Кавказская война в «классических» формах фольклора и современном социокультурном дискурсе черкесской диаспоры
Память о Войне – неотъемлемый элемент фольклорного нарратива о заселении черкесами новых территорий в диаспоре. Т.е. когда черкес задается вопросом «кто я, откуда, чем я отличаюсь от турок и арабов?», непременно артикулируется вопрос о Кавказской войне и Стамбульском Исходе. Сказать шире – она лежит в основе этнокультурной и цивилизационной идентичности черкесов диаспоры. И в этом смысле говорить, что «кто-то со стороны искусственно реанимирует память о Кавказской войне», не приходится.
Подводя итоги трех экспедиций (2009, 2011 и 2014 гг.) в среде черкесской диаспоры Турции, а также опираясь на работы наших коллег Р.Б. Унароковой, А.М. Гутова, А.А. Ципинова, Б.Ч. Бижоева, М.А. Табишева1, мы можем отметить, что регионы компактного проживания черкесов за рубежом – уникальное по своим условиям фольклорное поле. В настоящей работе мы хотели бы обратить внимание на возможности, которые открывает метод дискурс-анализа в исследовании бытующих в диаспорной среде фольклорных текстов о Кавказской (или Русско-Кавказской) войне, на выявление их социально-прагматических функций.
При самом общем взгляде мы эмпирически можем выделить два блока фольклорных текстов: увезенные с родины и сочиненные на чужбине. Первый блок текстов обозначается информантами как Хэку хъыбар, Хэку уэрэд и маркируется как особо «престижный», а носители этого репертуара – как «высокостатусные» информанты. Внутри этого блока текстов рельефно выделяются предания, старинные песни и контекстные нарративы о Кавказской войне, ее героях и антигероях: «Военная песня», «Кабардинское ночное нападение», «Песня о князе Кучуке Аджигирееве», предания о нем и о Магомет-Аше Атажукине, Айтэче Канокове, Шумахо Шогенове, Але Хирцыжеве, «Песня о Магамете Шеретлукове», «Песня о Магамете Коджебердуко», цикл «хаджиретских» песен и стереотипных текстов (о них мы скажем подробнее) и др. Как мы видим, это тексты, широко представленные в фольклорном репертуаре2 «метрополии»3 периода Кавказской войны. Обозначим их как «классические».
Актуальной для фольклориста-антрополога задачей, как мы сказали выше, представляется выявление дискурсивного потенциала этих самых «классических» фольклорных форм в современном общественном быту черкесской диаспоры. Нам интересно определение понятия «дискурс» как совокупности текстов, возникшей в результате динамического коммуникативного процесса, происходящего в определенном социокультурном контексте4. По выражению Н.Д. Арутюновой, дискурс есть «речь, погруженная в жизнь»5. Наряду с тем, что важным остается, прежде всего, речевой (вербально-фольклористический) аспект исследования, мы постараемся обратить внимание на целый ряд социологических нюансов, присущих избранным в качестве предмета исследования блокам нарративных текстов6. «Как фольклор может определяться сама практика воспроизведения символических форм культуры. Выделяя в качестве объекта традицию и способы ее экспликации, ее можно определить как знание, воспроизведение которого в текстах фольклора обусловливает стабильность коллективных представлений» (С. Адоньева)7.
Подобный подход к дискурсивным практикам, рождающимся в процессе воспроизведения стеротипных нарративов о событиях 150-летней давности, помогает решить очень важную научную проблему: получение достоверного знания о стереотипных представлениях черкесов диаспоры о своей исторической родине – Черкесии; выявление структурных элементов фольклорной памяти о событиях Кавказской войны; определение способности этих дискурсивных практик структурировать социальную реальность, влиять на направления общественного развития в диаспоре.
Как мы сказали выше, нарративы, структурируемые вокруг «классических» жанров фольклора о Кавказской войне информанты маркируют как «привезенные с Родины» (Хэку хъыбар). Статус сообщаемого текста тесно привязан к практике «сидение-говорения» в кунацких (хачешах), к языковым и вообще социальным компетенциям говорящего, ассоциирован с мужской аристократической культурой. Навыки репрезентации фольклорных знаний о событиях 150-летней давности тесно сопряжены с этнической (цивилизационной) идентичностью черкесов в диаспоре:
«Хьатыжъыкъо Iащэр щэхьид зыщыхъугъэ трафэр къызыпIокIэ – зы, сIуагъэ, – Хэкум шъузесым шъуздэщысыгъэ чIыпIэр къызыпIокIэ – тIу, – сIуагъэ – о уизакъоп, зэрэчылэу ар ялажь, – сIуагъэ, – Саусырыкъоди Iухьагъэу, “чэмы<хъо>жъыкъурэлъф, хьамэ къылъфыгъэр къигъэкI!” къезыIуагъэр къапIомэ – щы, шъукъыздежьэгъэ тарихъыр – миплIэр къызыпIоджэ, – сIуагъэ, – къызэрэпIорэм фэдэу шъуадыг».8
«Если ты скажешь, в какой стороне Хатажуко Колчерукий стал шахидом – <это> первое, – я сказал, – если сможешь назвать место, где вы <ваше селение> располагались, когда жили на Родине, – <это> второе, – не тебя одного, это всех <адыгов> долг, – я сказал, – если скажешь, кто, подъехав к <воротам> Саусырыко, <осмелился> крикнуть ему “старого пастуха потомок, собакой рожденный, выходи!” – <это> третье, откуда идет вашего <рода> история – эти четыре <ответа> если дашь, – я сказал, – если скажешь, тогда ты адыг».
