«Черкесский вопрос» как историко-политический феномен

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК КАБАРДИНО-БАЛКАРСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР ЦЕНТР СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ НАУЧНЫЕ ДОКЛАДЫ ЦЕНТРА СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ КБНЦ РАН №1

А.Х. БОРОВ: «ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС» КАК ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

Нальчик
Издательство КБНЦ РАН
2012

Ответственный редактор Председатель Кабардино-Балкарского научного центра РАН академик РАЕН П. М. Иванов

Рецензенты:

Центр проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО(У)МИД России
Отдел исторических наук Института гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН
доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова К.Ф. Дзамихов

Б 82 Боров, А.Х. «Черкесский вопрос» как историко-политический феномен / отв. ред. П.М. Иванов / Научные доклады Центра социально-политических исследований КБНЦ РАН (№ 1). - Нальчик: Изд-во КБНЦ РАН, 2012. - 60 с. - 300 экз.

Одна из актуальных этнополитических проблем современной России рассматривается в работе как сложный историко-политический феномен. Осуществлен сравнительный анализ исторических ситуаций, в которых наличный политический статус Черкесии и/или черкесов оспаривался и становился предметом взаимодействия различных политических акторов. Охарактеризованы факторы актуализации, содержание, контекст и динамика современного «черкесского вопроса». Дальнейшие перспективы связываются в работе с поиском основы его решения в сфере современных процессов глобализации, определяющих общие и для России и для черкесского сообщества условия существования и возможности развития на путях модернизации и демократизации.

ПРОБЛЕМА И ПОДХОД

В течение нескольких последних лет «черкесский вопрос» неизменно присутствует в региональном, российском и между­народном информационном пространстве. Он стал предметом активного обсуждения в историко - политической публицистике и аналитике. Старший научный сотрудник Центра цивилизаци­онных и региональных исследований РАН Н. Нефляшсва недав­но высказала мнение, что определение понятия «черкесский во­прос» стало актуальной проблемой современной политологии. Отметив, что на сегодняшний день ни в одной отечественной академической публикации не существует определения этого явления, она приводит как пример наибольшего приближения к пониманию «черкесского вопроса» определение «черкесского фактора» в экспертном докладе А. Скакова и Н. Силаева:

- Под «черкесским фактором» обычно понимают влияние этнической солидарности черкесских (абхазо-адыгских) народов, имеющих свою государственность в составе Российской Федерации, а также крупных черкесских диаспор (Турция, Иордания, Изра­иль, Ливан, Египет) на политические, социальные и культурные процессы как в Кавказском регионе, так и в странах компактно­го проживания черкесов.

Далее Н. Нефляшева указывает на три темы, неизменно присутствующие в текстах, формирующих смысл «черкесского вопроса».

Первая - необходимость осмысления характера и послед­ствий военных действий Российской империи в ходе Кавказской войны как геноцида по отношению к коренному населению - адыгам (черкесам).

Вторая - юридическое обеспечение возможности репат­риации адыгов диаспоры на историческую родину.

Третья - в долгосрочной перспективе возможность объе­динения части территорий трех субъектов РФ - Адыгеи, Кабар­дино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, а также территории, на­селенной шапсугами Причерноморья, в единый субъект в рам­ках Российской Федерации - Черкесию .

Старший научный сотрудник ЮНЦ РАН О.М. Цветков по­лагает, что термином «адыгский (черкесский) вопрос» можно ус­ловно объединить наиболее актуальные для адыгских (т.е. ады­гейских, кабардинских и черкесских) этнических активистов про­блемы, которые в форме политически окрашенных требований активно транслируются ими в публичное социально-полити­ческое пространство и находят сочувствие и отклик в адыгской этнической среде. В содержание «адыгского вопроса», помимо указанных выше трех тем, он включает и более локальные про­блемы, актуальные для части адыгов КЧР и КБР.

