К истории Ислама у адыгов (черкесов) на Северо-Западном Кавказе

В качестве нижней хронологической границы можно принять XIV в., когда в адыгскую языческо-христианскую среду, доминирующей темой которой, по выражению современного кабардинского ученого Б.Бгажнокова, являлся морально-этический кодекс адыгэ хабзэ, стал впервые проникать ислам. Адыги знакомились с догматикой и культовой практикой ислама через торговые, военные контакты и отношения аталычества с Золотой Ордой, соседним государством, официально заявившим об исламе как о своей государственной религии в начале XIV в.

В дальнейшем учение Мухаммада распространялось на Северо-Западный Кавказ из Дагестана, Османской империи и Крымского ханства.

Влияние ислама особенно усилилось в начале XIX в. вплоть до 60-х годов XIX в. на фоне «шариатского движения» [1], инициаторами которого были адыгские служители культа в Кабарде и Западной Черкесии (Шапсугии, Натухае, Бжедугии, Темиргое, Абадзехии), и деятельности трех личных наибов (представителей) Шамиля, завершивших в уже подготовленной среде реформы управления и суда по шариату. В то же время активизация антиколониальной борьбы против российского проникновения на Кавказ способствовала ускорению принятия ислама прежде всего как идеологической основы консолидации адыгских субэтнических групп. Осознавая себя членами мусульманской уммы, адыги остались привержены своим традиционным ценностям и представлениям об обществе, о времени, о судьбе и личном достоинстве. «Религиозная проповедь, - писал об исламе Адильгирей Кешев, адыгский писатель и публицист XIX в., печатавшийся в таких престижных журналах, как петербургская «Библиотека для чтения» и московский «Русский вестник», тонкий знаток адыгской культуры, - сулила адыгам одни загробные награды, тогда как ему по свойству его характера гораздо заманчивее казалось приобрести земную славу» [2]. Мусульманские институты и ценности заняли органичное место в системе традиционных адыгских этнических норм и мотиваций. Этническая идентичность на Северо-Западном Кавказе всегда преобладала над религиозной: быть адыгом было важнее, чем мусульманином.

В обрядовой сфере, за исключением похоронного ритуала, преобладали местные традиции, сочетавшие языческо-христианские элементы. Не приходится и говорить о серьезном проникновении исламской эсхатологии в сознание простых адыгов. Разные слои адыгского общества являлись носителями разной религиозности – аристократия и крестьяне ориентировались на адат или шариат в зависимости от конкретных обстоятельств. В адыгском фольклоре - благопожеланиях, здравицах и проклятиях - имя Аллаха стало употребляться наряду с языческим богом Тхьэ – первом среди равных в адыгском пантеоне. По тонкому наблюдению М.Губжокова, интересно, что практически не претерпело изменений традиционное представление адыгов о возможности человека изменять свою судьбу [3].

Тем не менее, этические принципы адыгства (адыгагъэ) способствовали гармоничному освоению и воспроизводству мусульманской этики, в свою очередь дополняющей уже существующие нравственные категории, прежде всего идею «псапе» - спасения души через благодеяние. Неслучайно специалисты отмечают, что в адыгском сознании сформировались представления, аналогичные представлениям многих народов Кавказа о своих этнических моральных кодексах, об адыгстве как о творении Аллаха и о «Создателе на небесах и дарованном им адыгстве на земле» [4].

Своеобразие функционирования исламского комплекса у адыгов проявлялось прежде всего в обозначении служителей культа. Все адыгские духовные лица назывались эфенди. Данный термин, по-видимому, был заимствован из Турции [5], где он в качестве формы обращения охватывал очень широкий круг лиц – наследников султанского дома, образованных людей, чиновников, высших армейских офицеров, духовенство, иностранцев. В адыгской среде это обозначение применялось только внутри духовного сословия, таким образом, обозначая почетность и престижность его положения в социальной структуре адыгского общества.