Подобные диалоги, став предметом специального исследования, могут оказаться источником для выявления структур не только этнической, но и других видов идентичности: например, локально-групповой, социально-классовой, конфессиональной.
Приведем в качестве иллюстрации примеры, выявляющие символическую оппозицию двух видов локально-групповой идентичности внутри кабардинского субэтноса – «тIуащIэдэс / хьэжрэт». Названием хьэжрэт (хаджиреты), как известно, стали обозначать т. наз. «беглых кабардинцев», ушедших в 1820-е гг. под предводительством князей Магомет-Аше Атажукина, Кучука Аджигиреева, Али Карамурзина и др. за Кубань. Термином тIуащIэдэс (букв. ‘жители Междуречья’) в диаспоре обозначают ту часть кабардинцев, которая не покинула Кабарду после установления в ней колониального режима9. Иногда эта оппозиция вербализуется как «тIуащIэдэс / хуэдздэс» или «тIуащIэдэс / лабэдэс» (междуреченцы / ходзинцы или междуреченцы / лабинцы, т.е. переселившиеся на Ходзь или Лабу).
В местах компактного проживания кабардинцев в диаспоре, а именно в анклаве Узун-Яйла (Кайсери), фольклорно-историческая память сохраняет сведения о селениях и об отдельных фамилиях как о «хаджиретских» или, наоборот, «междуреченских». Так, в одном из селений, где междуреченцы и хаджиреты проживают бок о бок, будучи разделенными лишь протекающей между ними речкой, историческая групповая идентичность сохраняла свою актуальность до недавнего времени. Она проявлялась преимущественно в детском быту, а именно в стереотипных дразнилках, призванных ритуально спровоцировать драку: «ТIуащIэдэсыр кхъуэсурэтс, хьэжрэтыр жэнэтбзус!» («Междуреченец – свиноподобный, хаджирет – райская птичка!»). При этом старики, как вспоминают наши информанты, с усмешкой говорили: «Ну что, побили они вас? Уалеи, мужеством с хаджиретами сравниться нелегко – во время Войны на передовой воевали хаджиреты!»10 По сведениям другого информанта, приведенная выше формула-дразнилка – это фраза из старинной песни, текст которой утрачен, и которую, по его словам, он слышал в детстве от своего дяди.
Примечательно, что в ситуации текстопорождения, когда рассказывается о том, «как разделились хаджиреты и междуреченцы», в одном случае из нашей полевой практики воспроизводился сюжет о нападении войска крымского хана на Кабарду, с заменой «крымцев» на «русских»11. Или, например, в одной из переданных нам любительских аудиозаписей12 под названием «Къэбэрдей хьэжрэтхэм я уэрэд» («Песня кабардинцев-хаджиретов»), причины Стамбульского Исхода привязаны к большевистскому перевороту и вынужденной эмиграции вследствие его. Понятно, что здесь мы имеем дело с фактами фольклорными, нежели историческими, это естественные для фольклорной памяти механизмы «замены». Основную причину «разделения», «раздора» фольклорное сознание видит в выборе: «покинуть колонизированную Кабарду или остаться в Кабарде», а также в том, что между хаджиретами и междуреченцами была внесена вражда извне, «путем обмана»:
- Адыг′эм фэ фапэлъэщынкъым, къурназлыкъ евмыщIэмэ.
- ЛIо тIэ етщIэнур?
- ЕпщIэнур араси, зы шу зых′эвгъэкI′и Хуэдздэсым дыгъэр щыкъухьэм блэкI′ыу, абы къэкIуэж шухэм яхуэзэрэ «Хуэдздэсым сыт щыхъыбар?» жаIуу къыщеупщIкI′э, «Хуэдздэсым я махъсымэ пIащIэр куэдс, я лы пшэрыр гъэжьас. Махъсымэ пIащIэм йофэ, лы пшэрыр яшх, къофэ-мэуг′ри зэх′этс. Уэлей, я тетыгъуэм!» - жыфIэ. Ар щызэх′ахкI′э абы я зэхуакум низыхь къихуэнс, зэныкъуэкъу хъунси... Ерым сыхьэт къэгувэмэ, ерым сыхьэткI′и фэ хуэдздэсыр хьэл фщIымэ, абы адэкI′э къэнам зыри къыващIэжыфынIым.» - жери унафэ къахуещIыр станицэм13.