Ведущий научный сотрудник ЮНЦ РАН С.Я. Сущий пред­лагает различать в составе проблемного комплекса, обозначаемо­го как «черкесский вопрос», «общечеркесские» проблемы и про­блемы отдельных республик. К числу общечеркесских он относит проблему признания Россией геноцида адыгов во время Кавказ­ской войны; вопросы, связанные с переселением и натурализаци­ей в РФ зарубежных черкесов (потомков мухаджиров XIX в.); а также проблему создания «общеадыгской» республики в соста­ве РФ, которая объединяла бы Адыгею, Кабардино-Балкарию, часть территории Карачаево-Черкесии. Краснодарского и Став­ропольского краев. По его оценке, из двух выделенных проблем­ных блоков именно общеадыгский в настоящее время имеет оче­видный международный резонанс, концентрирует основной конфликтогенный потенциал, опасный для РФ.

Ведущий научный сотрудник Центра социально-полити­ческих исследований КБНЦ РАН А.В. Кушхабиев дает опреде­ление «черкесского вопроса» с учетом его исторического изме­рения: «В разные периоды в разных странах под дефинициями «черкесская проблема» и «черкесский вопрос» понимались про­блемы, связанные с государственным правовым статусом Черкессии, а позднее с правовым статусом черкесских диаспор в Ос­манской империи и в странах, образовавшихся после её распа­да». Современное состояние «черкесского вопроса» он также характеризует через его тематическое содержание: «В начале XXI в. эти дефиниции стали использоваться для обозначения проблемы признания руководством РФ и международными организациями (OHH, ООН и др.) факта геноцида черкесского (адыгского) народа, совершенного царской Россией в конце XVIII-XIX в., и предоставления зарубежным черкесам права на беспрепятственную репатриацию» .

Но важно заметить, что неизменно воспроизводящиеся тематические аспекты «черкесского вопроса» включаются в су­щественно различный дискурсивный контекст.

С одной стороны, в публицистике современный «черкес­ский вопрос» прямо отождествляется с «трагическими пробле­мами черкесского народа», которые носят исторически задан­ный объективный характер. «Они возникли еще в результате Кавказской войны 1763-1764 г.г. и с тех пор так и остались не­разрешенными». Их суть в том, что черкесы находятся в поло­жении рассеянного по всему миру этноса, демографических его «огрызков» как в мире, так и в России, где они оторваны друг от друга лоскутными автономиями на Северном Кавказе.

О том же говорил руководитель организации «Черкесский конгресс» в Кабардино-Балкарии Р. Кеш: «История современно­го «черкесского вопроса» восходит к Русско-Черкесской войне 1763-1864 гг., в результате которой Страна адыгов - Черкесия - исчезла с карты мира; черкесский (адыгский) народ подвергся геноциду со стороны Российского государства и был изгнан с исторической Родины, потеряв население и большую часть тер­ритории... Под справедливым решением черкесского вопроса» понимается реализация гарантированного международным пра­вом естественного права черкесского (адыгского) народа жить на своей земле единой нацией».

С другой стороны, отдельные аспекты «черкесского во­проса», особенно тема геноцида, в связи с сочинской Олимпиа­дой рассматриваются как антироссийский политический проект радикального крыла черкесских национальных организаций и внешних сил, враждебных России, проект, не имеющий под со­бой объективных исторических оснований.

Профессор ИППК Южного федерального университета И.П. Добаев рассматривает «черкесский вопрос» как элемент американского геополитического мегапроекта на Кавказе (Се­верном и Южном), который реализуется, в том числе, с использо­ванием сетецентричных операций (сетевых войн), частным видом которых выступают «цветные революции». Органичная часть Кав­каза - Северо-Западный Кавказ является одной из площадок веду­щейся против России сетевой войны. Для осуществления инфор­мационных войн и сетецентричных операций нужны информаци­онные поводы - реальные или сконструированные.

Одним из таких поводов для Северо-Западного Кавказа является Олимпиада, кото­рая должна пройти в 2014 г. на территории Сочи и Красной Поля­ны. Речь идет о событиях почти 150-летней давности, о ходе и ито­гах Кавказской войны (ISIB-1864 гг.). Раздувая события давно ми­нувших лет, геополитические недруги России стремятся вбить клин между различными народами, населяющими нашу страну, углубить кризис идентичностей, затормозить процесс становле­ния и развития единого российского гражданского общества, единой российской гражданской нации.

