Кемиргоко Идаров: происхождение, историческая судьба, политические проекты

Впер­вые в научный оборот имя знаменитого исторического дея­теля Черкесии второй половины XVI в. ввел Н.М. Карамзин. В VIII томе «Истории государства Российского» Н.М. Карам­зин в контексте первых дипломатических контактов чер­кесских владетелей с Русским государством упоминает Тем­рюка [Карамзин. Т. VIII. 1989: 139–140]. Но уже в IX томе в описании женитьбы Ивана IV на кабардинской княжне в 1561 г. будущий царский тесть, «один из знатнейших Чер­кесских владетелей», выводится под именем Темгрюк [Карамзин. Т. IX. 1989: 19]. Такие разночтения у уважаемого автора имеют объективные причины. Если обратиться к первоисточнику – русским летописям XVI в. и архивам, в которых зафиксирована история установления дипломати­ческих контактов адыгов с Россией, можно обнаружить обе формы имени пщышхуэ Кабарды: Темрюк и Темгрюк. Пер­вая форма этимологизируется достаточно просто – темир (тюрк, «железо»), къуэ (адыг. «сын»). Однако в таком случае остается непонятным параллельное существование формы «Темгрюк», с совершенно немотивированной с точки зре­ния адыгского или тюркских языков фонемой «г». Причем вторая форма имени великого князя Кабарды встречается в первоисточниках значительно чаще ставшей общеупотре­бительной формы «Темрюк» [КРО. Т. 1. 1957: 5–30]. В ро­дословных списках кабардинских князей, составленных в 40-х годах XVII в., также имеются разночтения. В варианте списка, принадлежавшего А.М. Пушкину, старшим сыном Идара назван Кермургука. В этом списке употребляется и форма Комургун, в которой угадывается искаженная пере­писчиками первооснова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Родословная книга из личного архива князя А.И. Лобанова-Ростовского дает другой вариант имени старшего Идаровича – Темрюк [КРО. Т. 1. 1957: 384].

Первый адыгский историограф Ш.Б. Ногмов в своей «Истории адыхейского народа» упоминает «сыновей князя Идара Кемиргоко и Темируко». Ш.Б. Ногмов описывает во­енные подвиги Кемиргоко и Темируко в войне с дагестан­скими владетелями («хан уцмей»), поездку их в Москву (чего никогда не было) для заключения союза с Иваном IV и т.д. [Ногмов 1994: 116–123]. Затем, пишет автор, «со времени своего возвращения (из Москвы – З.К.) Идаровы жили в Ка­барде. Кемиргоко в непродолжительном времени умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном вооружении. Место, где погребено его тело, находится между реками Чегемом и Баксаном; над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123]. Похоронив Кемиргоко Идаро­ва – пщышхуэ Кабарды, Ш.Б. Ногмов сосредотачивает все свое внимание на Темрюке Идарове, якобы унаследовав­шем титул и власть старшего брата. Дальнейшее повество­вание автора «Истории адыхейского народа» об отправке в Москву «на воспитание» сына и дочери, борьбе с крымским ханом Девлет-Гиреем, ранении в сражении с крымцами на р. Ахупс и т.д. находит подтверждение в российских архи­вах и летописях, касающихся взаимоотношений Кабарды и России в период правления старшего Идаровича.

Очевидно, что книжная образованность сыграла с Ш.Б. Ногмовым недобрую шутку. Он писал свой труд, опи­раясь на адыгский фольклор, но широко использовал до­ступные ему письменные источники. В том числе и «Исто­рию государства Российского» Н.М. Карамзина. Так, харак­теристика Ш.Б. Ногмовым Темрюка Идарова почти бук­вально совпадает с классическим летописным описанием Святослава Игоревича, которое приводит Н.М. Карамзин в своем труде [Ногмов 1994: 121–122]. Несмотря на то, что род Идаровых в Кабарде в начале XVIII в. пресекся, адыг­ская фольклорная традиция сохранила имя старшего сына Идара в аутентичной форме – Кемиргоко (КIэмыргуокъуэ, досл. «кемиргоевский сын»). Искажение адыгского имени и фиксация его в письменных источниках в форме Тем­грюк (Темрюк) вполне объяснима. В XVI–XVII вв. фактиче­ски вторым дипломатическим языком России был татар­ский. Непонятное и сложное в произношении имя кабар­динского князя было просто адаптировано русско-татар­ской языковой средой. Точно так же в XVIII в. кемирго­евцы (кIэмыргуей) превратились в темиргоевцев русских и крымско-турецких источников. Ш.Б. Ногмов был адыгом, и у него не могло возникнуть проблем в понимании и ин­терпретации имени Кемиргоко. Но авторитет Н.М. Карам­зина оказался столь весом для Ш.Б. Ногмова, что в целях примирения фольклорной и «академической» версий он из одного исторического деятеля создал двух, затем с честью похоронил одного из них, а все заслуги перед Отечеством, явные или мнимые, приписал «Темрюку Идарову». Вслед за Н.М. Карамзиным и Ш.Б. Ногмовым абсолютное большин­ство отечественных кавказоведов априори приняли форму имени Темрюк как единственно правильную [Броневский 1823: 80–81; История Кабардино-Балкарской … Т. 1. 1967: 112–115; Дзамихов 2001: 86–93]. Однако для Р. Трахо, ав­тора выпущенной им в эмиграции монографии «Черкесы», истинное имя старшего Идаровича не было секретом [Тра­хо 1992: 26–30]. Всякий, кто без предвзятости обратится к первоисточникам и проведет элементарный сравнитель­ный анализ летописных и архивных текстов, без труда убедится в том, что адыгская фольклорная традиция, за­фиксированная Ш.Б. Ногмовым, сохранила настоящее имя старшего Идаровича [Кожев 2006: 180]. Давно пора вер­нуть его адыгскому историческому и общественному созна­нию и забыть о «Темрюке Идарове» как об историографи­ческом казусе. Именно Кемиргоко – старший сын Идара Инармасова, в 1557 г. отправил первое кабардинское по­сольство в Москву, а через четыре года выдал за Ивана IV свою младшую дочь.