- С адыгами вы не справитесь, разве что только обманом.
- Что же нам с ними сделать?
- А то сделать… Пошлите одного всадника, на закате солнца когда будет проезжать мимо возвращающихся в Ходз всадников, если они спросят «Какие на Ходзе новости?», скажет пусть: «У ходзинцев махсымы прозрачной много, их жирное мясо – жареное. Махсыму прозрачную попивают, мясо жирное едят, танцуют-пляшут. Уалей, у них славные времена!» – скажите. Когда <междуреченцы> это услышат, непонимание между ними встанет, станут соперничать... На полчаса если задержатся, за полчаса вы с ходзинцами если расправитесь, после этого оставшиеся с вами ничего сделать уже не смогут», -сказал и такое распоряжение дал им Станица14.
Дискурсивные структуры, актуализирующие оппозицию «тIуащIэдэс / хьэжрэт» сопряжены также с памятью об очередности заселения новых территорий, важной с т. зр. выстраивания групповых иерархий в Узун-Яйле. Этот аспект требует дополнительных полевых исследований, но очевидной на первый взгляд является демонстрация междуреченцами преимущественного права на территорию, как заселившимися в Узун-Яйлу раньше, чем хаджиреты. В целом нужно отметить, что об особых ментальных различиях между двумя этими субгруппами можно говорить очень условно, и они постепенно утрачивают свою актуальность, вытесняясь в пассивную память15.
Важное понятие – тема (или, по Чейфу16, «топик») фольклорного дискурса. Более или менее активные темы формируются комплексами взаимосвязанных элементов. Так, условно скажем, «хаджиретский» топик актуализирует историческую трансформацию семантического наполнения самого термина «хьэжрэт». Первоначально он имел религиозное значение («переселившийся из-за веры, газавата»), позже наполнился новым смыслом («вояка», «наездник», «абрек», «сопротивленец»)17. Наблюдение Гейнса также подтверждает постепенное утверждение этого значения: «Джигит – принесенное солдатами с левого фланга и из Дагестана, оно мало знакомо здешним горцам, у которых есть слово "хаджирет", так же, как и "джигит", означавшее наездника, молодца».18
Это второе значение закрепилось настолько, что сейчас является основным, как в среде лабинских кабардинцев, так и в Узун-Яйле. В «классических» фольклорных текстах слово атрибутируется суффиксальным эпитетом –жь (хьэжрэтыжь) с целым рядом оттенков значений: «бывалый», «грозный», «надежный», «несчастный» и т.п.
Говоря о том, каким образом дискурс Кавказской войны актуализирует локально-групповую идентичность, необходимо сказать два слова о методологии выстраивания диалога антрополога и респондента19. К собирателю, приехавшему с Кавказа, в диаспоре относятся, конечно, как к дорогому гостю, но и в то же время – как к принадлежащему к особой, с точки зрения информанта, группе адыгов – «хэкурыс». Как участник диалога информант активизирует элементы своей семиосферы, сложившихся стереотипных представлений о России, о соотечественниках, живущих на Кавказе. В условиях диаспорного поля антропологу необходимо помнить, что «высказывания – это не просто слова или речевые акты, это кирпичики, из которых складываются социальные отношения, образы «себя» и «других»20, и что дискурсы не так безобидны как это может показаться, они не просто отражают представления людей о мире, но и создают новую символическую реальность со своими социальными законами и правилами поведения.
В дискурсе о Кавказской войне и Стамбульском Исходе одной из самых активированных является тема утраченной родины. Этот топик насыщен элементами мифологизации: мотивы «золотой век», «утраченное былое изобилие», высокая частотность исторической топонимической лексики. Так, фольклорная память сохранила предания, связанные с высокосемиотичным топонимом – Ахъмэтыбг (гора в долине реки Лаба): «Когда мед с Ахмет-горы падал в реку Хуэдз, она текла сладкой целую неделю!»21
В отдельно взятой локальной традиции мы можем наблюдать попытку символического «моделирования» новой малой родины: «Узун-Яйлэр Хэку ЦIыкIус» (Узун-Яйла – это Маленькая Родина). Отгонные пастбища Шокъурэ (район Адана) – своеобразный культурный аналог кавказских горных пастбищ (къущхьэхъу), со своим корпусом стереотипных устных текстов – рассказов из пастушеского быта, баек, анекдотов, фольклоризировавшимися образами табунщиков и т.д.