Указывается также, что хотя термин «черкесский вопрос» стал получать большое распространение и обрел, таким образом, некую «легитимность», на самом деле подавляющая часть адыгей­цев, кабардинцев и черкесов не рассматривают в качестве «самых актуальных для их жизни требования признания геноцида адыгов, переселения на российский Кавказ иностранцев кавказского происхождения». «Актуальным содержание «черкесского вопроса» является преимущественно для этнических антрепренеров, активи­стов и этноидеологов, концентрирующихся в основном в этниче­ских организациях или вокруг них».

В экспертной среде высказываются и суждения промежу­точного толка о том, что, скажем, «черкесский вопрос» в боль­шей степени вопрос нравственный или о том, что обсуждение темы геноцида допустимо в научной среде, но не должно выно­ситься на политический уровень.

Доцент ЮФУ В.Ф. Патракова и директор Центра системных региональных исследований и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСГШ РАН В.В. Черноус дали аналитически дифференцированное представление «черкесского вопроса». Они определяют его как проблему «на стыке исторического и политического», которая воз­никла в начале 90-х гг. XX в. и стала одним из факторов этниче­ской мобилизации и консолидации адыгейцев, кабардинцев и чер­кесов в одну адыгскую этнонацию, а вместе с черкесской диаспо­рой - во всемирную черкесскую нацию.

В научном дискурсе, отмечают они, «черкесский вопрос» охватывает ключевые проблемы истории адыгов, причем системообразующим фактором в «новом» прочтении истории адыгов становятся Кавказская война и мухаджирство. Это масса сугубо академических вопросов, нуждающихся в широком, неполитизированном обсуждении кавказоведами, которые не должны за­мыкаться в своих группах по «интересам».

Политическое измерение «черкесского вопроса» назван­ные авторы видят в конструировании с опорой на гуманитарные науки (особенно историю) единого адыгского народа и на этой основе в изменении административно-территориального уст­ройства Северного Кавказа, создании единого адыгского субъ­екта Российской Федерации и государственной поддержке ре­патриации потомков адыгских мухаджиров.

И, наконец, «черкесский вопрос» получил новый импульс, но уже исключительно как форма информационной атаки на имидж Российской Федерации и попытка создания угрозы срыва Зимних Олимпийских игр в 2014 г. в Сочи. Новая ипостась «чер­кесского вопроса» связана с деятельностью режима М. Саакашвили в Грузии после фиаско его военной авантюры в Южной Осетии, подчеркивают В.Ф. Патракова и В.В. Черноус.

Таким образом, большинство экспертов определяют природу «черкесского вопроса» через его историческое и политическое со­держание. Разумеется, аналитическое значение их работ не исчерпывается приведенными выше общими определениями и оценками. Но представляется, что непосредственное отождествление политического содержания «черкесского вопроса» с историей, равно как и полное подчинение исторических интерпретации политическим соображениям, ограничивают возможности системного анализа.

В настоящей работе делается попытка различить истори­ческий, политический и системно-аналитический подходы к «черкесскому вопросу». Они, конечно же, тесно взаимосвязаны, но это не значит, что можно подчинять один из них другому.

Интерпретация «черкесского вопроса», базирующаяся на определенной оценке истории и актуального положения черкесов в России и за рубежом, целиком относится к сфере практической политики. Она выливается в признание или отрицание объективно­го существования «черкесского вопроса», в утверждение опреде­ленной трактовки его содержания, в отстаивание определенной политической позиции, в обоснование определенного его решения или отсутствия необходимости что-либо решать. В этом случае исторический или политологический анализ носят сугубо при­кладной характер, подчиняются тем или иным политическим инте­ресам, придавая этим интересам «объективный» характер.

Аналитически продуктивным представляется более широ­кое понимание объективности «черкесского вопроса». С исто­рической точки зрения, дело не сводится к тому, насколько «объективно» он интерпретируется той или другой стороной, важно, что имеется круг реальных явлений и фактов прошлого и настоящего, на основе которого строятся их «субъективные» оценки. Исторический подход к проблеме в этом случае имеет целью получение достоверных данных о конкретных обстоятельствах тех исторических явлений, которые ассоциируются с современным «черкесским вопросом», независимо от того, какие выводы для него следуют из этих данных.

