О поминках, субординации и политическом PR

Поэтому в длинной череде молодых смертей, ставших в наше время пугающе привычными, данная кончина кощунственно воспринималась почти что праздником.

С двоюродным братом Шахимом мы соблюли необходимые ритуалы и ещё постояли у ворот приличествующее время. Пора было домой. Чтобы забрать бабушку с её сестрой и выразить соболезнование хозяйке дома, мы направились в его женскую половину.

Бабушка и её сестра почётно восседали рядом со вдовой. Ясные, незаплаканные глаза смотрели спокойно и без скорби. Голова была покрыта, как положено, чёрным траурным платком. Крупное тело облегало коричневое платье плотной шерсти; за низким подолом виднелись ноги в тёплых чулках, обутые в добротные войлочные чувяки на резиновой подошве. От неё исходило то ощущение особенного уюта и заслуженного благополучия, которое бывает у людей в тучных годах, когда главным и осознанным счастьем становятся простые радости общения с младшими членами семьи.

Мы зашли, невольно застав часть неспешной беседы на обычную в таких случаях тему:

– И в похоронах есть положительные стороны, – задумчиво молвила вдова. – Вот, когда Кязыма моего выносили, я впервые знала точно, куда он направляется.

Пока мы стояли во дворе, слышали, как мужчины между собой рассказывали, что покойный был большой ходок. Мы-то его знали уже глубоким стариком, и этих историй помнить не могли; и хотя тем делам минул уже не один десяток лет, супруга забывать давние грешки покойного не спешила, женская память на такие вещи крепка.

– Говорила я тебе, не оплакивай, не стоит он того, – сердито буркнула бабушка. Она вся, целиком, была из тех времён, когда распутство оправданий не имело, и современное либертинство в отношениях только укрепляло её убеждения.

Тут старушки заметили нас. В возникшей сутолоке оказавшись впереди Шахима, я заметил, как бабушкина сестра недовольно косится в нашу сторону: кузен старше меня на полгода, кажется. Наше поколение не столь щепетильно в этих вопросах, однако тётушка (будем для простоты её так называть) решила выправить ситуацию, первым представив своего внука:

– Это мой, средненький, – произнесла она с умилением, поглаживая руку Шахима. – В большом городе живёт, Пятигорске. Учит зубодёров железные зубы вставлять.

– Неужели в Пятигорске? – переспросила вдова, выражая почтительное недоверие столь поразительному факту.

– В самом центре! – подтвердила с гордостью тётушка (это, кстати, было действительно так).

– И учит зубодёров?.. – с некоторым испугом продолжила выяснение хозяйка дома, как бы не веря столь удивительному стечению обстоятельств, а также поражаясь скромности носителя этих великих достоинств, что вызывало новую порцию сомнений в правдивости излагаемых фактов.

– Железные зубы вставлять! – уже торжествуя, ликующе завершила тётушка.

Тооба-тоба, - выдохнула вдова, останавливая свой восторг у греховной грани, отделяющей искреннюю радость за успехи ближнего от иссушающей душу зависти.

Шахим принял смиренный и слегка смущённый вид, хотя было видно, что ему лестно такое внимание. Кажется, и самолюбие тётушки было удовлетворено.

Но при взгляде на бабушку стало ясно, что сейчас последует молниеносный и сокрушающий урок настоящей субординации: всё-таки, она была старше тётушки, и по этикету ей первой следовало представить своего внука.

– А это мой, младший, – вкрадчиво начала она. Чуткие слухом уловили скрытую угрозу, и вокруг нас установилась напряжённая тишина. Тётушка, однако, ещё пребывала в состоянии эйфории от удачно прошедшей презентации и не заметила роковой перемены. Так курочка, щурясь третьим веком и разгребая пыль в поисках зёрнышек на залитом солнцем дворе, не замечает стремительно сужающего спираль атаки ястреба.

– Он тоже городской? – безошибочно определила матрона.

– Тоже. – с нажимом проговорила бабушка. – ДАВНО в Пятигорске живёт (это был намёк на то, что мы туда переехали раньше кузена), в ИНСТИТУТЕ (ещё один жирный намёк – брат тогда работал в медучилище) обучает ИНОСТРАНОВ.

– А кто эти… ИНОСТРАНЫ? – почти шёпотом спросила бедная вдова. Её пугало это колючее слово, могущее означать что-нибудь запретное, харамное, и только высокий авторитет и кристально чистая репутация собеседницы служили ей залогом добропорядочности моей профессии.

– А это те, – спокойно ответствовала бабушка, сознавая сокрушительную силу своих слов, – кто приезжает из дальних стран. И мой внук их обучает.

Жена покойного Кязыма была раздавлена простым величием представленных фактов. Прощаясь, она не могла вымолвить ни слова, и её потрясённый взгляд провожал меня до самых ворот.

Это был мастер-класс настоящего PR (тогда у нас в универе только открыли отделение с таким названием, популярнейшая среди абитуриентов была специальность): я понял, что хотя хороший дантист на самом деле стоит десяти пиарменов (признаем очевидное), на хорошем пиаре можно заработать вдесятеро больше, чем на множестве вставных зубов и даже челюстей.

Давно уже нет на свете моей бабушки, а я провожу тренинги в Европе в том числе и по политическому PR. Однако, до её уровня мне по-прежнему очень далеко, увы.

Мурат Темиров