска (дворянская поместная конница, стрельцы, казаки) весной 1566 г. прибыли в Кабарду и вместе с войсками Идарея нанесли серьезное поражение политическим противникам Кемиргоко Идарова, в первую очередь, Пшеапшоко Кайтукину [КРО. Т. 1. 1957: 12–13].
Военные успехи Кемиргоко Идарова, опиравшегося на войска своего царственного зятя, не могли делегитимизировать традиционную феодальную конституцию всей Княжеской Черкесии и Кабардинского княжества в частности. Она предполагала сохранение баланса сил различных княжеских домов династии Иналидов; их формально равные права на титул пщышхуэ – великого князя; порядок избрания нового верховного правителя всем политическим классом. При этом титул пожизненно избираемого пщышхуэ и связанные с ним властные полномочия переходили в рамках феодального владения от одного княжеского дома к другому. Исходя из этого, становится понятной беспрецедентная инициатива Кемиргоко Идарова, который обратился к Ивану IV с просьбой основать на территории княжества – «на реке Терке» у впадения в нее Сунжи, крепости с постоянным гарнизоном для «береженья от недругов» [КРО. Т. 1. 1957: 13]. В феврале 1567 г. по приказу Ивана IV на Северный Кавказ были отправлены войска, мастера, материалы, необходимые для возведения крепости, и она была сооружена в кратчайшие сроки [КРО. Т. 1. 1957: 13–14]. С точки зрения нейтрализации внешнеполитических угроз, основание русской военной базы на крайнем востоке Кабардинского княжества не имело решающего значения. Терский город мог служить опорным пунктом распространения кабардинского военно-политического влияния на Нижнем Тереке в борьбе с Шамхальством. Но наиболее актуальные для Кабарды внешнеполитические задачи военного прикрытия с Крымского – северо-западного и Ногайского – северного направлений, Терская крепость решить не могла. В данном случае Кемиргоко Идаров действовал не только в духе типичного феодального государя, который легко приносит общественный интерес в жертву интересам собственного удельного княжества и владетельного дома. Прикрытие восточного направления для Идарея – одного из восточных уделов Кабарды, было стратегически важной задачей, не актуальной для Кайтукиной Кабарды. Гораздо важнее то, что Кемиргоко Идаров сознательно вводил в политическую систему Кабардинского княжества принципиально новый элемент – город, более того – чужой город – средоточие самой передовой для той эпохи военной силы (пехота, вооруженная огнестрельным оружием, артиллерия). Непосредственная власть над этой силой находилась в столице другого государства, и использовать военный потенциал Терской крепости можно было только при условии лояльности правителю Московского царства. Кемиргоко Идаров не видел в этом проблемы, или не имел иной возможности сохранить свою власть и статус рода Идаровых в Кабарде.
Весьма характерно, что активное участие русских войск во внутриполитическом конфликте Идаровых с Кайтукиными и Талостановыми происходило на фоне серьезных внешнеполитических угроз. В их нейтрализации русская военная помощь ни разу (!) не была оказана. В 1566 г. кабардинцами было разгромлено вторгнувшееся в страну войско Буда-шамхала, который погиб в сражении [Белокуров 1889: 9]. Ранней осенью 1567 г. кабардинцы успешно отразили крымские войска калги Мухаммед-Гирея [КРО. Т. 1. 1957: 16–17, 19]. В обоих случаях военная помощь со стороны Русского государства и даже просьбы о ней со стороны пщышхуэ Кабарды в источниках вообще не упоминаются. Единственный раз в годы княжения Кемиргоко Идарова кабардинские и русские войска совместно сражались против внешнего врага в 1569 г. во время отражения османско-крымского похода на Астрахань Касим-паши. Но и в этом случае имели место не согласованные действия союзников в соответствии с общей стратегией и планами военных действий. Просто после неудачной осады Астрахани, дезорганизованные османско-крымские войска, отступая по «Кабардинской дороге» через Центральное Предкавказье, подверглись активным атакам со стороны кабардинцев и других черкесов [Карамзин Т. IX. 1989: 76]. Возможно, Кемиргоко Идаров осознавал ограниченность военных ресурсов Русского государства, особенно на Северном Кавказе, и не хотел ими рисковать вне задач первостепенной важности. А таковыми, если судить о политических приоритетах пщышхуэ Кабарды по его деятельности, были усиление личной власти и политического веса в княжестве рода Идаровых. С учетом инициативы Кемиргоко Идарова по созданию в Кабарде мощной опорной точки в виде русской военной базы, не исключены амбициозные планы по изменению характера функционирования института великого княжения с целью добиться, как минимум, приоритета рода Идаровых, а как максимум – монополизации Идаровыми статуса пщышхуэ Кабарды. Консолидировав под своей властью Кабардинское княжество, Кемиргоко Идаров получал возможность для реализации куда более масштабных политических проектов в рамках всего региона. Такие амбиции у Кемиргоко Идарова явно были, иначе он не вмешался бы при первой же возможности во внутриполитическую борьбу западночеркесских владетелей. Детали событий опять же не ясны из-за скудости источников. Русские летописи упоминают внутренние распри черкесских князей, вмешательство в них крымского царевича Алди-Гирея и его поражение от кемиргоевцев [КРО. Т. 1. 