Имя человека, а тем более исторического деятеля – не пустой звук. Оно может многое рассказать о его происхож­дении и той историко-культурной среде, в которой ему до­велось выйти на политическую арену. В случае с Кемиргоко Идаровым это проявляется особенно ярко и значимо. Семья Идаровых, как и все кабардинские княжеские семьи, вела свое происхождение от Инала Нэху (Светлого / Сиятельно­го). Жизнь и деятельность Инала приходятся на конец XIV– первую пол. XV вв. Генеалогические предания адыгов, как известно, возводят Инала к легендарному Араб-хану. Достоверность предыстории династии Иналидов и ее гипоте­тические ближневосточные (Египет, «Вавилония») корни не являются предметом нашего исследования. Для нас важнее историческая достоверность самого Инала и основанной им княжеской династии, которая осуществляла верховную политическую власть в Черкесии на протяжении почти че­тырех столетий. Длительные и разносторонние контакты кабардинской княжеской элиты с Россией оставили боль­шой корпус архивных данных – бесценный источник по истории Кабарды. К сожалению, история западночеркес­ских Иналидов почти неизвестна. Это связано не только с отсутствием подробных и достоверных письменных ис­точников по истории кемиргоевских, хатукаевских, бесле­неевских, жанеевских княжеских династий. Их гегемония в Западной Черкесии была ослаблена общественными и демографическими процессами уже в XVIII в. Катастрофа Кавказской войны и насильственного выселения адыгов в пределы Османской империи довершила падение княжеских династий Западной Черкесии. Многие из них совсем пресеклись. Тем больший интерес представляет то немно­гое, что мы можем извлечь из письменных источников и адыгского фольклора по ранней истории династии Инали­дов в Черкесии.

Согласно Ш.Б. Ногмову, Инал «вступал три раза в брач­ный союз и оставил после себя пять сыновей: от первой жены Жайхота, от второй Минболата и Беслема; а от тре­тьей – Унармеса и Кирмиша... Должно полагать, что разноутробие Иналовых детей было причиной их раздоров. После долгих беспокойств, они разделились на три части: один из них остался в Хегаке, другие поселились в Кемир­гое, а остальные ушли в Кабарду. От этих сыновей Инала производят свое родоначалие нынешние кабардинские, кемиргоевские и бесленеевские князья» [Ногмов 1994: 96]. Родословные росписи «черкасских князей и мурз», состав­ленные в XVII в., несколько иначе рисуют генеалогическое древо высшей адыгской аристократии. В них есть некото­рые разночтения, но в главном они сходятся – из пятерых перечисленных Ш.Б. Ногмовым персоналий лишь Беслан прямой потомок Инала. А четверо – Инармас, Жанхот, Мин­болат, Кирклыш (в порядке старшинства) – внуки Инала от одного из его сыновей – Табулы или Табулду [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Так что и Беслан, и четверо его племянни­ков от старшего брата, перечисленные Ш.Б. Ногмовым как прямые наследники Инала – как раз та отрасль Иналидов, которые «ушли в Кабарду» и дали начало кабардинским, а позднее и бесленеевским княжеским династиям. Другие Иналовичи – родоначальники кемиргоевских, хатукаев­ских, хегакских и части жанеевских княжеских династий, к сожалению, неизвестны ни Ш.Б. Ногмову, ни российским родословным росписям.

Идаровы вели свое происхождение от старшего сына Табулы-мурзы – Инармаса. Ш.Б. Ногмов и в этом случае не­сколько путается в персоналиях и начинает свою «Повесть о князе Идаре и уничтожении Тамтаракайского княжества» следующим образом: «Предание сохранило нам заниматель­ное повествование о внуке знаменитого Инала (на самом деле – правнуке – З.К.), князе Идаре... Инал был женат три раза. От третьей жены у него осталось два сына: Унармес и Кирмыш, которые женились на адыхских княжнах. Унар­мес оставил сына Тохтамыша, владевшего Кабардой. Кир­миш умер, оставив беременную жену, которая была взята в дом к родителю своему Хамишеву» [Ногмов 1994: 101]. Ш.Б. Ногмов допускает явный анахронизм, делая Идара современником событий, имевших место в XII в., а имен­но – ликвидации Тмутараканского княжества. Кроме того, отцом Идара он называет не Инармаса, а Кирмиша (Кир­клыша). Такая неточность в связи с генеалогией Идаровых вполне объяснима. Когда писалась «История адыхейского народа» (30–40-е гг. XIX в.), носителей родовых преданий Идаровых давно не было в живых, а сами они стали частью далекого прошлого Кабарды. Но продолжение «Повести о князе Идаре» Ш.Б. Ногмова гораздо интереснее в свете ис­следуемой темы и вполне адекватно историческим реалиям первой половины XVI в., известным по другим источникам. Согласно адыгским преданиям в передаче Ш.Б. Ногмова, Идар (по «Родословным росписям» – сын Инармаса, стар­шего сына Табулы) воспитывался в доме своего деда по ма­тери – бжедугского князя Эльжера Хамишева. Уже будучи зрелым мужем, зарекомендовавшим себя в качестве удач­ливого военного и политического лидера, Идар вмешался в междоусобные распри кабардинских князей, каждый из которых «хотел властвовать один над кабардинским наро­дом» [Ногмов 1994: 103].