Адыгские эфенди были, как правило, выходцами из крестьян – князья и дворяне традиционно искали самовыражения в набегах и войнах, таким образом реализуя, как писал Хан-Гирей, командир Кавказского горского полуэскадрона (конвоя Российского императора), один из первых адыгских историографов, «бешеную жажду воинственных потех» [6]. Еще во времена христианской проповеди последние оставались индифферентными к идеям единобожия, слушая богослужение, по наблюдению итальянского географа XVI в. Д.Интериано, автора первого в средневековой литературе монографического описания Черкесии, «у дверей церкви и не слезая с коня» [7].

Другой особенностью ислама на Северо-Западном Кавказе является не сложившийся в регионе институт вакуфной собственности. Возможно, это объясняется не столь долгим периодом активного проникновения ислама на Северо-Западный Кавказ. Кроме того, сказался тот факт, что распространение ислама происходило в условиях войны и отсутствия политической стабильности. Как следствие, это определило отсутствие у адыгских эфенди серьезных экономических позиций: они посвятили свою жизнь проповеди исламского благочестия и образовательной деятельности и не владели обширными земельными угодьями.

Русские власти после завоевания Северо-Западного Кавказа [8] не нашли здесь сформированных исламских институтов и сложившейся группы (сословия) служителей культа. Практически эти институты и группы стали конструироваться российской имперской и местной властью.

Одним из направлений исламской политики России на Северо-Западном Кавказе было упорядочение и регламентация деятельности духовенства.

Российская администрация разделила всех служителей культа на три категории – кадиев-знатоков шариатского судопроизводства, осуществлявшегося по ханифитскому толку, старших и младших эфенди. Каждое мечетское общество обслуживал один эфенди [9]. При больших мечетях могло состоять несколько эфенди, один из которых считался старшим. По данным 1912 г. в Кубанской области на территории проживания адыгов зафиксировано 14 старших, 135 младших эфенди, 105 муэдзинов [10]. Статистических данных о кадиях нет.

Служители мусульманского культа, хотя составлявшие и немногочисленное сообщество, обладали безусловным авторитетом. «Черкесы имеют к духовенству величайшее уважение, которое доставляет этому классу владычество над умами народа», - подчеркивал Хан-Гирей [11]. В значительной степени этот авторитет был основан на их образованности и престижности самого духовного звания.

Однако будем отдавать себе отчет в том, что по своим нравственным характеристикам служители культа были все же разными людьми – часть из них несет ответственность за далеко не бескорыстное участие в русском проекте переселения 94% адыгского населения в Османскую империю в ходе и после окончания военных действий России на Кавказе, утаивание шариатских сборов. Образ таких служителей культа – хитрых и корыстолюбивых - сохранился в беспристрастных пословицах и сказках [12].

Однако исторической традиции адыгов известны и другие эфенди. Именно они, пожалуй, олицетворяли для адыгов то, что Ф.М.Ацамба и С.А.Кириллина в своем исследовании назвали «честью духовного сословия» [13]. Рассудительность, этикетность поведения, культивируемые в адыгской нормативной культуре, делали служителей культа необычайно близкими и открытыми людьми для всех социальных групп. Их благочестие было действительно одинаково основаны на идеях исламского «следования Господней воле и Его Закону» и на традиционных предписаниях адыгагъэ (адыгства) и соответствовали ожиданиям адыгского общества.

Свою деятельность эфенди разворачивали в многочисленных мечетях. Интересно, что мечетское строительство наиболее интенсивно развернулось на Северо-Западном Кавказе в 80-90-х гг. XIX в. Именно в этот период в представлении российской политической элиты возобладал взгляд на мусульман как на лояльных подданных империи, над которыми необходим правительственный контроль, не задевающий их религиозных убеждений [14]. Такой подход предусматривал восприятие мечетей как мест «нравственного воспитания горцев». Соответственно, Кубанская администрация не препятствовала постройке аульными обществами новых мечетей, особыми распоряжениями регламентируя порядок их работы и состав служителей. К 1912 г. относятся первые в российском делопроизводстве систематизированные сведения о мечетях на Северо-Западном Кавказе - в 1912 г. в Кубанской области уже действовали 51 (главная) соборная и 66 [15] квартальных (пятивременных) мечетей [17].

