Памяти Бетрозова Руслана Жамалдиновича

АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ СЧАСТЬЕ РУСЛАНА БЕТРОЗОВА

Отличие научной сенсации от любой другой состоит, пожалуй, в том, что она не теряет своей сенсационности долгое время, иногда несколько десятилетий. Конечно, в мире науки такие случаи чрезвычайно редки, но все-таки они есть. Об одной такой сенсации мы поговорили с доктором исторических наук, профессором кафедры всеобщей истории КБГУ Русланом Жамалдиновичем БЕТРОЗОВЫМ – известным этнографом и археологом. Поводом к нашему разговору послужил доклад на одной из недавних археологических конференций в Абхазии, в котором известный ученый из Санкт-Петербурга Е.В. ЛУРЬЕ анализирует находку Р.Ж. Бетрозова, сделанную в 1976 году, - металлический шлем из могильника у с. Кишпек.

Руслан Жамалдинович, расскажите, как Вам удалось найти такой древний и интересный могильник на территории республики?

В то время я входил в состав археологической экспедиции КБНИИ, работа которой была сосредоточена в районе селения Кишпек. В полутора километрах к югу от селения находилась курганная группа из 14 насыпей. Вообще у нас с самого начала были сомнения, начинать ли раскопки – был декабрь, погода, как в позднюю осень, приближалась зима, и все же мы решили приступить. Первые 12 курганов были пустыми или разграбленными еще в древности, а 13-й оказался для нас счастливым. Мы обнаружили прямоугольную яму значительных размеров (1,8*3,55 м, глубиной 2,5 м), перекрытую дубовыми плахами. Эта яма состояла как бы из двух камер; в южной части размещался богатый инвентарь, а в северной находился захороненный (от него почти ничего не осталось). И захороненный, и сопровождавший его инвентарь, покоились на специально приготовленной площадке, обложенной тесаными бревнами.

Раскопки проходили при очень плохих погодных условиях – дул сильный ветер, а к вечеру всю окрестность накрыл серый туман. Расчистить такую огромную яму, выявить вещи – дело нелегкое. Ночь застала нас за работой, и некоторое время пришлось освещать место раскопок фарами нашего микроавтобуса. Когда работа была завершена, предстояла фиксация материалов в их первозданном виде – фотографирование, рисунки, чертежи, но ночью всего этого не сделаешь. Возникла проблема, ведь оставлять вещи на ночь нельзя – местные жители были не прочь «покопаться» на наших объектах.

А что входило в состав этого инвентаря?

В первую очередь, шлем, из-за которого по сей день не прекращается научная дискуссия. В юго-западном углу южной камеры мы обнаружили остатки железного шлема с бронзовой цепочкой и накладкой из золотого листа. Шлем каркасный, состоит из 32 железных пластин, покрытых серебряными листами, а с лицевой стороны украшен сердоликовыми вставками, помещенными в специальные золотые гнезда.

Также мы нашли следующие предметы: многочисленные принадлежности конской сбруи – 14 блях из золота и серебра, покрытые рельефным узором, полудрагоценными камнями и цветными стеклами; золотой наконечник ремня со вставкой из сердолика, обрамленной золотой зернью; удила и наконечники ремней, покрытые золотыми пластинами; 20 пряжек из бронзы, 3 массивные золотые пряжки, 2 четырехлепестковые золотые розетки, 3 бляшки из золота; остатки кольчуги, железный меч, бронзовый котел, 2 железных канделябра, несколько глиняных сосудов прекрасной выделки и многое другое. Северная камера оказалась потревоженной грабителями, но тем не менее сохранились кое-какие вещи: наконечник копья, штампованное из золотой пластины изображение лица человека, золотая подвеска-«стрелка», массивная золотая пряжка. Все, что я назвал – это только часть выявленного инвентаря.

Руслан Жамалдинович, насколько важной для науки стала эта археологическая находка?