Описываемые события относятся примерно ко второй четверти XVI в. Мы исходим из простого расчета. Старший сын Идара – Кемиргоко с 1557 г. известен русским лето­писям как пщышхуэ Кабарды, один из старейших кабар­динских князей, имеющий взрослых детей (сыновья Мам­стрюк, Доманук, Булгайрук, Солтанук; дочери Малхуруб, Алтынчач, Гуашаней). Следовательно, Идар Инармасов был в расцвете лет, когда решил вмешаться в междоусоб­ные распри кабардинских князей с надеждой восстано­вить утраченные права на отцовское наследство примерно между 1530 и 1540 гг. В Кабарде в этот период, очевидно, власть делили двоюродные братья, потомки Жанхота, Мин­булата, Кирклыша, а также потомки Беслана – будущие ро­доначальники бесленеевсих князей. Расстановка сил вну­три Кабарды не вполне ясна и повествование Ш.Б. Ногмо­ва годится лишь для определения общей канвы событий. Видимо, основными претендентами на верховную власть в Кабарде традиционно выступали Жанхотовы. Об этом можно судить по некоторым косвенным данным. Адыг­ский фольклор приписывает братьям Жанхотовым – Бес­лану Тучному (ПцIапцIэ) и Талостану целый ряд знаковых достижений в военно-политическом становлении Кабар­динского княжества. Это кодификация обычного права, создание судебной системы, окончательное оформление сословной структуры кабардинского общества, удачные войны с соседями (взятие Астрахани в 1532 г., успешный поход в Крым, т. н. «Бэхъшысэрей зек1уэ», военная актив­ность в Прикаспии и Северном Дагестане и т.д.) [Ногмов 1994: 125–127. Народные песни и инструментальные наи­грыши … Т. 3. Ч. 1. 1986: 5 1–54; Некрасов 1990: 125–127]. Минбулатовы и Кирклышевы уже с раннего периода исто­рии Кабарды могут рассматриваться как явные аутсайде­ры. Минбулатовы стали родоначальниками фамилии Джи­ляхстановых. За всю историю Кабарды ни один из них не был избран великим князем [КРО. Т. 1. 1957: 383–387]. По­томки Кирклыша – Тохтамышевы со временем были даже лишены княжеского достоинства [Налоева 2015: 1]. «Родос­ловная кабардинских мурз и князей» А.М. Пушкина даже не упоминает о Кирклыше и его потомках. «Родословной» А.И. Лобанова-Ростовского известен только сам Кирклыш [КРО. Т. 1. 1957: 383–384]. Беслановы, в первую очередь их лидер Каноко, предпочли отделиться от многочисленного потомства Табулы и основать свое владетельное княжество в восточном Закубанье, где уже с середины XVI в. источни­ки упоминают Бесленей [КРО. Т. 1. 1957: 3, 5, 389–390]. Со­гласно фольклорной версии событий, отделение Бесленея от Кабарды стало возможно именно в результате широкомас­штабного военного конфликта, спровоцированного стрем­лением Идара Инармасова вернуть отцовское наследство. Судя по тому, что в этих событиях не упоминается Бес­лан Жанхотов, очевидно, политический кризис в Кабарде произошел уже после его смерти. Возможно, конфликт был связан с неурегулированностью вопроса избрания нового пщышхуэ и желанием Талостана Жанхотова – героя Бахчисарайского похода и самого харизматичного лидера среди кабардинских князей, узурпировать верховную власть во­преки обычному праву.

Черкесские предания называют Каноко Бесланова и Тохтамыша Кирклышева (Ш.Б. ошибочно счита­ет его сыном Инармаса) сторонниками Идара. Кроме того, Идара Инармасова поддержали западноадыгские владете­ли. Ш.Б. Ногмов пишет: «Идар собрал из кахов или чапсо­гов (шапсугов – З.К.), хегаков, бжедухов, махошев и прочих закубанских племен многочисленное войско и пошел в Ка­барду с намерением усмирить враждующих князей и взять свою долю из наследства отца» [Ногмов 1994: 104]. Кемир­гоевцы в составе этого объединенного войска Ш.Б. Ногмо­вым не упомянуты, но их участие в нем в числе «прочих закубанских племен» весьма вероятно. Крупномасштабный конфликт, в который оказались втянуты практически все княжеские владения Черкесии, завершился лишь после Кызбурунского сражения, сопровождавшегося «ужасным кровопролитием» [Ногмов 1994: 104]. В битве особенно постарались ради своего «племянника» бжедуги во главе с князем Эльжеруко и мохошевцы (часть бжедугов, офор­мившаяся позднее в самостоятельный субэтнос) во главе с князьями Богорсоковыми. Безымянный автор песни о Кызбурунском сражении обессмертил малочисленную дру­жину бжедугских всадников, «чья храбрость подобно неви­димой чуме нагоняет ужас на души противников» («Бжъэ­дыгъу шухэр мащIэти ямынэ нэфт»), и «косого Каноко» («Къанокъуэ нэф»), который «не желая войны удалился с многими кабардинцами» [Ногмов 1994: 106] (См. Къызбу­рунское сражение…). Весьма характерно, что междоусо­бица угасла, во всяком случае, на какое-то время, лишь с гибелью в Кызбурунском сражении двух претендентов на титул великого князя – Тохтамыша – союзника Идара Инар­масова и Талостана Жанхотова – его основного соперника [Ногмов 1994: 104]. Это «ужасное побоище», как определя­ет его Ш.Б. Ногмов, опиравшийся на адыгский фольклор, кончилось миром на следующих условиях: «… Чтобы князь Идар поселился в Кабарде, где ему угодно. Кабардинцы же обязывались почитать его за старшего князя и во всем ему повиноваться; противящихся же его воле решено было казнить. По окончании переговоров и единогласного ут­верждения мирного трактата, войска разошлись по домам. Князь Идар прибыл в Кабарду и, приняв бразды правле­ния, владел ею беспрекословно. Собственная его часть на­зывалась Идарией» [Ногмов 1994: 105].