До 1917-1920 гг. максимальное число мечетей в ауле доходило до 8, минимальное ограничивалось одной, в среднем на каждые 400 человек жителей приходилась одна мечеть. При каждой мечети эфенди обучали детей грамоте и основам исламского вероучения.

В начале XX в. действовали мечети в Майкопе [17] и Екатеринодаре. Обе кирпичные мечети были построены на средства известного адыгского купца и фабриканта, одного из богатейших граждан Екатеринодара Л.Трахова [18], прославившегося своими благотворительными акциями. Концентрируя вокруг себя жителей близлежащих аулов в дни мусульманских праздников и пятничных проповедей, мечети выполняли основные присущие этому социокультурному центру функции: культового здания, школы, места общественных собраний.

Мусульманская образованность основной части духовных лиц, как правило, ограничивалось элементарными знаниями шариата и мусульманской экзегетики, арабской письменности, необходимыми для выполнения их обязанностей. Примерно десятую часть духовенства (более 20 чел.) составляла группа, прошедшая через престижные исламские университеты – Османский университет в Стамбуле, каирский аль-Азхар и образовательные центры Дагестана, Казани и Уфы.

Именно эти представители духовного сословия оказали наиболее существенное влияние на все слои адыгского общества, прежде всего, через судебную шариатскую практику. Применение шариата ограничивалось делами семейно-брачного характера: о наследстве и калыме; законности рождения, заключении и расторжении брака [19]. Шариатские суды, наряду с мировым соглашением и адатными (медиаторскими) судами образовывали полиюридическое пространство, в котором до 60-х гг. XIXв. реализовалась судебная практика адыгов [20].

В конце 60-х – начале 70-х гг. XIX в. российская администрация начинает судебные преобразования Северного Кавказа. Судебная реформа на Северном Кавказе с сохранением шариатского судопроизводства может рассматриваться как часть мусульманской политики, предусматривающая регламентацию религиозной жизни мусульман. В 1870 г. на основании «Временных правил горских словесных судов», утвержденных Кавказским Наместником, в Екатеринодаре, Майкопе и Баталпашинске (ныне – г. Черкесск) были открыты как суды первой инстанции окружные горские словесные [21] суды, в аулах – «аульные суды». Они подчинялись начальнику Кубанской области.

Сохранение шариатских норм в судопроизводстве имело позитивное значение в ходе постепенной интеграции адыгов в правовую систему Российского государства, смягчало многие стороны этого сложного и болезненного для адыгов процесса. Неслучайно известный адыгский просветитель С. Сиюхов писал: «Самым крупным и основательным препятствием к культурному сближению горцев с русскими служит боязнь со стороны первых утратить и ослабить свою религию» [22].

Другим каналом влияния эфенди на адыгское общество было религиозное образование. Религиозная школа сосуществовала со светскими институтами образования, и эфенди отнюдь не являлись исключительным, единственно существующим слоем, ответственным за распространение знаний в адыгском обществе.

Значительные возможности для получения среднего образования предоставляли горские отделения светских гимназий, созданные как часть русского правительственного проекта умиротворения Кавказа и формирования из северокавказских горцев «истинных граждан империи». В Кубанской области уже к концу XIX в. насчитывалось 12 гимназий [23]. Особой популярностью среди горских детей пользовалась Ставропольская гимназия, срок обучения в которой составлял 7 лет – в течение 1875-1879гг. ее закончило 667 горцев, в период 1884-1900 здесь получали знания 38 адыгов [24]. Горцы обучались либо за счет «казенно-коштных» государственных вакансий, либо с помощью финансовой поддержки аульных обществ, как правило, бравших на себя половину оплаты за обучение. Большая часть молодых людей – выходцы из богатых адыгских семей, в будущем пополнявшие офицерский корпус российской армии, получали среднее образование за свой счет.

Кадетские корпуса России также способствовали формированию слоя профессиональных военных из кавказских горцев.

Программа обучения в средних учебных заведениях Кавказского учебного округа предусматривала мусульманское вероучение, математику, физику, естествознание, химию, черчение и дисциплины, рассчитанные на подготовку чиновников среднего звена - краткую историю законодательства, сельское хозяйство, гражданскую архитектуру, местные языки [25].