Уже в процессе раскопок, с появлением первых предметов, мы осознали важность открытого памятника. Хронологически он мог относиться к периоду гуннского нашествия на Европу, которое началось внезапно в 375 г. н.э. Оно имело грандиозные последствия и коренным образом изменило облик южной части Восточной Европы: гунны положили конец многовековому господству иранцев в степях Европы и открыли не менее длительный период движения из Азии на запад тюркоязычных кочевников. Гуннское нашествие вовлекло народы Северного Кавказа в бурный круговорот событий середины I тысячелетия н.э., что, в конечном итоге привело к сложению некоторых народов Северного Кавказа, которые мы знаем сегодня. Если ираноязычная речь сохранилась у осетин, то тюркская звучит в горах у карачаевцев и балкарцев, у кумыков, ногайцев и др., и принесли ее в горы гунны, булгары, хазары, кипчаки (половцы), на протяжении столетий сменявшие друг друга в Евразийских степях.

И вот впервые в истории археологии гуннское захоронение найдено на территории Кабардино-Балкарии в предгорно-плоскостной зоне. Сенсационность открытия, прежде всего, в том, что вряд ли кто-то в научном мире мог ожидать обнаружения подобного памятника так близко к горам. Вторая неожиданность в том, что до сих пор такие памятники не встречались археологам в нетронутом виде даже на обширных пространствах Восточной и Центральной Европы (Поволжье, Донские, Украинские и Предкавказские степи, Румыния, Венгрия, Болгария и ряд других регионов). Обычно отдельные вещи поступали из разграбленных или полностью разрушенных погребений, и потому утратившими свою историческую ценность.

Вы первый человек, увидевший сокровища этого кургана, как вы интерпретируете найденный комплекс?

Когда и для кого были сооружены рассматриваемые курганы? Это очень непростой вопрос. Сложность связана в первую очередь с тем, что аналогов кишпекским курганам среди археологических памятников Северного Кавказа нет. В то же время условия находок, характер ритуала и состав инвентаря роднит их с немногочисленными памятниками (их всего 65) гуннской эпохи, найденными на юге европейской части бывшего СССР, и, в частности, с так называемыми «речными погребениями» Северного Причерноморья. Как правило, это захоронения богатых воинов, вместе с которыми хоронились кони или богатые конские сбруи и оружие. Путем анализа материалов и сопоставлений их с другими памятниками на широких пространствах Евразийских степей я пришел к выводу о том, что кишпекские курганы были воздвигнуты в последней четверти IV – первой половине V в.в. – первый этап гуннской эпохи в Восточной Европе (такое мнение я выразил в нескольких своих научных публикациях). Если предложенная дата сомнений у меня не вызывает, то определение этнокультурной принадлежности кишпекских курганов более затруднительно. В свое время в порядке гипотезы я выдвигал следующие предположение: можно допускать частичное проникновение гуннских племен в лице сарагуров или алциагиров в местную этнокультурную среду. Они могли появляться в предгорьях Центрального Кавказа, используя эти места для своих кочевий. В связи с этим возникает вопрос: не являются ли кишпекские курганы погребениями какой-то ранней тюркоязычной группы? В наших материалах гуннский элемент довольно ощутим, например, шлем. Родиной таких шлемов является Центральная Азия, и их носили только гунны.

В начале нашего разговора вы сказали, что дискуссия вокруг вашей находки продолжается до сих пор. То есть открытие резонансное?