Столь пространное цитирование Ш.Б. Ногмова, который далеко не безупречен в качестве исторического источни­ка, применяется нами для того, чтобы ярче проиллюстри­ровать то впечатление, которое на долгие века оставили в исторической памяти кабардинцев события, связанные с водворением в Кабарде Идара Инармасова в качестве ве­ликого князя. Род Идаровых так и не смог преодолеть это негативное впечатление, связанное с их новоприобретен­ным статусом и политическими амбициями. Идар «прибыл в Кабарду» с семьей, то есть с взрослыми сыновьями. Во всяком случае, старший его сын – Кемиргоко – должен был быть уже вполне сформировавшимся юношей. Для Чер­кесии воспитание княжичей вдали от родной семьи было общим правилом. Матерью Идара Инармасова была бжедугская княжна из рода Хамишевых. Песня о Кызбурун­ском сражении именует его, кроме того, воспитанником Эльжера Хамишева [Ногмов 1994: 105]. Кемиргоко Идаров, судя по имени, мог быть либо «племянником» (по матери), либо воспитанником кемиргоевских князей. Впрочем, одно не исключает другого. Этнокультурная дистанция между западными и восточными черкесами была не настоль­ко ощутима, чтобы помешать естественной ассимиляции Идаровых в кабардинской среде. Тем более, что они были Иналидами, которые рассматривали всю Черкесию, и даже более широко, весь Западный и Центральный Кавказ, как свое общее родовое владение. Иначе такая широкая коали­ция западночеркесских владетелей в целях урегулирования междоусобной распри в отдельном адыгском княжестве была бы невозможна. Но метод водворения в Кабарде ново­го пщышхуэ во главе с многочисленным семейством, тесно связанным с бжедугской и кемиргоевской аристократией, на «чужих штыках» не мог добавить ему популярности. По одной из «Родословных» Идар даже погиб насильственной смертью: «А у Инармаса-мурзы дети: Идар-мурза да убит» [КРО. Т. 1. 1957: 383].

Со смертью Идара Инармасова соперничество его на­следников с Жанхотовыми закономерно обострилось. По­следние распались на две ветви, родоначальниками ко­торых стали Кайтуко Бесланов и Тапсаруко (Тепсаруко) Талостанов. Кайтуко Бесланов, по-видимому, был избран пщышхуэ Кабарды после смерти Идара Инармасова. Уст­ная традиция сохранила память о его правлении, но в рус­ских источниках второй половины XVIв. он не упоминается. Зато его сыновья – Пшеапшоко и Асланбек Кайтуки­ны – хорошо известны как активные конкуренты Кемир­гоко Идарова в борьбе за власть и политическое влияние в Кабарде [КРО. Т. 1. 1957: 11, 13, 17, 21].

Семейство Идаровых было многочисленно. Идар имел возможность оценить горечь своего одиночества, ведь он был «вдовий сын», единственный наследник своего отца. У самого Идара (по родословному списку А.И. Лобанова-Ро­стовского) было пять сыновей [КРО. Т. 1. 1957: 384–385]. В Кабарду он попал зрелым мужем, достигшим возраста, позволяющего претендовать на старшинство среди бра­тьев – князей Иналовичей. Значит, все Идаровы родились и выросли за пределами Кабарды. Следовательно, они имели прекрасные династические, аталыческие, личные связи в Западной Черкесии, но испытывали острый дефицит «пси­хологической легитимности» в Кабарде. В первую очередь, среди политического класса княжества – пши-уорков, ко­торые до поражения в Кызбурунском сражении не желали делиться властью с «вдовьим сыном» и его потомками. По­сле смерти Идара, Кемиргоко, как новый глава Идаровых и Идарея, оказался в сложном положении. Крайняя напря­женность отношений между Идаровыми и Жанхотовыми (Кайтукиными и Талостановыми) несомненна. Между эти­ми фамилиями лежала неотомщенная кровь и неприми­римые противоречия – претензии на верховную власть в Кабарде.

Вплоть до установления прочных кабардино-русских отношений и появления целого корпуса русских письмен­ных источников о Черкесии, мы вынуждены опираться на фрагментарные данные и адыгский фольклор в анали­зе событий и оценке деятельности Идаровых в Кабарде. Она выглядит крайне неоднозначно. Во-первых, адыгский фольклор упоминает Идаровых – Кам(н)булата и Биту, как организаторов и активных участников предательского убийства Андемиркана – идеального рыцаря черкес­ского Средневековья. Место действия – слияние рр. Че­рек и Хеу, т.е. территория исторического Идарея, также явно свидетельствует против Идаровых и их лидера [На­родные песни и инструментальные наигрыши… Т. 3. Ч. 1. 1986: 87–88]. Андемиркан – знаковая фигура черкесской истории. Идеальный рыцарь, князь-бастард (пщы тумэ), участник Бахчисарайского похода, взятия Астрахани (1532) и всех масштабных военно-политических событий 30–40-х гг. XVI в., Андемиркан практически всегда упоми­нается вместе с Бесланом и Талостаном Жанхотовыми, как их боевой соратник, а иногда антагонист, превосходящий мужеством и силой своих собратьев князей с «незапятнан­ной» родословной. С его смертью заканчивается великая эпоха черкесской Реконкисты Центрального Предкавка­зья. Предательское убийство Андемиркана лежит несмы­ваемым пятном на репутации Идаровых, в том числе и их лидера – Кемиргоко, хотя он не принимал в нем непосред­ственного участия. Во всяком случае, адыгский фольклор об этом не упоминает.

