Как преподавать лермонтовскую «Бэлу»? Опыт преподавания в американском ВУЗе.

Одним из признаков свободного от идеологических установок общества является его неприятие закостенелых идеологических рамок мышления, способность адекватно оценивать и анализировать информацию, постоянный поиск ответов и свободный полет мысли в таких областях как научно-исследовательская деятельность и образование.

В прошлом году в Бостоне вышла книга под названием «Как преподавать русскую литературу 19 века?» (Teaching Nineteenth-Century Russian Literature: Essays in Honor of Robert L. Belknap. Ed. by Deborah Martinsen, Cathy Popkin, and Irina Reyfman, Boston 2014.) Это новый сборник статей о русской литературе 19 века адресованный широкой читательской аудитории, но в первую очередь преподавателям ВУЗов страны. Авторы посвятили этот сборник своему коллеге, знаменитому ученому славистики, профессору Колумбийского Университета Роберту Белкнапу (Robert L. Belknap, Professor Emeritus at Columbia University, New York) за его достижения и неоценимый вклад в развитие данной дисциплины. В этом сборнике мое особое внимание привлекла статья под названием «Неудобная сноска: лермонтовская «Бэла» и изгнание черкесов» (Jefferson J. A. Gatrall, An Inconvenient Footnote: Lermontov’s “Bela” and the Circassian Expulsion, 218-233). Автор статьи, Джефферсон Гатралл, профессор славистики университета Монтклейр (Montclair State University, New Jersey) делится своим опытом преподавания данного текста и описывает трудности, с которыми он сталкивается в работе и объясняет с чем эти трудности связаны.

Надо отметить, что роман Михаила Юрьевича Лермонтова «Герой нашего времени» весьма широко читается в американских университетах. Практически в каждом из них есть кафедры славистики, зарубежной литературы (или как они здесь называются «мировой литературы») или кафедры современных языков и литеаратуры (Department of Slavic Studies, World Literatures, Modern Languages and Literatures). Это часть гуманитарного образования студентов и программа по русской литературе 19 века обязательно включает в себя чтение Лермонтова.  Также стоит отметить, что литература здесь в основном преподается тематически. Например, очень популярны темы «Литература и Империя», или «Женские образы в романах Льва Толстого» и т.д., что дает возможность детального обсуждения произведений, выбранных по соответствующей тематике.

В самом начале своей статьи Гатралл отмечает, что студентам очень нравится «Бэла», но несмотря на это, он сталкивается с некоторыми трудностями в преподавании этого текста (“Yet despite being a crowd-pleaser, “Bela” has always proven a challenging text to teach,” 219). Эти трудности заключается в необходимости согласования событий в данном вымышленном художественном произведении с определенными историческими событиями того времени. С одной стороны, эти события, которые, как автор указывает, можно условно обозначить как Кавказская война, отмечены исключительной жестокостью и высоким уровнем насилия, до сих пор являющимися предметом широкого обсуждения и горячих споров среди потомков всех участвовавших сторон. С другой стороны, вся эта история практически неизвестна в США (“The difficulty lies with the connection, at once tenuous and pressing, between the fictional tale “Bela” and a certain series of extra-literary events. On the one hand, these events – which may be provisionally termed the Caucasian War (1817-1864) – involve exceptional levels of historical violence that remain a matter of contention to the descendants of all parties involved. On the other hand, this entire history is virtually unknown to North American students,” 219).

Один из примеров, которые Гатралл приводит для прояснения ситуации, это то как, например, при прочтении работы Ницше «Генеология морали» студенты реагируют на такие фразы как «рабский менталитет» евреев: в основном все студенты знакомы с историей Германии и способны рассматривать и анализировать такого рода тексты и высказывания в их историческом контексте и делать соответствующие выводы. Иначе дело обстоит с историей Черкесии и Кавказа в целом. Автор пишет, что он не считает себя специалистом по истории края и по истории всех народов (черкесов, осетин, грузин, татар, чеченцев), которых Лермонтов упоминает в своем коротком рассказе. Но и замалчивать и обходить стороной исторические и культурологические аспекты или ограничиваться текстовыми сносками, автору не представляется возможным. Гатралл пишет, что раньше он выходил из ситуации таким способом: он давал студентам задание найти в интернете информацию об этнических группах упомянутых в тексте и сделать небольшой доклад. Но и это, по мнению автора, не достаточно, чтобы студенты поняли и проанализировали всю сложность исторических взаимоотношений между этими народами и Российской империей, которая нашла свое отражение в том числе и в рассматриваемом произведении.