С политической точки зрения важно, что «субъективная» или даже «неправильная» по­зиция других является для каждого участника объективной ре­альностью, которая ограничивает его возможности, которую он должен учитывать при построении собственной политики. Таким образом, аналитический подход нацелен не на выявление «сущ­ности» и «правильного» понимания «черкесского вопроса», а на фиксацию характеристик его наблюдаемого состояния, факторов и тенденций его динамики. Результаты такого изучения не могут целиком уместиться в рамки ни одной из существующих поли­тических стратегий, но могут учитываться всеми заинтересо­ванными сторонами и способствовать сближению их позиций.

Системно-аналитический подход может быть последова­тельно реализован, если исходить из максимально обобщенного понимания «черкесского вопроса». О «вопросе» в общественно-политической жизни обычно говорят в тех случаях, когда статус (положение, ситуация) некоего объекта или субъекта отношений является в данной их системе формально неопределенным, не­устойчивым либо спорным. Помимо объекта или субъекта, со­ставляющего собственно предмет вопроса, в эту систему отно­шений вовлечено, как правило, еще несколько участников.

Не­определенность или неустойчивость ситуации составляют необ­ходимое, но недостаточное условие возникновения того или иного «вопроса». Если статус-кво никем не оспаривается, во­проса нет. Он превращается в реальность, когда его кто-нибудь «ставит», «поднимает» и остается он на повестке дня до тех пор, пока для каждого из участников одностороннее его решение в своих интересах невозможно или сопряжено со значительными издержками и риском, либо пока не будет найдено согласован­ное решение, удовлетворяющее основных участников процесса.

С использованием предложенных критериев понятие «чер­кесский вопрос» в самой общей форме может применяться для обозначения исторических ситуаций, в которых наличный полити­ческий статус Черкесии и/или черкесов оспаривается и становится предметом взаимодействия (дискуссии, конфликта, сотрудничест­ва) но меньшей мере двух политических акторов, независимо от того, используется ли при этом соответствующий термин.

При таком подходе «черкесский вопрос» получает представле­ние не как обсуждаемый предмет, а как «ситуация обсуждения» этого предмета. И в этом качестве он возникает в истории не впервые.

"ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС" В ИСТОРИИ: ИСХОДНАЯ ФОРМА

Если говорить не в терминологическом, а в содержательно-политическом плане, «черкесский вопрос» возникает в середине XVI в, как вопрос о международно-политическом статусе тех или иных адыгских территориально-политических образований в сис­теме отношений России, Османской Турции и ее вассала Крымско­го ханства. С одной стороны, адыгские феодальные владения поль­зуются в таких условиях определенной свободой маневра и выбора привилегированного партнера, с другой - названные выше держа­вы предъявляют претензии на покровительство, преимуществен­ное влияние либо прямое господство над ними. Конфликты основ­ных субъектов данной системы отношений и ее эволюция в конеч­ном счете и привели к результатам, которые лежат в основе дис­куссий по современному «черкесскому вопросу».

С 1560-х гг. в фокусе дипломатического противоборства и военно-политической активности держав оказывается Кабарда. «Кабардинский вопрос» вычленяется из общеадыгского контекста, приобретает самостоятельное значение, но одновременно остается частью более широкого Кавказского вопроса. Международно-правовая фиксация, а затем и решение «кабардинского вопроса» приходятся на XVIII в. По Белградскому договору 1739 г. Россия и Турция признают Большую и Малую Кабарду «вольными», нейтральной буферной зоной - «барьерою» между владениями двух империй. По договору 1772 г. Крымское ханство признает Боль­шую и Малую Кабарду состоящими «в подданстве Российской империи». Наконец, Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. фиксирует отказ Турции от вмешательства в определение статуса Большой и Малой Кабарды, т.е. фактическое признание их принадлежности России.

Международно-правовое решение «кабардинского вопроса» не снимало для России проблему установления надежного контро­ля и имперского судебно-административного порядка на террито­рии Кабарды. Потребовалось еще полвека, чтобы с использовани­ем методов военно-политического давления, карательных экспеди­ций, экономической блокады решить эту проблему. Характерно, что завершающий этап этого процесса в первой четверти XIX в. сопровождался подлинной демографической катастрофой. Вслед­ствие происходившего с начала XIX в. переселения кабардинцев за Кубань, многочисленных карательных экспедиций и опустоши­тельной эпидемии чумы население Кабарды сократилось в разы.