Еще раз в истории Кабарды первой половины XVI в. Идаровы упоминаются в связи с походом крымского хана Сахиб-Гирея (1532–1551). Согласно рассказу татарского хрониста Реммал-хаджи, в Крым приехал кабардинский князь Элбозду с просьбой об оказании помощи против свое­го двоюродного брата [Некрасов 1990: 107]. В описываемое время (1545 г.) среди кабардинских князей был только один Элбозду (Елбузду) – один из младших братьев Кемиргоко Идарова [КРО. Т. 1. 1957: 383]. Подробности внутриполити­ческой борьбы в Кабарде, опираясь на данные татарского хрониста, выяснить невозможно. По приглашению Элбоз­ду Идарова Сахиб-Гирей собрал 60–70 тыс. воинов и через Азов степями двинулся в Кабарду. В районе Пятигорья (на р. Малка) крымская армия последовательно разгромила ка­бардинцев и бжедугов, которые под охраной своих воинов собирали урожай. Любопытно упоминание «людей племени буждук» в этих событиях. Их ежегодные, судя по данным татарского хрониста, появления в Кабарде для посева и сбо­ра урожая, возможно, были формой оплаты Идаровыми за­слуг бжедугов в Кызбурунском сражении, а также способом прочно интегрировать в Кабардинское княжество хотя бы часть своих наиболее лояльных западночеркесских союзни­ков. Тем подлее выглядит роль Элбозду Идарова в крым­ском походе 1545 г. По сообщению Реммал-хаджи, только его советы помогли Сахиб-Гирею избежать поражения и разгромить в упорном ночном сражении бжедугов [Некра­сов 1990: 107–108]. Дальнейшая судьба Эльбозду Идарова не ясна. Он несколько раз мелькает в документах середи­ны XVI в., но заметной роли в истории Кабарды не играет. Старший из Идаровичей, напротив, становится с середины XVI в. знаковой фигурой в истории Кабарды и всей Черке­сии. Это связано, во-первых, с переходом великого княже­ния в Кабарде к Кемиргоко Идарову (не позднее середины 50-х гг.), а во-вторых, с началом эпохи устойчивых русско-черкесских связей, в развитие которых он вложил так мно­го сил. Московское направление черкесской внешней поли­тики открыло первое посольство 1552 г. Инициаторами ди­пломатической активности, имевшей принципиальные для истории Черкесии последствия, были бесленеевский и аба­зинский владетели («Маашук-князь» Каноков и «князь Иван Езбузлуков») [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Эту инициативу вскоре (в 1555 г.) поддержали жанеевские князья. Предметом переговоров, судя по данным русских летописей и обще­му историческому контексту, были условия заключения широкомасштабного русско-черкесского альянса, направ­ленного против экспансии в Северном Причерноморье и на юге России Османской империи и Крымского ханства [КРО. Т. 1. 1957: 3–5]. Отечественная историография тра­диционно рассматривала кабардинское посольство 1557 г. как одно из звеньев дипломатической активности черкес­ских владетелей на Московском направлении. Однако, цепь событий, последовавших после первого адыгского посоль­ства, ясно свидетельствует, что в основе дипломатической активности западночеркесских и кабардинских правите­лей были совершенно различные по целям и задачам по­литические стратегии. Период сближения Жанея и Бесле­нея с Москвой оказался кратковременным. Жанеевские и бесленеевские князья – Кансауковы и Каноковы – искали сильных союзников для борьбы против Османской империи и Крымского ханства. Россия оказалась не заинтересована в активной наступательной политике на южном направле­нии. После присоединения Астраханского ханства в 1556 г. и практически синхронного разорения западными черке­сами Темрюка и Тамани – турецких крепостей в устье Ку­бани, правительство Ивана IVперешло к обороне, а его на­ступательная активность оказалась переориентирована на Запад – в 1558 г. началась многолетняя Ливонская война (1558–1583) [КРО. Т. 1. 1957: 4]. Бесперспективность рус­ско-черкесского политического союза, как средства актив­ного противодействия османско-крымскому военному дав­лению, стала очевидна для западноадыгских владетелей. Они были вынуждены в целях нормализации отношений со своими могущественными и агрессивными соседями при­знать номинальную зависимость от Крымского ханства [Ко­жев 2006: 181].