Отклики не заставили себя ждать. Но я не ожидал, что реакция будет столь бурной. Первым отозвался известный московский археолог Р.М. Мунчаев, который согласился с моей трактовкой найденного захоронения. Вторым был алановед В.А. Кузнецов из Владикавказа, который отметил, что подлинный смысл данного кургана выходит за рамки Северного Кавказа, однако он выразил полное несогласие с моей датировкой комплекса. А найденный шлем он сближал его со шлемом позднеримского времени, найденном в Будапеште (в 1898 г.). Позднее еще многие известные отечественные и зарубежные археологи (А.К. Амброз, О.В. Шаров, В.Ю. Малышев, Д. Глад, Х. Минц) давали свои датировки найденного захоронения, и большое внимание в этих анализах уделяется всегда шлему. Кстати, Х. Минц согласен с моей интерпретацией. Е.В. Лурье тоже обращается к шлему, считая, что сама конструкция шлема имеет восточное (китайско-корейское) происхождение. Интересно, что Д. Глад считает шлем из кишпекского кургана доказательством связей с Китаем, а по мнению А.А. Васильева, этот головной убор близок к иранским и центральноазиатским образцам. То есть мы наблюдаем живой интерес к одной из групп памятников материальной культуры Кабардино-Балкарии, и эти споры будут продолжаться и в дальнейшем. Важно, что здесь, на территории нашей республики, открыт оригинальный, уникальный памятник, имеющий немалое значение при дальнейшей разработке раннесредневековой истории не только Северного Кавказа, но и всей Восточной и Центральной Европы.

Руслан Жамалдинович, многие, наверное, мечтали оказаться на Вашем месте… Расскажите, пожалуйста, какие чувства испытывает археолог, когда сквозь слой земли начинают угадываться первые находки?

Трудно объяснить это чувство. Но я думаю, что даже очень опытный археолог испытывает особое состояние при раскопках. Особенно когда ожидается по всем признакам, что этот комплекс может содержать что-то необычное, сенсационное, что-то важное, он приходит в особое возбужденное состояние ожидания. Археологи не говорят «нашли дорогие вещи» - у них иная шкала ценностей. Иногда битый горшок может иметь для науки большее значение, чем какие-то претенциозные золотые изделия. Это действительно так. Но, тем не менее, когда мы расчищали курган и стало проглядывать что-то желтого цвета, то все мы были не просто воодушевлены – это особое состояние. Можно сказать, что когда человек нашей профессии находит что-то важное, интересное, стоящее, можно сказать, его постигает какое-то археологическое счастье. А такое счастье у археологов случается довольно редко: в большинстве наших раскопок мы натыкаемся на разграбленные, разрушенные объекты. Даже работающего долго археолога, по-моему, удача постигает всего один раз. И хотя непосредственно археологией я занимался сравнительно недолго – неполные 10 лет, я считаю, находка захоронения в кишпекском кургане была моей великой удачей. Такой комплекс может встретиться археологам крайне редко – в сто лет один или два раза.

Сегодня действует очень много так называемых «черных копателей». Как археолог скажите, насколько серьезный ущерб они наносят своими раскопками науке?

В советское время у нас был орган по охране памятников, и нас тоже подключали за тем, чтобы следить за нарушениями. Но в любом случае, люди тогда боялись заниматься самовольными раскопками, так как за этим могло последовать уголовное наказание. Я не интересовался, как сейчас такие нарушения прописаны в законе, но наверняка, это запрещено. Тем не менее самовольные раскопки – это уже массовое явление. Очень часто находят предметы, представляющие археологическую ценность, на собственной земле, а потом отказываются сдавать это в музей, даже историкам профессиональным не хотят показывать – только если те готовы купить. Не знаю, есть ли такой закон, по которому то, что найдено на частных владениях, принадлежит не землевладельцу, а государству, но он должен быть.

Это самая настоящая вакханалия происходит, для археологии и древней истории наступило страшное время. Если так будет продолжаться, то нашим потомкам уже нечего будет искать. Даже дольмены разрушаются: доходит до того, что их перевозят с техникой и открывают в них кафе. Это ведь настоящее преступление!

Сегодня я отошел от археологии, занимаюсь больше вопросами этногенеза адыгов, но знаю, что дела в археологии складываются не лучшим образом. В свое время в научно-исследовательском институте сложился хороший коллектив археологов, нашими находками были заполнены все помещения чердачного и подвального этажей здания института. А сейчас ничего не осталось – все разворовали, но как сегодня выяснить, кто за это должен отвечать?..

marie-bitok.livejournal.com

• адыги
• черкесы
• археология