Статус личности, так же как и статус группы, соотнесен с памятью о Черкесии и Стамбульском Исходе. В меморатах репрезентируется почтительное отношение к первому поколению черкесов, поселившихся на чужбине, привезенным с родины предметам (оружие, одежда, утварь и т.п.). Например, рассказ о том как группа кабардинских всадников из разных селений Узун-Яйлы церемониально почтила память старой хатукайской женщины, последней из поколения переселенцев-мухаджиров22.
Дискурс о Кавказской войне включает в себя, помимо описанных выше, еще несколько нарративных структур и привязанных к ним символических элементов, мотивов. Например, диалоги о возвращении / невозвращении черкесов на историческую родину, особенно активизировавшиеся в последние годы, в т.ч. в социальных сетях. Эти диалоги и рефлективы актуализируют стереотипы о России, российских (кавказских) черкесах, о бытовых и политических реалиях, часто апеллируя к таким оппозициям как «правда / ложь», «доверие / недоверие», «честь / бесчестье», «благородный / неблагородный», «истинный / поддельный», «сильный / слабый» и др.
В рамках антропологии обмана (антропологии лжи) может исследоваться не только современный общественно-политический дискурс, но и «классические» фольклорные тексты: предания о героях и антигероях войны, стереотипные рассуждения об «истинных причинах» Стамбульского Исхода, рефлективы в стиле «сослагательного наклонения» в истории.
Итак, насколько жива и каким образом поддерживается историческая память о Кавказской войне в коммуникативном пространстве черкесской диаспоры и какова роль «классических» фольклорных форм в поддержании этой памяти?
Память о Войне – неотъемлемый элемент фольклорного нарратива о заселении черкесами новых территорий в диаспоре. Т.е. когда черкес задается вопросом «кто я, откуда, чем я отличаюсь от турок и арабов?», непременно артикулируется вопрос о Кавказской войне и Стамбульском Исходе. Сказать шире – она лежит в основе этнокультурной и цивилизационной идентичности черкесов диаспоры. И в этом смысле говорить, что «кто-то со стороны искусственно реанимирует память о Кавказской войне», не приходится.
Также нужно понимать, что в диаспоре, где нет профессиональных учреждений образования и культуры, стереотипный устный нарратив, передающийся из поколения в поколение в рамках неформальной коммуникации, лежит в основе духовной культуры. Социальный статус различных этнических групп черкесов диаспоры сопряжен с памятью о войне, статус личности напрямую связан с его компетенциями в вопросах исторической памяти (знание имен героев войны, кавказских топонимических названий («откуда выселились твои прадеды» и пр.).
Фольклорно-исторический нарратив о Кавказской войне лежит в основе современного общественно-политического дискурса оценок событий 150-летней давности и перспектив этнокультурного развития черкесской диаспоры, ее сохранности как таковой и, самое основное, в основе прогнозирования этнического будущего черкесов.
Как было отмечено в статье, нарративы и диалоги о репатриации, включенные в общий дискурс о Кавказской войне, оперируют преимущественно этическими категориями. Во вторую очередь – политическими, юридическими и пр. С представлениями о возможности или невозможности возвращения черкесов на историческую родину связан целый комплекс явлений долговременного свойства: чувство этнической обиды и неудовлетворенности, тщетное ожидание каких-либо эффективных шагов со стороны официальных структур РФ в признании трагедии черкесского народа. Каким образом артикулируется «дискурс жертвы» в турецкоязычном черкесском пространстве – тоже необходимо отдельно изучать.
Примечания
1: Унарокова Р.Б. Фольклор адыгов Турции (вступительная статья) // «Фольклор адыгов Турции» (на адыг. яз.). Майкоп, 2004. С. 15-24. Ципинов А.А. Фольклор зарубежных адыгов // Адыгская и карачаево-балкарская зарубежная диаспора: история и культура. Нальчик, 2000. С. 167-200. Гутов А.М. Проблема этнической самоидентификации зарубежных адыгов // Адыгская и карачаево-балкарская зарубежная диаспора: история и культура. Нальчик, 2000. С. 51-69. Бижоев Б.Ч. Язык кабардино-черкесской диаспоры в Турции и на ближнем Востоке // Кабардино-черкесский язык. Том II. Нальчик: Издательский центр «Эль-Фа», 2006. 308-338; Табишев М.А. Адыги Узун-Яйлы: фольклор и этнография // Журнал «Псалъ» (на адыг. яз.), № 6 (9). – Майкоп, 2010. С. 228-242; Паштова М.М. 14. Фольклор в черкесской диаспоре Турции: функциональные и регионально-локальные особенности // Фольклористика и культурная антропология сегодня. Тезисы и материалы международной школы-конференции. Москва: РГГУ, 2012. С. 418 – 425. http://www.ruthenia.ru/folklore/may2012proceedings.pdf; Паштова М.М. К проблеме описания локальных фольклорных традиций: черкесы Узун-Яйлы (Турция) // Вопросы кавказской филологии и истории. Вып. 8 (Материалы региональной научной конференции «Творческое наследие Али Шогенцукова: теоретические аспекты изучения». К 110-летию А.А. Шогенцукова. 17 декабря 2010 г., КБИГИ). – Нальчик, 2011. С. 113-123; Паштова М.М. Институт джегуако в фольклорной культуре адыгов (черкесов) Турции // Истоки национальной литературы (Бекмурза Пачев и авторское устное творчество). Сборник научных статей. – Нальчик, 2011. С. 131 – 148.