С 90-х гг. XIX в. адыги Кубанской области, исключительно представители горской аристократии, получили законодательно закрепленные возможности учиться в высших учебных заведениях Петербурга, Москвы, Одессы, Риги и т.д.
Таким образом, к началу ХХ в. у адыгов формировался слой, профессионально занятый интеллектуальным трудом, из среды которого в дальнейшем выйдут просветители, размышляющие в своих сочинениях о характере проникновения ислама к адыгам, его роли в развитии образования и культуры. Авторы подобных сочинений много писали о необходимости сохранения родного языка, религиозной исламской идентичности и традиций адыгэ хабзэ в ходе усвоения адыгами русской культуры и российской системы образования, признавая последнее необходимым и неизбежным для успешного существования в российском культурном пространстве.

Религиозные школы давали возможность получить первоначальные знания прежде всего выходцам из крестьян. Особо выделялись среди них новометодные школы, организованные по инициативе молодых служителей культа, получивших образование в Османском университете, в Каире или в Казани и Уфе.

Новометодные школы, открытые у адыгов в начале ХХ в., далеко вышли за рамки обучения учеников на арабском языке основным положениям мусульманского вероучения. Курс обучения в таких школах составлял 2-4 года. Здесь подростки впервые изучали русский язык, на родном языке знакомились с историей, русским языком, арифметикой, географией, основами астрономии. Религиозная школа длительное время оставалась для большинства крестьянских детей единственной возможностью социального продвижения. Учениками начальных религиозных школ были и девочки. Впрочем, обучение грамоте не было чем-то принципиально новым для адыгских девушек из высших сословий. Ф.Ф.Торнау, русский офицер - разведчик, находившийся более двух лет в черкесском плену (1836-1838 гг.) и оставивший удивительные по своей добросовестности и наблюдательности «Воспоминания…», писал: «Черкесы высших классов не пренебрегают учением, черкешенки учатся нередко читать и писать по-турецки, в состоянии разбирать Коран и часто ведут переписку за своих отцов и мужей» [26].

В 1909-1913 гг. в организации школ участвовали представители адыгской диаспоры Сирии и Турции, организовавшие так называемый «Поход в Хакуж» (поход в малую родину, или поход на историческую родину). Двумя небольшими группами они переселились в Кабарду и шапсугские аулы Кубанской области [27].

Новые религиозные школы содержались за счет аульных обществ, в начале XX в. чаще открывались за счет средств, собранных в виде закята.

Именно через эти школы распространялись изданные в Каире и Стамбуле азбуки адыгейского и арабского языка и религиозная литература, пользовавшаяся большой популярностью на Северо-Западном Кавказе. В начале ХХ в. появляется книжная продукция, созданная самими адыгскими эфенди - поэтические биографии Пророка Мухаммада, статьи о необходимости образования. Сама мусульманская адыгская интеллигенция становится распространителем произведений мыслителей и поэтов Востока, утверждавших ценность человеческой личности, ее права на собственный мир чувств [28].

Мусульманское школьное образование обладало перспективами дальнейшего развития. Увеличение количества светских предметов, повышение образовательного уровня преподавателей при интенсификации культурного обмена с адыгами диаспоры в дальнейшем могло бы способствовать превращению начальной религиозной школы в один из каналов распространения исламского знания.

Накануне революции в России в феврале 1917 г. мусульманские институты на Северо-Западном Кавказе находились в стадии становления и представляли собой рыхлые и неоформленные структуры. При контроле Кубанской областной администрации над основными составляющими религиозной жизни (утверждение кадиев и аульных эфенди в должностях, строительство мечетей, организация хаджа) в регионе сложилась ситуация, благоприятная в целом для освоения, сохранения, воспроизводства и межпоколенной передачи мусульманской культуры. Этому способствовали, кроме того, налаженная сеть мусульманского образования и ежегодное паломничество в святые земли ислама, связывавшие адыгских мусульман со всей уммой.