Пщышхуэ Кабарды Кемиргоко Идаров реализовывал со­вершенно другую стратегию. Военное давление со стороны Крымского ханства и Османской империи ощущалось в Ка­барде не столь остро как в княжествах Западной Черкесии. Во всяком случае, Кемиргоко Идаров обратился к Ивану IV с просьбой о помощи против Шамхальства Кази-Кумухского – сильного государственного образования Северо-Восточ­ного Каказа, объединявшего значительную часть Примор­ского и Нагорного Дагестана. Османско-крымская угроза, как и средства противодействия ей, судя по русским источ­никам, даже не обсуждались [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Обращает на себя внимание и форма организации первого кабардин­ского посольства прибывшего в Москву в июле 1557 г. Его возглавил «Канклыч (Кавклыч) Кануков», т.е. один из бес­ленеевских владетелей Каноковых, которые первыми про­ложили дорогу в столицу русского государства. Возможно, этот факт отражает сохранение близких отношений между Каноковыми и Идаровыми, ведь их отцы были фактиче­скими союзниками в Кызбурунском сражении. В русских летописях упоминается, что черкесские послы были упол­номочены вести переговоры и от лица как минимум од­ного из восточно-грузинских царств – Картли или Кахети: «...С карбатинскими черкасы в одной правде и в заговоре иверской князь и вся земля Иверскаа» [КРО. Т. 1. 1957: 5]. Еще одно свидетельство неактуальности для посольства 1557 г. проблемы противодействия крымской угрозе.

Кабардинские князья «были пожалованы» русским госу­дарем по примеру жанеевских и бесленеевских владетелей. В октябре 1558 г. в Москву прибыло очередное кабардин­ское посольство от лица пщышхуэ Кемиргоко Идарова, ко­торое возглавляли его сыновья – Булгайрук и Солтанук (Сал­тан, Салнук). Младший из них остался в Москве фактически в качестве аманата – залога политической лояльности своего отца [КРО. Т. 1. 1957: 7]. В дальнейшем, благодаря активно­сти Кемиргоко Идарова, кабардино-русские отношения раз­вивались стремительно. Уже в первой половине 1560 г., ви­димо, реализуя принятые договоренности, русские войска из Астрахани на судах совершили поход в Дагестан и разо­рили зимнюю резиденцию шамхала – прибрежный город Тарки [КРО. Т. 1. 1957: 8]. Конечно же, особое значение для укрепления политических связей Кемиргоко Идарова с Ива­ном IV имел династический союз между пщышхуэ Кабарды и русским царем. История сватовства Ивана IV в Черкесии и заключение им второго брака ярко иллюстрирует разни­цу в политических целях, преследовавшихся Идаровыми в Кабарде и Кансауковыми в Жанее [КРО. Т. 1. 1957: 9–10]. Реально оценив потенциальные выгоды и риски военно-по­литического альянса с Москвой против внешней угрозы – империи османов и Крымского ханства, жанеевские князья предпочли уклониться от установления династического со­юза с русским царем. Идаровы имели обширные матримо­ниальные связи с самыми знатными аристократическими домами. Дочери Кемиргоко Идарова – Алтынчач и Малху­руб, были замужем соответственно за астраханским цареви­чем Бекбулатом и Тенехматом – сыном правителя Большой Ногайской Орды Измаила [Налоева 2015: 2]. Вектор дина­стических связей Кемиргоко Идарова явно антикрымский. Астраханское ханство и Большая Ногайская Орда всю пер­вую половину XVI в. были принципиальными соперниками Крымского ханства в борьбе за ордынское политическое наследство. Отдавая младшую дочь за Ивана IV, пщышхуэ Кабарды приобретал гораздо более могущественного союз­ника, способного стать его политическим покровителем. Но антикрымская направленность этого нового династическо­го союза далеко не очевидна. В том, что между Московским царством и Крымским ханством были противоречия анта­гонистического характера, связанные, в первую очередь, с борьбой за власть над Казанью и Астраханью – древними провинциями улуса Джучи, сомнений нет. Дальнейшие со­бытия заставляют усомниться в другом. В том, что внешне­политические угрозы Кабардинскому княжеству со стороны могущественных соседей были для пщышхуэ Кабарды Ке­миргоко Идарова проблемами первостепенной важности, для решения которых он и развивал столь активно отноше­ния с Московским царством. Напротив, значение Ивана IV как сильного союзника оценивалось Кемиргоко Идаровым, в первую очередь, в контексте острых внутриполитических проблем, с которыми столкнулась его фамилия с момента своего водворения в Кабарде. Об этом красноречиво свидетельствуют русские летописи: «А которые черкасские князи к Темгрюку-князю были непослушны, и те, заслыша царское жалование к Темгрюку-князю, что царь и великий князь Темгрюка-князя пожаловал, дочерь его взял за себя, и они Темгрюку-князю учали быти послушны и дани ему учали давати и во всей учинилися в Темгрюкове княжой воле (курсив наш – К.З.)» [КРО. Т. 1. 1957: 10]. Последняя фраза не оставляет сомнений в том, что пщышхуэ Кабарды рас­сматривал кабардино-русские отношения как важнейший ресурс укрепления своей личной власти в княжестве.