2: См.: Адыгские песни времен Кавказской войны. Издание второе, дополненное. Нальчик: «Печатный двор», 2014; Немеркнущие звезды («МыкIосэрэ жъуагъохэр»). Майкоп, 1994; Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. М.: «Советский композитор». Т.3. Ч. I (1986), Ч. II (1990); Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1898. Вып. 25. Отд.3.
3: Поскольку единого, численно преобладающего над диаспорой государственного образования на исторической родине нет, термин «метрополия» употребляется условно: мы имеем в виду черкесское население Северного Кавказа и территорию, занимаемую им.
4: М.В. Йоргенсен и Л.Дж. Филлипс выделяют в своей книге три центральных методологических подхода: теория дискурса Лакло и Муффа, критический дискурс-анализ и дискурсивная психология // Марианне В. Йоргенсен, Луиза Дж. Филлипс. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков, 2008.
5: Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 137.
6: Этот аспект фольклорной речи отмечается как в ранних, так и в новейших теоретических работах по фольклору. Так, Б.Н.Путилов отмечал: «Фольклор выступает – в определенных условиях и обстоятельствах – равноценным участником прагматических действий, функционирующих социальных институтов, бытовых ситуаций» (Путилов В. Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1993. С. 50). Или у Богданова: «Фольклорные тексты - не только некие объекты "фольклорного дискурса", но и те средства, благодаря которым реализуются социативные (контактоустанавливающие), эмотивные, волюнтативные, аппелятивные, репрезентативные и другие возможности речевого общения» (Богданов К. Повседневность и мифология. СПб., 2001. С. 51). Каким образом дискурсивный метод позволяет включить в круг научного изучения не только фольклорные нарративы, но и разного рода «разовые» тексты (напрмер, диалоги, рефлективы) хорошо показано О.Б. Христофоровой на примере дискурса о колдовстве в русской традиции (Христофорова О.Б. Дискурс о колдовстве и локальные фольклорные традиции: семантика, прагматика, социальные функции. Авт. дисс... доктора филол. наук. Москва, 2010).
7:Адоньева С. Прагматика фольклора. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та; ЗАО ТИД «Амфора», 2004. С. 276.
8: Фольклор адыгов Турции (на адыг. яз.). Майкоп, 2004. С. 338.
9: См. об этом: Фадеев Р.А. Кавказская война. М.: «Эксмо», 2003. С. 162; Алоев Т.Х. «Беглые» кабардинцы: формирование в Закубанье массива кабардинского населения и его участие в Кавказской войне в 1799 – 1829 гг. Автореферат дис... канд. ист. наук. Нальчик, 2006; Хотко С.Х. Хаджретова Кабарда: кубанские кабардинцы в контексте этнополитической истории Черкесии // Лики адыгского прошлого (историческое приложение к газете «Адыгэ макъ». Вып. №№ 20 (79) – 5 (88). Майкоп, 2013. http://www.adygvoice.ru/newsview.php?uid=8423
10: Архив автора. Материалы экспедиции 2011 г. (Кабак-тебе-Узун-Яйла - Кайсери).
11: Архив автора. Материалы экспедиции 2014 г. (Кайсери - Пинарбаши).
12: Инф. Шахин Тлуп (Шежхабле, Узун-Яйла - Эскишехир). Соб. Сельчук Балкар. Запись передана нам участником ансамбля народной песни г. Кайсери Хаканом Шак и позже выставлена в интернет: http://www.facebook.com/l.php?u=http%3A%2F%2Fwww.youtube.com%2Fwatch%3Fv%3DyXbZN4lVSQY&h=4d9f1
13: Там же…
14: Слово «станица» первоначально обозначало живущего в казачьей станице или крепости российского военачальника. В данном тексте информант сообщает о некоем предателе – офицере из числа самих черкесов.