Трагическая судьба черкесов, по мнению автора, заслуживает сегодня большего внимания, чем текстовая или академическая сноска. Эта история выходит далеко за рамки данного произведения и событий описанных Лермонтовым, офицером Драгунского полка, во время его пребывания на Кавказском фронте в 1837-38 (“The tragic fate of the groups known collectively as Circassians is a compelling and even urgent story in its own right. This story extends long before, and long after, the few months in 1837-38 between the stationing of the dragoon officer Lermontov at the Caucasian front and the writing of “Bela” on his return to St. Petersburg,” 221). Автор констатирует, что во время обсуждении русской литературы 19 века со студентами, он считает необходимым выйти за рамки художественного текста и окунуться в «ужасы» истории в основном только в двух случаях – это завоевание Черкесии Российской империей и обсуждение крепостного права (“In the classroom, the Russian conquest of Circassia represents one of those occasions – serfdom is another – on which I feel compelled to step beyond the literary imaginary and into the “nightmare” of history,” 225).

Кавказская война, сетует автор, которая велась на нескольких фронтах на протяжении длительного периода времени, охватывая правление трех российских царей, исследована и освещена в меньшей степени, даже по сравнению с Отечестевенной войной (1812-13) и Крымской войной (1853-56). Попытки захватить Черкесию совершались Российской империей неоднократно начиная еще со времен правления Екатерины II, задолго до того как генерал Ермолов установил первые военные укрепления на реке Сунжа в 1817-18 годах (“The Caucasian War, vastly underreported in comparison with the Patriotic War (1812-13) or the Crimean War (1853-56), was a protracted and non-continuous conflict fought under three tsars  over multiple fronts. In the case of Circassia, the Russian Empire intervened militarily in the region from the beginning of Catherine II’s reign, long before General Alexei Ermolov’s early fortifications along the Sunzha River in 1817-18,” 226). В конечном итоге, освещать Кавказскую войну при обсуждении лермонтовского текста, это решение, принятое мною, пишет автор, для того, чтобы ознакомить студентов с историей Кавказа. Это своего рода контрдискурс, который прерывает затянувшееся молчание вокруг этого вопроса.

По мнению Гатралла, Лермонтов и его герои не должны быть первым и последним словом, которые студенты когда-либо услышат о черкесах; они заслуживают большего внимания чем обычное рассмотрение их в рассказе в качестве вспомогательного материала или пособия для разъяснения поэтики произведения Лермонтова, для обсуждения художественных приемов, использованных автором, или для понимания психологии главного героя рассказа Печорина и постижения российского zeitgeist того периода – или «нашего времени» как это обозначено в заголовке рассказа (“Lermontov, or rather his novel’s characters and narrators, should not emerge as the first and last word that students ever hear in a classroom about Circassians. The people represented in the novel have greater claims on the attention of students that as mere background for the understanding of Lermontov’s art, Pechorin’s psychology, or the Russian zeitgeist – the “our time” in the novel’s title,” 229).

Гатралл упоминает в своей статье, что в академической истории США, такого рода канонический контрдискурс, или переворот сознания при осмыслении некоторых текстов и образов классической художественной литературы, уже известен на примере Африки и практикеутся повсеместно в американских университетах. Он описывает историю такого переворота, которая началась с критики Чинуа Ачебе, известного нигерийского писателя и литературного критика,  произведения Джозефа Конрада “Сердце Тьмы” (Joseph Conrad, Heart of Darkness, 1899), которое являлось классическим произведением входящим во все академические программы кафедр английской литературы 20 века. После Ачебе, пишет автор, уже невозможно было упоминать Африку и ее историю лишь мимоходом в качестве текстовых сносок в прозведении Конрада.

Возвращаясь к «Бэле», автор отмечает, что знакомя студентов с радикально противополыжным черкесским нарративом, его основной задачей является создать эффект отчуждения или отстранения у студентов, выведя их за рамки привычных границ текста, таким образом подталкивая их к анализу вопроса о соотношении этих двух противоположных нарративов (“My primary teaching objective is to defamiliarize “Bela” by juxtaposing to it a radically different example of a Circassian tale. This second story is not meant as a “key” to Lermontov’s text, yet neither is it, in the end a mere “footnote.” How these two Circassian stories relate is, in fact, my final question for students,” 231).