С начала XIX в. Российская империя приступает к присоедине­нию Закавказья, что обостряет противоречия с Турцией, в том числе и на Северо-Западном Кавказе. По Адрианопольскому договору 1829 г. Турция признала, что «весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая включительно пребудут в вечном владении Российской империи». С точки зрения российских правящих кругов они обрели международно-правовое основание для установления сво­его суверенитета над «закубанскими» черкесами. Но в действитель­ности это привело только к смешению фокуса «черкесского вопроса» с Кабарды на Западную Черкесию. Черкесы не желали признавать над собой власти Российского императора и вступили на путь вооружен­ного сопротивления. Англия не признавала правомерности условий Адрианопольского договора и открыто настаивала на независимости Черкесии. Турция негласно поощряла черкесское сопротивление.

«Черкесский вопрос» стал одним из элементов восточного вопроса в международной политике второй трети XIX в. При этом он, как ранее «кабардинский вопрос», не имел общеадыгского масштаба. Его объем определялся не этническими, а геополитическими факторами, а динамика зависела от соотношения сил держав и эффективности черкес­ского сопротивления. Несмотря на поражение России в Крымской войне, попытки Англии на Парижском конгрессе 1856 г. включить в общее урегулирование решение «черкесского вопроса» оказались безуспешными. Тем самым в международно-политическом плане «черкесский вопрос» был снят с повестки дня, поскольку никто, кро­ме самих черкесов, не оспаривал теперь условия Адрианопольского мира. Но вновь, как и в случае с Кабардой после 1774 г., России еще предстояло военной силой утвердить свое господство в Черкесии. Завершение Кавказской войны, сопровождаемое масштабной этниче­ской чисткой и массовым изгнанием черкесского населения Северо-Западного Кавказа, подвело черту под «черкесским вопросом» в его первоначальной форме.

Таким образом, для бытования ранней формы «черкесского вопроса» характерно было то, что адыгский мир обладал фактиче­ской самостоятельностью, его внутренняя жизнь регулировалась собственной этносоциальной и этнокультурной традицией, и в этом смысле для черкесов не существовало «черкесского вопроса». Скорее, для них возникали «крымский», «османский», «русский» вопросы, суть которых сводилась к тому, как сохранить социально-политический статус-кво и свою независимость. Черкесский же вопрос как оспариваемый статус черкесов инициировался внеш­ними силами. Поскольку они преследовали геополитические цели, то «черкесский вопрос» практически никогда не определялся в эт­нических терминах и не привязывался ко всей исторической об­ласти Кавказа, населенной черкесами, - Черкесии - как к целост­ной территориально-политической единице. Предметом противо­борства держав оказывались либо более широкие (Кавказ, Север­ный Кавказ), либо более узкие (Кабарда, Западная Черкесия) поли­тико-географические и этнополитические единицы.

"ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС" В ИСТОРИИ: ОФОРМЛЕНИЕ СТРУКТУРЫ

Историческая ситуация, в которой оказались адыги после завершения Кавказской войны, демонстрирует, что актуализа­ция того или иного «вопроса» определяется не тяжестью поло­жения соответствующего субъекта, а его способностью активно добиваться изменения своей судьбы или наличием иных сил, заинтересованных в открытой постановке данного вопроса и располагающих необходимыми для этого средствами влияния.

Черкесы в Российской и Османской империи не имели ре­альных сил и возможностей для активной и массовой борьбы за свои интересы, и политическое «национальное движение» чер­кесов не развернулось ни в той, ни в другой империи. При этом надо учитывать, что термин «черкесы» в Османской империи применялся для обозначения представителей всех северокавказ­ских диаспорных групп, хотя количественно среди них преобла­дали выходцы с Северо-Западного Кавказа.