15: Наши информанты называли также некоторые языковые и ритуальные отличия (например, «мы говорим гъуг’э (зеркало – М.П.), а хаджиреты говорят гъунг’э» и т.п.), подчеркивая при этом их незначительность. Попутно скажем, что оппозиция «тIуащIэдэс/хьэжрэт» на этнической территории утратила свою историческую семантику. Коллективная память зеленчукских и лабинских кабардинцев сохраняет скорее лишь формальное обозначение, достаточное для актуализации локальной идентичности, слившейся со временем с идентичностью в рамках советского административного деления на «кабардинцев», «черкесов» и «адыгейцев».
16: Chafe W.L. Givenness, contrastiveness, definiteness, subjects, topics and points of view // Subject
and topic / Ed. by Ch.N. Li. New York: Academic Press, 1976. P. 25-55.
17: В словаре кабардино-черкесского языка (М.: «Дигора», 1999) значение слова хьэжрэт толкуется как «переселенец; эмигрант».
18: Гейнс К. Пшехский отряд (с октября 1862-го по ноябрь 1864 года) // Материалы для истории покорения Западного Кавказа. Нальчик, 2013. С. 280.
19: Йоргенсен М. В., Филлипс Л. Дж. Указ. соч. С. 11.
20: Йоргенсен М. В., Филлипс Л. Дж. Указ. соч. С. 18 (примеч. научн. ред.).
21: Архив автора. Экспедиция 2014 г. Инф. Джеудет Мазако (Шигебахой – Узун-Яйла).
22: Архив автора. Инф. М. Чермит (Узун-Яйла - Майкоп).
Сведения об авторе:
Паштова Мадина Михайловна, кандидат филологических наук, Адыгейский республиканский институт гуманитарных исследований, ведущий научный сотрудник отдела этнологии.
Madina M. Pashtova (Mizhaeva), Candidate of philological science, doktorant, Adygei Republican Institute of the Humanities, Senior staff scientist of ethnology department.
Madina M. Pashtova: “The Caucasian War in the ‘classical’ forms of the folklore and in the contemporaneous social and cultural discourses of the Circassian Diaspora”.
Annotation: This work represents the exploring of the connection between the stereotyped narrative and poetical texts about the Caucasian War in the field of the Circassian Diaspora folklore and the contemporaneous social, cultural and political discourses.
The keywords: the Caucasian War, the Russian-Caucasian War, Circassians, Adygas, folklore, Diaspora,Uzun-Yayla, narrative, discourse.
Адыг Черкесов делись с нами. А на него не трать время и нервы. Он не потомок а засланец и враг
"Дискурс о Кавказской войне включает в себя, помимо описанных выше, еще несколько нарративных структур и привязанных к ним символических элементов, мотивов. Например, диалоги о возвращении / невозвращении черкесов на историческую родину, особенно активизировавшиеся в последние годы, в т.ч. в социальных сетях. Эти диалоги и рефлективы актуализируют стереотипы о России, российских (кавказских) черкесах, о бытовых и политических реалиях, часто апеллируя к таким оппозициям как «правда / ложь», «доверие / недоверие», «честь / бесчестье», «благородный / неблагородный», «истинный / поддельный», «сильный / слабый» и др."
Этакий случайный комментарий к эмпирическим фактам, тут вроде бы ничего не "утверждается", а только как-бы "констатируется". ... Хммм... весмьа неосторожно, "констатировать", научным стилем, с предполагаемыми отсылками к осуществлённому психолого-философскому анализу, весьма неосторожно, говорю я, особенно со стороны представительницы прекраснейшего пола говорить и писать в таком духе о таких вещах, вещах совсем другого рода. Опутать такие жизненные проблемы и вопросы разными специальными понятиями, и всязать их этими рациональными категориями. Это значит, как-бы "встать выше" этого темного хаотического танца, "определить для него место"... именно такое действие оказывают подобные тексты на многие легкомысленные головы. В каком свете этот невинный тон выставляет многие хорошие вещи? "Диалоги и рефлективы актуализируют стереотипы"? - это весьма острая стрела, если она пробьёт однажды броню, то панцирь надолго останется дырявым.
P.S. Мой пост вполне туманен, под стать тёмному лесу, котырый я хотел немного прикрыть от простодушного взора
Я допускаю также, что автор даже бессознательно не имел такого умысла с которым я противостою, но, тем не менее, я также ясно понимаю что эта чать содержит некую опасность, я хотел немного заострить на ней ваше внимание. Спасибо!
Когда-то дилетантами называли Галилея, Коперника, Бруно, Декарта, Ньютона, Гаусса, Эйнштейна и т.д. Если основанием профессиональности или хотя бы разумности высказывания для вас служат докторские степени и авторитет в научных кругах и т.п., то тут вы правы, у меня ничего этого нету. А если говорить о математике, то это как раз мой предмет, потому мне и не хочется о ней говорить, но у меня много полезных советов, я с радостью поделился бы ими, не будь вы таким невоспитанным наглецом.