В связи с этим, я бы хотела напомнить, что такого рода канонический контрдискурс уже существует в русскоязычной литературе и принадлежит перу известного пистеля, педагога и литературного критика черкесского происхождения Мадине Тлостановой. В одном из эпизодов своего романа «В вашем мире я - прохожий...», который был выпущен под псевдонимом Дина Дамиан, автор переписывает рассказ Лермонтова «Бэла» изображая главных персонажей этой известной истории в совершенно другом ракурсе. Она вырывает практически безмолвную Бэлу из узких ориенталистких рамок, в которые втиснул ее Лермонтов, и наделят ее речью и субъектностью. Перед читателем оживает яркий образ девочки со своими надеждами, желаниями и страхами, которая подвергается необычайным испытаниям – Бэлу похищает ее «братец Азамат» и отдает Печорину, который над ней жестоко надругался. Дамиан изображает сцену насилия очень ярко и без прикрас, обнажая таким образом всю жестокость патриархально-империалистического мира, в котором оказалась Бэла. Несмотря на такое жестокое испытание, Бэла в романе Дамиан все же находит в себе силы бороться дальше.

Судьба лермонтовской Бэлы вызывает у многих читателей сочуствие, несмотря на то, что ее изображение в рассказе повторяет известные клише ориентализма, которые превалировали в русской и западной литературе 19 века – красивая, безмолвная черкешенка, раба мужчин в прямом и в переносном смысле, созданная для того, чтобы ею восхищались и любили, помещенная в замкнутое пространство без своего собственного волеизъявления и свободы выбора. Дамиан кардинально меняет образ главной героини показывая его пластичность и способность к трансформации.

Из объекта, Бэла превращается в субъекта принимающего критические решения и управляющего своей дальнейшей судьбой. В итоге, Бела в изображении Дамиан становится свободной (от плена Печорина, и от стереотипов), но для этого ей пришлось убить Печорина. Ведь Лермонтову тоже пришлось «убить» свою героиню, потому что «Бэле возвращаться было некуда, ее жизнь была полностью разрушена», более того она была полностью зависима от окружавших ее мужчин. Таким образом, Лермонтов как бы избавляется от своей героини - черкешенки Бэлы, не оставляя ей места ни в прошлом, ни в будущем. Героиня Дамиан покидает в итоге свою многострадальную родину, которая все более и более становится похожей на «гетто» и смело шагает в неизвестное будущее. Такая интерпретация лермонтовской Бэлы, которую мы находим у Мадины Тлостановой (Дины Дамиан) не случайна – автор является ведущим специалистом теории деколониального поворота в постсоветском пространстве. Контрдискурс Дамиан развенчивает устоявшиеся имперские мифы и стереотипы, поэтому, на мой взгляд, имеет такой же резонанс, который вызвала упомянутая в статье Гатралла критика Чинуа Ачебе.  

И, наконец, последнее, на что я хотела бы обратить внимание читателей, возвращаясь к статье Гатралла - это эволюция развития в США научно-исследовательской мысли, связанной с кавказской тематикой и российским империализмом. Цитируя другого знаменитого ученого-слависта Питера Скотто, который еще в 1992 году, вполне правомерно заявил, что кавказская тематика в русской литературе в контексте империализма не получила адекватного освещения и научно-исследовательского анализа ни в США, ни в Советском Союзе, Гатралл задается вопросом - что же изменилось по прошествии 20 с лишним лет в этом вопросе в США?

А изменилось то, отмечает он, что связь между империей и русской литературой рассматриваемого периода стала более явной, благодаря многочисленным научным публикациям. Автор приводит некоторые из них в своей статье (ниже приводится далеко не полный перечень литературы выпущенной на английском языке на данную тематику). Большое количество англоязычных книг и статей по истории Кавказа, и в частности по истории Черкесии, дают возможность восстановить картину прошлого и объяснить некоторые современные процессы. Гатралл считает, что переоценить подобный труд невозможно, так как он часто отсылает студентов к тем или иным источникам, а некоторые из этих трудов использует в качестве обязательного для прочтения текста наряду с рассматриваемым художественным произведением.