1-Кажаров В.Х. Адыгская Хаса. Нальчик, 1992. С.91-105 и др.
2-Каламбий (Адыль-Гирей Кешев). Записки черкеса. Нальчик, 1988. С.229.
3-Губжоков М. Религиозное сознание адыгов // Религиозные верования адыгов.
4-Хрестоматия исследований. Майкоп, 2000.С.555-557.
5-Бгажноков Б.Х. Адыгская этика. Нальчик, 1999. С.85.
6-Efendi (тур.) от позднегреч. aphentes, греч. authentes – повелитель, господин.
7-Хан-Гирей С. Черкесские предания // Адыгские писатели – просветители XIX века. Краснодар, 1986. С.23.
7-Интериано Д. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование //Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII –XIX вв. Нальчик, 1974.С.47.
8-После окончания Кавказской войны Северно-Западный Кавказ в системе нового русского административного деления Северного Кавказа стал называться Кубанской областью
9-Источники не содержат критерии выделения этих групп.
10-ГАКК. Ф.454. Оп.1.Д.576.Л.6.
11-Хан-Гирей.Указ.соч.С.122.
12-См., например, такие пословицы: Ефэндымэ «тIорэр шъушIэ, тшIэрэм шъуемыплъ» аIо - Эфенди говорят: «Делайте то, что мы говорим, не обращайте внимания на то, что мы делаем»; ефэндым «къахьыр» ешIэ, ау «махьыр» ышIэрэп - Эфенди знает только «дай», но не знает, что такое «возьми».
13-Ацамба Ф.М., Кириллина С.А. Религия и власть: ислам в Османском Египте ( XVIII - первая четверть XIX в.). М., 1996. С.40.
14-Кэмпбелл Е.И. Мусульманский вопрос в России: история обсуждения проблемы // Исторические запискиС.113-114
15-Квартал (адыг. хьабл) – поселение близких родственников в ауле
16-ГАКК. Ф.454.Оп.1.Д.576.Л.6..
17-НАРА. Ф.Р-21. Оп.1.Д.10.Л.121.
18-Трахов Л.Н. (1856-1914) – один из первых адыгских предпринимателей в Кубанской области. Член попечительских советов, екатеринодарских и общероссийских благотворительных организаций «Общество борьбы c нищенством», «Красный крест». На свои средства построил каменные мечети в 3 аулах, училище при мечети а ауле Шенджий, помогал адыгам в финансировании хаджа, оказывал денежную поддержку екатеринодарской городской больнице, поощрял школьное образование. Вместе с сыновьями активно работал в Черкесском благотворительном обществе г. Екатеринодара, организованном в 1912 г. для оказания материальной и гуманитарной помощи соотечественникам. См. о нем Бузаров Аз.К. У истоков частной благотворительности в Адыгее // Благодарение (Тхьам инэшIу).1997.№1 (79).
19-Думанов Х.М., Кетов Ю.М. Адыгэ хабзэ и суд в Кабарде во второй половине XVIII-XIX века. Нальчик, 2000. С.58.
20-Бабич И.Л. Эволюция правовой культуры адыгов (1860-1996-е гг.) М., 1999. С.79.
21-Словесный суд – суд, в котором разбирательство идет на словах // Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.II. М., 1956. С.22.
22-Сиюхов С. Не меч, а мир // Мусульманская газета. СПб.,1913. 8 апреля.
23-Емтыль З.Я. Адыгская интеллигенция. Дисс…канд.ист.наук. Майкоп,1999. С.51.
24-Кошев М.А. Ставропольская гимназия и просвещение горцев (70-90-е годы XIXвека) // Культура и быт адыгов. Вып.VII. Майкоп,1988.С.187
25-Емтыль З.Я. Указ.соч. С.48
26-Торнау Ф. Ф. Секретная миссия в Черкесию русского разведчика барона Ф. Ф. Торнау. Нальчик, 1999. С.282.
27-Бузаров А.К. Из истории культурного развития адыгов начала XX века (по материалам рукописного наследия С.Х.Сиюхова) // Этюды по истории и культуре адыгов. Майкоп, 1998. С.23.
28-Налоев З.М. Указ. соч. С.158.

Наима Нефляшева

© aheku.net

• адыги
• черкесы
• Ислам
• Черкесия