Цитата:
Почему-то дилетанты, завидев композитора, начинают говорить с ним о музыке, с банкиром – обсуждать как повысить валовой продукт, а с медиками – как лечить все болезни. Единственное, кому ничего не советуют – математикам. А в медицине, политике, искусстве и направленной технологии – все знатоки.
Друзья, нет времени сегодня цензурировать ваши комменты - соблюдайте взаимную вежливость, иначе придется их просто не пропускать.
Прекрасная статья, в ней масса материала, который стоит внимания и это только верхушка айсберга. Посвятите хотя бы здесь время сабжу, а не друг-другу)))
Спасибо.
Инал, не думаю, господин Потомок просто заранее настроен против меня, из-за другого спора.
Diomedes, хорошо, наверное я от спешки написал сообщения черезчур резкими, и потому не сумел дать понять что я "предохраняю" от возможного вредного воздействия отдельно взятого комментария, который я и процитировал, а не стараюсь учить автора как делать свою работу, и тем возбудил и против себя резкость... А не пускался в подробное обсуждение статьи потому что она довольно содержательная и я еще не успел почитать её достаточно хорошо
Вот так вот просто, враг и все?
Адыг. Черкесов. Человек достаточно понимающий в своей области, попытался осмысоить, понять и сделать выводы, какие различия и сходства есть у черкесов диаспоры и черкесов Хэку, по истечении 150 лет разрозненого существования, непосредственно через фольклор. Это может дать нам понимания причин, которые сдерживают черкесов диаспоры к возвращению на родину. Подобные работы нам нужны, для полного понимания что происходит, и как это преодолеть. Поэтому считаю что мы (и я в том числе ), должны с придыханием читать подобные научные труды, и радоваться тому, что кто то этим озадачился, а не вставлять свои "медные" делетанские три копейки, что может отбить желание у этих людей в дальнейшем заниматься подобными работими.
Не в обиду.
Потомок, у1э зря на Адыга Черкесова у1обгъэрык1уэ. При лечении тяжелобольного человека, его ограждают от всего что может принести вред. Не навреди ! У нас какая цель, вылечить, или произвести вскытие, чтоб точно определить от чего помер? Не в обиду нашим ученым братьям и сестрам. Осторожнее пожалуйста с выводами и формулировками.
Господа, прекращайте флуд и выяснение отношений - это не просьба.
Чуть позже просмотрю комменты и снесу все, где содержатся личные выпады.
Своим коментарием я ни кого не собирался обидеть, или оскарбить, не думаю что слово дилетант оскаобительно для кого либо, и меня в том числе, если они таковыми являются.
Думаю что проблемы, о котрых написано в статье, не уместно отождествлять или проводить анологии с медициной, не тот случай. Проблемы котрые поднимаются в статье находятся в области прикладной социологии, а там на сколько я знаю, подходы к решению проблем несколько иные, в отличии от медицинских.
АДЫГАГЪЭР (Хабзэр, Бзэр), Хэкур зэрыдимы1эжырщ, ди пэрыуэгъу нэхъыщхьэр!?!?!? Бзэр зэдгъэщ1эжрэ, Хабзэр зыхэтлъхьэжмэ, ХЭКУР дгъуэтыжынущ ик1и къэпсэужынущ!!! Хэт сыт итхми, къи1уэми, жи1эми, къигушы1эми, къипсэлъми ди гуми, ди псэми дэхьэнущ! Бзэр зэдгъэщ1эжыным, Хабзэр зыхэтлъхьэжыным, 1УЭРЫ1УАТЭМ сэбэпышхуэ къытхуехь. Тхьэм, Мадини, хэти, ди лъэпкъ икъухьам, яхыхьэу зэрыпсэухэр зэригъэлъагъухэу, къа1уэхэр, жа1эхэр, ягушы1эхэр, япсалъэхэр, 1уатэжьхэр, 1уэры1уатхэр ди пащхьэ къизылъхьэжхэм, ГЪАЩ1ЭБЭ ДАХЭ къарит! Ди еплъык1эк1э, гупщысэк1эк1э дызэдэуэн хуейщ, ХЭКУ, АДЫГЭ дыхъужын щхьэк1э, ди АДЫГЭ ГЪАЩ1ЭР, ГЪЭДЭЩ1ЫДЭ хъун щхьэк1э!!! Иджык1э, ХЭКУРЫСХЭР, ХЭХЭСХЭМ Урысей Федерацэм и ПАСПОРТЫР нэхъ щ1эх зэредгъэтынэм, ди ГУАЩ1И, МЫЛЪКУИ етхьэл1апхъэщ!!!
Согласен. То, что я хотел сказать в первом посте осталось непонятым, это значит, незаметно обойдена угроза о которой я говорил, стало быть, в таком случае, надобность в моём комментарии отпадает, стало быть, я спокойно могу взять свои слова назад. Всё.