Однако одной демонстрации «царского жалованья», то есть благоволения Ивана IV к своему тестю, оказалось явно недостаточно для приведения в «Темгрюкову княжью волю» конкурирующих с Идаровыми владетельных кабардинских фамилий. Поэтому практически сразу же московский царь по просьбе Кемиргоко Идарова предоставил последнему внушительную военную силу, вооруженную огнестрельным оружием – 500 стрельцов и 500 казаков с тем, чтобы «от всех его недругов беречи и в войну ходити с его людьми, куды ... Темгрюк-князь учнет посылати» [КРО. Т. 1. 1957: 10–11]. Насколько Идаровы нуждались в военной помощи для подавления политической оппозиции внутри княже­ства можно судить по тому, что встречать союзное русское войско Кемиргоко с сыном Домануко выехал в ... Астра­хань! Идаровы, вместе со своими союзниками в течение декабря 1562 г. вели успешные боевые действия в Кабарде против «недругов» великого князя [КРО. Т. 1. 1957: 11]. Во­енно-политический эффект от разгрома (возможно сильно преувеличенного русскими летописцами) Кайтукиных и Талостановых в 1562 г. оказался незначителен. Уже в июне 1565 г. в Москву в качестве посла пщышхуэ Кабарды при­был Мамстрюк – сын Кемиргоко Идарова. Вновь последо­вали жалобы на «многие тесноты от черкас», которые «не­послушны во всем» и просьбы о прямой военной помощи [КРО. Т. 1. 1957: 12]. Очевидно, речь шла именно о «кабар­динских черкасах», так как западные черкесы не находи­лись в сфере властных полномочий пщышхуэ Кабарды и претензий по поводу их «непослушания» у него быть не мог­ло. То есть, либо политический класс Кабарды (пши-уорки) отказывался признавать фактически законную власть пщышхуэ Кемиргоко Идарова, либо, что более вероятно, последний, опираясь на свои династические связи с Мо­сквой и военный потенциал Русского государства, пытал­ся существенно расширить ее рамки. Военная помощь Кемиргоко Идарову была вновь незамедлительно оказана. Русские войска (дворянская поместная конница, стрельцы, казаки) весной 1566 г. прибыли в Кабарду и вместе с вой­сками Идарея нанесли серьезное поражение политическим противникам Кемиргоко Идарова, в первую очередь, Пшеапшоко Кайтукину [КРО. Т. 1. 1957: 12–13].

Военные успехи Кемиргоко Идарова, опиравшегося на войска своего царственного зятя, не могли делегитимизи­ровать традиционную феодальную конституцию всей Кня­жеской Черкесии и Кабардинского княжества в частности. Она предполагала сохранение баланса сил различных кня­жеских домов династии Иналидов; их формально равные права на титул пщышхуэ – великого князя; порядок из­брания нового верховного правителя всем политическим классом. При этом титул пожизненно избираемого пщыш­хуэ и связанные с ним властные полномочия переходили в рамках феодального владения от одного княжеского дома к другому. Исходя из этого, становится понятной беспре­цедентная инициатива Кемиргоко Идарова, который обратился к Ивану IV с просьбой основать на территории княже­ства – «на реке Терке» у впадения в нее Сунжи, крепости с постоянным гарнизоном для «береженья от недругов» [КРО. Т. 1. 1957: 13]. В феврале 1567 г. по приказу Ивана IV на Северный Кавказ были отправлены войска, мастера, мате­риалы, необходимые для возведения крепости, и она была сооружена в кратчайшие сроки [КРО. Т. 1. 1957: 13–14]. С точки зрения нейтрализации внешнеполитических угроз, основание русской военной базы на крайнем востоке Ка­бардинского княжества не имело решающего значения. Терский город мог служить опорным пунктом распростра­нения кабардинского военно-политического влияния на Нижнем Тереке в борьбе с Шамхальством. Но наиболее ак­туальные для Кабарды внешнеполитические задачи воен­ного прикрытия с Крымского – северо-западного и Ногай­ского – северного направлений, Терская крепость решить не могла. В данном случае Кемиргоко Идаров действовал не только в духе типичного феодального государя, который легко приносит общественный интерес в жертву интересам собственного удельного княжества и владетельного дома. Прикрытие восточного направления для Идарея – одного из восточных уделов Кабарды, было стратегически важной задачей, не актуальной для Кайтукиной Кабарды. Гораз­до важнее то, что Кемиргоко Идаров сознательно вводил в политическую систему Кабардинского княжества принци­пиально новый элемент – город, более того – чужой город – средоточие самой передовой для той эпохи военной силы (пехота, вооруженная огнестрельным оружием, артилле­рия). Непосредственная власть над этой силой находилась в столице другого государства, и использовать военный по­тенциал Терской крепости можно было только при условии лояльности правителю Московского царства. Кемиргоко Идаров не видел в этом проблемы, или не имел иной воз­можности сохранить свою власть и статус рода Идаровых в Кабарде.