Применительно к России можно говорить о пассивном сопротивлении, об «уходе» малых групп черкесов в Осман­скую империю в надежде на лучшую долю и сохранение своей культурной и религиозной идентичности (позднее мухаджирство), о постановке адыгскими либерально-просветительскими кругами проблем социального и культурного развития и более эффективной интеграции черкесов в социально-политическую систему Российской империи.

В Османской империи аналогичные цели просвещения и социально-культурного развития преследовал ряд черкесских ор­ганизаций, возникших после младотурецкой революции 1908 г. В частности, цели «утверждения и укрепления торговых, про­мышленных и аграрных отношений и обеспечения нашего мак­симального продвижения вместе с другими османскими наро­дами по пути прогресса» провозглашало Черкесское общество единения и взаимопомощи (ЧОЕВ).

Вместе с тем, отмечает А.В. Кушхабиев, лидеры ЧОЕВ осознавали невозможность полноценного развития этноса в ус­ловиях диаспоры и ставили в качестве главной цели реэмигра­цию черкесов на Северный Кавказ. Эта цель подразумевала от­торжение Северного Кавказа от Российской империи и согласо­вывалась с внешнеполитическим курсом младотурков, постро­енном на доктрине пантюркизма.

Со своей стороны, Г.В. Чочиев фиксирует «достаточно выраженные этнореваншистские устремления» немалой части лидеров и рядовых членов северокавказской диаспоры. Их суть он видит в ожидании возможностей для реинтеграции диаспоры с освобожденной от российского господства родиной на основе какой-либо формы ее политического альянса с Портой, а при наиболее благоприятных условиях - репатриации на Кавказ за­рубежных черкесов.

Ученый-историк и президент Международной черкесской ассоциации в 2006-2009 гг. К.Ф. Дзамихов обобщает: «Пред­ставления об исторической родине на Кавказе, передаваемые в диаспоре от одного поколения другому, любовь к родному оте­честву и при малейшей возможности стремление вернуться на родину - все это постепенно сложилось как национальная чер­кесская идея, объединявшая адыгские этнические группы в еди­ное целое в странах проживания».

Теоретически эти устремления и «черкесский вопрос» в це­лом могли перейти в практическую политическую плоскость в си­туации острого международного кризиса, конфликта, войны, в ко­торую оказались бы вовлечены эти страны, либо в ситуации глубо­кого внутреннего кризиса, революции, государственного распада. Совпадение такого рода внешних и внутренних факторов имело место в период Первой мировой войны и в России, и в Турции.

Военные и политические круги Османской империи в хо­де войны предпринимали попытки не только военного, но и по­литического использования кавказских диаспор с перспективой возбуждения антироссийского движения на Кавказе и создания здесь конфедеративного государства - сателлита Турции и Австро-Германского блока. Для этого на протяжении войны был создан ряд организаций, деятельность которых имела опреде­ленный международный резонанс. В условиях войны они могли действовать на международной арене только под эгидой и кон­тролем османских властей. Но «черкесская тема» формулирова­лась представителями интеллектуальных элитных слоев диаспо­ры и не сводилась к подкреплению военно-политических целей Турции. Она отражала реальный исторический опыт и их собст­венные представления и стремления.

Инициировал и курировал эту деятельность черкес по происхождению маршал и сенатор Фуад-паша. А выступление представителя черкесов Исмаила Беданока на третьей конфе­ренции «Союза национальностей», состоявшейся в Лозанне 27-29 июня 1916 г., воплотило в себе то, что можно было бы назвать «феноменологией черкесского вопроса». Им были за­тронуты темы, которые формируют неустранимую внутреннюю структуру, концептуальное пространство, в котором движется вся­кий дискурс о «черкесском вопросе». Эти темы и сегодня оказы­ваются на слуху, когда обсуждается история российско-кавказских отношений.

И. Беданок подчеркивал, что присоединение Кавказа к России есть результат завоевания, не имеющего «ни одного ле­гального и логического довода», способного его оправдать; что Черкесия до завоевания представляла собой одну страну, кото­рую Россия первым же ударом разделила на две части - Запад­ную и Восточную Черкесию; что методы ведения войны были чрезвычайно жестокими и сопровождались уничтожением сел, разграблением имущества, убийством женщин и детей, истреб­лением и массовой гибелью населения от голода и холода; что период между 1858 и 1864 гг. был временем наибольших жестокостей русских, когда Россия вышвырнула за пределы их соб­ственной родины 750 тысяч жителей Западной Черкесин.