В конечном итоге, каждый преподаватель осознает, что работа с художественными текстами предполагает внимательное прочтение произведения (close reading), обращая внимание на малейшие детали, и ведение открытого диалога. Тексты могут и должны рассматриваться под углом различных литературных и межкультурных теорий выявляя все возможные интерпретации текста, при этом основная задача преподавателя остается неизменной – научить студентов подходить к любому тексту критически и аналитически, а также познавать мир выходя за узкие рамки текста.         

 

Примечания:

В качестве преподавателя русского языка и литературы кафедры славистики университета Тулейн, я тоже давала урок по рассказу Лермонтова «Бэла» и тогда я столкнулась примерно с такими же трудностями, как и автор статьи, которую я предлагаю вниманию читателей.

Chinua Achebe, “An Image of Africa: Racism in Conrad’s ‘Heart of Darkness,’ Hopes and Impediments: Selected Essays, New York: Doubleday, 1989.

Дина Дамиан, «В вашем мире я - прохожий...» М.: КомКнига, 2006.

Lidia Zhigunova, “Rewriting the Canon: Liberating 'Bela' in Dina Damian's Novel 'Vashem mire ya- prokhozhii.'” Paper presented at the annual meeting of the Association for Slavic, East European and Eurasian Studies 44th Annual Convention, New Orleans Marriott, New Orleans, LA,

Там же, 51.

Madina V. Tlostanova and Walter D. Mignolo, Learning to Unlearn: Decolonial Reflections from Eurasia and the Americas. The Ohio State University Press: Columbus, 2012.

Peter Scotto, “Prisoners of the Caucasus: Ideologies of Imperialism in Lermontov’s ‘Bela,’ , PMLA 107, no. 2 (1992): 246-47.

Susan Layton, Russian Literature and Empire, Cambridge University Press, 1994; Katya Hokanson, “Literary Imperialism, Narodnost’ and Pushkin’s Invention of the Caucasus,” Russian Review 53, no. 3 (1994):336, and Writing at Russia’s Border, Univeristy of Toronto Press, 2008; Harsha Ram, The Imperial Sublime: A Russian Poetics of Empire, University of Wisconsin Press, 2003); McLean, Thomas, "Arms and the Circassian Woman: Frances Browne's "the Star of Attéghéi," Victorian Poetry 41, no. 3 (Fall, 2003): pp. 295-318; John Colurusso, Nart Sagas from the Caucasus: Myths and Legends from the Circassians, Abazas, Abkhaz, and Ubykhs, Prinston University Press, 2002; Brower, Daniel R. and Edward J. Lazzerini, Russia's Orient : Imperial Borderlands and Peoples, 1700-1917, Indiana University Press, 1997; Jaimoukha, Amjad M., The Circassians: A Handbook. New York: Palgrave, 2001; Jersild, Austin, Orientalism and Empire: North Caucasus Mountain Peoples and the Georgian Frontier, 1845-1917. Montreal; Ithaca: McGill-Queen's University Press, 2002; King, Charles, "Imagining Circassia: David Urquhart and the Making of North Caucasus Nationalism." Russian Review 66, no. 2 (Apr., 2007): pp. 238-255 and The Ghost of Freedom: A History of the Caucasus. Oxford ; New York: Oxford University Press, 2008; Richmond, Walter, The Northwest Caucasus: Past, Present, Future, Routledge, 2008 and The Circassian Genocide, Rutgers University Press, 2013; Shami, Seteney, "Circassian Encounters: The Self as Other and the Production of the Homeland in the North Caucasus." Development & Change 29, no. 4 (10, 1998): 617 and "Prehistories of Globalization: Circassian Identity in Motion." Public Culture 12, no. 1 (01, 2000): 177-204; Tlostanova, Madina, "The Imperial-Colonial Chronotope." Cultural Studies 21, no. 2 (Mar, 2007): 406-427 and Gender Epistemologies and Eurasian Borderlands, New York, NY: Palgrave Macmillan, 2010; Sufian Zhemukhov, Circassian World: Responses to the New Challenges, PONARS Eurasia Policy Memo No.54, April, 2009 and “The Birth of Modern Circassian Nationalism,” Nationalities Papers: The Journal of Nationalism and Ethnicity, vol. 40/4 (July 2012): 503.

 

Автор: Лидия Жигунова (Tulane University, New Orleans, LA)

 

ah

Иллюстрация: кадр из фильма Станислава Ростоцкого  "Герой нашего времени - Бэла" (1966 г)

Лидия Жигунова