"Память о Войне – неотъемлемый элемент фольклорного нарратива о заселении черкесами новых территорий в диаспоре. Т.е. когда черкес задается вопросом «кто я, откуда, чем я отличаюсь от турок и арабов?», непременно артикулируется вопрос о Кавказской войне и Стамбульском Исходе. Сказать шире – она лежит в основе этнокультурной и цивилизационной идентичности черкесов диаспоры. И в этом смысле говорить, что «кто-то со стороны искусственно реанимирует память о Кавказской войне», не приходится."
Вот хороший аргумент для тех черкесов, которые смотрят на кавказскую войну как на "конченое дело" и думают что люди пытающиеся оспаривать его результаты мотивированны сугубо шкурными целями, также этот аргумент неплох для русских, при условии, конечно, что им нужна правда.
"Также нужно понимать, что в диаспоре, где нет профессиональных учреждений образования и культуры, стереотипный устный нарратив, передающийся из поколения в поколение в рамках неформальной коммуникации, лежит в основе духовной культуры. Социальный статус различных этнических групп черкесов диаспоры сопряжен с памятью о войне, статус личности напрямую связан с его компетенциями в вопросах исторической памяти (знание имен героев войны, кавказских топонимических названий («откуда выселились твои прадеды» и пр.)."
Вот это полезные сведения. Черкесы диаспоры... эх, я так мало о них знаю
Интересно, я посмотрел пару серий, наверное я не смогу смотреть ежедневно больше чем пара серий, надеюсь они вновь не исчезнут. Они между прочим хорошо говорят на родном, складывается ощущние что там почти все такие.
Я знал только одного черкеса из Турции, обликом он был больше черкес, чем многие здесь, и вообще замечательный человек, правда говорить на родном он не умел, что не его вина, зато почти освоил русский, ведь он боьше востребован, даже у нас. Он приехал на кавказ чтобы учится здесь, он был способный и умный человек, но университету в Стамбуле, предпочёл кавказский вуз... и он учился там... пару лет... пока не передумал и не признал своё решение ошибкой, он уехал обратно в Турцию. Он говорил со мной об этом, он уехал не потому что ему не нравилось качество образования или еще какие-то бытовые проблемы, а потому что ему не нравилось отношение... наше к нему отношение! Я хорошо помню его интонацию и выражение лица когда он грустно говорил мне на своем русском: "Я не умею хорошо говорить, не знаю слова, а они не говорят со мной, не помогают, мне трудно выучить язык, они всегда говорят на родном, я его не знаю, и поэтому они говорят на нем обо мне, я не понимаю что они говорят, но я чувствую о чем это, они надо мной смеются, они не хотят дружить со мной, они меня не любят"
Пройди по ссылке размещенной ниже, рекомендую посмотреть, много серийный документальный филим о черкесах и черкесских аулах в Турции, рекомендую.
Смотри ролики под названиями: "Anılardaki Uzunyayla 1 - 33. Bölüm", или "Uzunyayla 1 - 33" в общем разберешся, сли я не ошибаюсь их 33 ролика, или больше уже не помню, в свое время я их все просмотрел, потом они исчезли с ютбе, сейчас опять появились.
Вот ссылка: http://www.youtube.com/watch?v=kVYNGUi24LQ&list=UUIfEIZhr65V6YZ7Mbps4HJA
P.S. Рекомендую посмотреть всем, кого волнует тема черкесской диаспоры в Турции.
Не все так просто, там в других сериях как раз подымается разговор о языке, поколение которое младше сорока на 75% не владеют языком, а покление младше 25 практически на 100%. Но будем надеятся на лучшее, так как последние два года разрешено преподование адыгэьзэ, правда в форме факультативов, тем не менее это прогрес.
Если он освоил русский, то он с таким же успехом мог бы освоить и адыгэбзэ, как говорится, было бы желание?
Эти проблемы лежат в полоскости социологии, как раз это автор попытался донести до читателя в своей статье, пытаясь понять это через фольклор, в чем и состоит ценность подобных работ. Изучение проблемы под разными "углами", поможет в дальнейшем найти рецепт для преодоления подобных препятсвий.
Зи чъыгу, зи бзэ зыф1эк1одырэм, псори ф1эк1одш. Сэ а кинэухэм сяплъыфакъым. Гъугъ уеплъынк1э. Къамгъэзэжьымэ к1одык1аеу к1одыну. Псэури тыркубзэк1э мопсалъэ, тэри урысыбзэк1э. Тызэгурымы1ожьэу дыхъуну. Вавилон жа1эу щыташъ, дэ адыгэм вавилон шъыпкъэ дыхъуну, дызэгурымы1ожьыфоу. Я Аллахь Талэ дыкъоухъумэ.