1957: 21–22]. Конфликт приобрел общечеркесский масштаб с вмешательством в него Кемиргоко Идарова. Ш.Б. Ногмов, несколько путаясь в персоналиях (вместо царевича Алди-Гирея упоминает хана Девлет-Гирея (1551–1577), Кемиргоко Идарова традиционно называет Темрюком), передает фольклорную версию событий [Ногмов 1994: 123]. Несмотря на это, фольклорный сюжет Ш.Б. Ногмова во многом совпадает с данными русских летописей. В июле 1570 г. на р. Ахупс «близ Тамани» (по-видимому, Афипс) войско Кемиргоко Идарова дало бой крымской армии под началом царевича Алди-Гирея (См. Сражение на реке Афипс...). Место действия (во второй половине XVI в. р. Афипс – это приграничье Кемиргоя и Бжедугии с Жанеем), упоминание в летописях о том, что Кемиргоко Идаров приходил помогать «Баазытцким черкесам» (возможно, бжедугам), демонстрируют поразительную устойчивость традиционных связей рода Идаровых в Западной Черкесии [КРО. Т. 1. 1957: 22; Ногмов 1994: 123]. Однако, если в Кызбурунском сражении этот альянс привел союзников к победе и возвышению Идаровых, то сражение на Ахупсе, несмотря на неясный военный результат, закончилось для семьи Кемиргоко Идарова катастрофой: «Темрюк ... князь с бою съехал ранен, а дву сынов Темрюковых Мамстрюка да Беберюка царевич Алди-Гирей на бою взял и привел ... в Крым» [КРО. Т. 1. 1957: 23]. Сыновья пщышхуэ Кабарды позднее были выкуплены из плена и хорошо известны русским источникам последней черверти XVI в. А вот Кемиргоко Идаров более в русских летописях и дипломатических документах не упоминается. Скорее всего, от своей раны он уже не оправился. В следующем, 1571 г., как известно, крымский хан Девлет-Гирей совершил успешный поход на русские земли и даже сжег Москву. Одним из последствий этого было решение Ивана IV ликвидировать Терский город в Кабарде. Политический проект Кемиргоко Идарова потерпел фиаско. Его планы по консолидации Кабардинского княжества с опорой на внешние силы оказались нереализуем. Во всяком случае, при его жизни. Однако политические идеи имеют свойство переживать своих создателей. Уже в 1578 г. младший брат Кемиргоко – Кан(м)булат Идаров, ставший к этому времени пщышхуэ, во главе кабардинского посольства прибыл в Москву и фактически возобновил политический союз с Москвой на старых условиях, одним из которых стало возведение новой русской крепости на старом месте: «…На Терке реке усть-Сюенча» [КРО. Т. 1. 1957: 34]. В истории Кабарды Камбулат Идаров первый и единственный великий князь, который лично возглавил посольскую миссию! Это так же характеризует ослабление политических позиций Идаровых в Кабарде, как и цель посольства – практически пщышхуэ добивался для себя отношений прямого протектората со стороны Московского царя. А восстановление русской военной базы на территории Кабарды должно было облечь политический протекторат со стороны Русского государства в осязаемые формы. Идаровы долгое время пытались воплотить в жизнь политический проект своего лидера, пожертвовав независимостью Кабарды утилитарным задачам усиления управляемости кабардинским социумом и поддержания собственного политического доминирования в княжестве. Их борьба за его осуществление составляет целую эпоху истории Кабарды и заканчивается лишь в середине XVII в.
Несмотря на неудачу в реализации своих амбициозных планов, Кемиргоко Идаров оставил в памяти адыгов заметный след. Именно поэтому Ш.Б. Ногмов, отредактировав фольклорное предание о старшем сыне Идара и даже «похоронив» его с тем, чтобы без помех перейти к «академически достоверному» Темрюку, все же оставляет самую красноречивую характеристику посмертного отношения кабардинцев к своему знаменитому пщышхуэ – амбициозному политику, способному действовать в сфере неопределенности, бороться за власть, рисковать: «Кемиргоко ... умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном вооружении ... над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123].
Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв."
Комментарии 1