Весьма характерно, что активное участие русских во­йск во внутриполитическом конфликте Идаровых с Кайту­киными и Талостановыми происходило на фоне серьезных внешнеполитических угроз. В их нейтрализации русская военная помощь ни разу (!) не была оказана. В 1566 г. ка­бардинцами было разгромлено вторгнувшееся в страну во­йско Буда-шамхала, который погиб в сражении [Белокуров 1889: 9]. Ранней осенью 1567 г. кабардинцы успешно от­разили крымские войска калги Мухаммед-Гирея [КРО. Т. 1. 1957: 16–17, 19]. В обоих случаях военная помощь со сторо­ны Русского государства и даже просьбы о ней со стороны пщышхуэ Кабарды в источниках вообще не упоминаются. Единственный раз в годы княжения Кемиргоко Идарова кабардинские и русские войска совместно сражались про­тив внешнего врага в 1569 г. во время отражения османско-крымского похода на Астрахань Касим-паши. Но и в этом случае имели место не согласованные действия союзников в соответствии с общей стратегией и планами военных дей­ствий. Просто после неудачной осады Астрахани, дезорга­низованные османско-крымские войска, отступая по «Ка­бардинской дороге» через Центральное Предкавказье, под­верглись активным атакам со стороны кабардинцев и дру­гих черкесов [Карамзин Т. IX. 1989: 76]. Возможно, Кемиргоко Идаров осознавал ограниченность военных ресурсов Русского государства, особенно на Северном Кавказе, и не хотел ими рисковать вне задач первостепенной важности. А таковыми, если судить о политических приоритетах пщышхуэ Кабарды по его деятельности, были усиление лич­ной власти и политического веса в княжестве рода Идаро­вых. С учетом инициативы Кемиргоко Идарова по созданию в Кабарде мощной опорной точки в виде русской военной базы, не исключены амбициозные планы по изменению ха­рактера функционирования института великого княжения с целью добиться, как минимум, приоритета рода Идаро­вых, а как максимум – монополизации Идаровыми стату­са пщышхуэ Кабарды. Консолидировав под своей властью Кабардинское княжество, Кемиргоко Идаров получал воз­можность для реализации куда более масштабных полити­ческих проектов в рамках всего региона. Такие амбиции у Кемиргоко Идарова явно были, иначе он не вмешался бы при первой же возможности во внутриполитическую борь­бу западночеркесских владетелей. Детали событий опять же не ясны из-за скудости источников. Русские летописи упоминают внутренние распри черкесских князей, вмеша­тельство в них крымского царевича Алди-Гирея и его пора­жение от кемиргоевцев [КРО. Т. 1. 1957: 21–22]. Конфликт приобрел общечеркесский масштаб с вмешательством в него Кемиргоко Идарова. Ш.Б. Ногмов, несколько путаясь в персоналиях (вместо царевича Алди-Гирея упоминает хана Девлет-Гирея (1551–1577), Кемиргоко Идарова традицион­но называет Темрюком), передает фольклорную версию со­бытий [Ногмов 1994: 123]. Несмотря на это, фольклорный сюжет Ш.Б. Ногмова во многом совпадает с данными рус­ских летописей. В июле 1570 г. на р. Ахупс «близ Тамани» (по-видимому, Афипс) войско Кемиргоко Идарова дало бой крымской армии под началом царевича Алди-Гирея (См. Сражение на реке Афипс...). Место действия (во второй половине XVI в. р. Афипс – это приграничье Кемиргоя и Бжедугии с Жанеем), упоминание в летописях о том, что Кемиргоко Идаров приходил помогать «Баазытцким черке­сам» (возможно, бжедугам), демонстрируют поразительную устойчивость традиционных связей рода Идаровых в За­падной Черкесии [КРО. Т. 1. 1957: 22; Ногмов 1994: 123]. Однако, если в Кызбурунском сражении этот альянс при­вел союзников к победе и возвышению Идаровых, то сражение на Ахупсе, несмотря на неясный военный резуль­тат, закончилось для семьи Кемиргоко Идарова катастро­фой: «Темрюк ... князь с бою съехал ранен, а дву сынов Темрюковых Мамстрюка да Беберюка царевич Алди-Ги­рей на бою взял и привел ... в Крым» [КРО. Т. 1. 1957: 23]. Сыновья пщышхуэ Кабарды позднее были выкуплены из плена и хорошо известны русским источникам последней черверти XVI в. А вот Кемиргоко Идаров более в русских летописях и дипломатических документах не упомина­ется. Скорее всего, от своей раны он уже не оправился. В следующем, 1571 г., как известно, крымский хан Девлет-Гирей совершил успешный поход на русские земли и даже сжег Москву. Одним из последствий этого было решение Ивана IV ликвидировать Терский город в Кабарде. Поли­тический проект Кемиргоко Идарова потерпел фиаско. Его планы по консолидации Кабардинского княжества с опо­рой на внешние силы оказались нереализуем. Во всяком случае, при его жизни. Однако политические идеи имеют свойство переживать своих создателей. Уже в 1578 г. млад­ший брат Кемиргоко – Кан(м)булат Идаров, ставший к это­му времени пщышхуэ, во главе кабардинского посольства прибыл в Москву и фактически возобновил политический союз с Москвой на старых условиях, одним из которых стало возведение новой русской крепости на старом ме­сте: «…На Терке реке усть-Сюенча» [КРО. Т. 1. 1957: 34]. В истории Кабарды Камбулат Идаров первый и единствен­ный великий князь, который лично возглавил посольскую миссию! Это так же характеризует ослабление политиче­ских позиций Идаровых в Кабарде, как и цель посольства – практически пщышхуэ добивался для себя отношений пря­мого протектората со стороны Московского царя. А вос­становление русской военной базы на территории Кабарды должно было облечь политический протекторат со стороны Русского государства в осязаемые формы. Идаровы долгое время пытались воплотить в жизнь политический проект своего лидера, пожертвовав независимостью Кабарды ути­литарным задачам усиления управляемости кабардинским социумом и поддержания собственного политического до­минирования в княжестве. Их борьба за его осуществление составляет целую эпоху истории Кабарды и заканчивается лишь в середине XVII в.

Несмотря на неудачу в реализации своих амбициозных планов, Кемиргоко Идаров оставил в памяти адыгов за­метный след. Именно поэтому Ш.Б. Ногмов, отредактиро­вав фольклорное предание о старшем сыне Идара и даже «похоронив» его с тем, чтобы без помех перейти к «акаде­мически достоверному» Темрюку, все же оставляет самую красноречивую характеристику посмертного отношения кабардинцев к своему знаменитому пщышхуэ – амбици­озному политику, способному действовать в сфере неопре­деленности, бороться за власть, рисковать: «Кемиргоко ... умер и по завещанию зарыт в землю на коне и в полном во­оружении ... над ним вместо памятника насыпан курган» [Ногмов 1994: 123].

Из монографии Кожева З.А. "ОЧЕРКИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРКЕСИИ XV–XVII вв."

Источники и литература

З.А. Кожев

• Кабарда
• Черкесия
• иналиды
• кабардинцы
• бжедуги
• абазины
• междоусобица
• Идаровы
• Россия
• Крым