И. Беданок, понятным образом, не употребляет термин «геноцид». Но он вводит проблему в масштабный исторический контекст: «Современный цивилизованный мир всегда проклинает римских императоров Тита и Веспасиана, изгнавших народ Израиля с родины их предков и рассеявших его по четырем краям Римской империи. В XIX веке московиты совершили еще более отврати­тельное деяние, рассеяв народ, единственная вина которого за­ключалась в том, что он хотел сохранить свою политическую и национальную свободу». Характеризуя современную (на начало XX в.) ситуацию, он утверждал, что господство России в стране направлено на то, чтобы ассимилировать население - «уничто­жить национальный характер ее обитателей».

В заключение Исмаил Беданок заявил, что «черкесский на­род требует справедливой оценки мучений, которым он подверга­ется в течение века, а также того, чтобы он был освобожден от мо­сковского ига, стремящегося к его полному уничтожению».

Важно отметить, что все указанные темы и требования не обозначались терминологически как «черкесский вопрос». И. Беданок подчеркивал этнографическое и религиозное един­ство большинства народов Кавказа. Резолюция Кавказского ко­митета в Оттоманской империи от 15 октября 1915 г. просила «у имперского правительства Германии его мощную поддержку для осуществления национального идеала кавказцев, заключаю­щегося в создании нового государства».

Но из феноменологии «черкесского вопроса» нельзя уст­ранить и тот контекст, в котором он актуализируется. Ведь доминирующим фактором его восприятия российским государст­венным сознанием является именно контекст. И здесь нельзя отвлечься от того факта, что инспирировался и использовался он откровенно враждебными державами, находящимися на тот момент в состоянии войны с Россией.

В дальнейших событиях обсуждаемого в этом разделе пе­риода, связанных с поражением в войне, революциями и распа­дом Российской и Османской империй, «черкесский вопрос» не приобрел четко выраженного этно-национального определения именно как «адыгский» и в таком виде не возникал как само­стоятельная и сколь-нибудь значимая политическая проблема.

Национально-демократическое движение, оформившееся на Северном Кавказе после Февральской революции и вопло­тившееся в Союзе объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана, строило свою политическую программу на идее де­мократического федерализма для России и для Северного Кав­каза. Артикуляция в ее рамках отдельных «этнонациональных» политических программ была бы разрушительна для основопо­лагающих принципов движения. Черкесские деятели - участни­ки движения - ни в период деятельности Союза (1917), а затем Республики Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана (1918-1920), ни впоследствии не привносили в его повестку дня «черкесский вопрос» в какой-либо форме.*

В этнополитических процессах, развивавшихся в Кубанской и Терской областях вполне автономно на протяжении примерно года (март 1917 - март 1918), не прослеживаются мотивы черкес­ского ирредентизма или независимости. Для групп черкесского населения Майкопского и Екатеринодарского (условно - будущая Адыгея), Баталпашинского (условно - будущая Черкесия) отделов и Кабарды более насущными были вопросы регулирования их от­ношений с ближайшими соседями - казаками, ногайцами, абази­нами, карачаевцами, балкарцами, осетинами, ингушами.

В 1921-1922 и 1926-1928 гг. местная советская элита сыг­рала довольно активную роль в создании Кабардинской (затем Кабардино-Балкарской), Адыгейской и Черкесской автономных областей, но нет свидетельств постановки ими вопроса об объе­динении черкесов в рамках единого политико-административ­ного образования. Отсутствовало также какое-либо «несистем­ное» национальное движение в черкесской среде. Суждения о том, что советская власть целенаправленно и «искусственно» разделила «единый этнос» между тремя национально-государственными образованиями не имеют убедительных под­тверждений и основаны на экстраполяции в прошлое современ­ных этноидеологических представлений.** Территориально и ад­министративно черкесы были разделены еще в ходе Кавказской войны, и такая проблема (т.е. «черкесский вопрос») перед советской властью просто не возникала.

Что же касается национальной политики большевиков в 1918-1922 гг., то речь тогда шла не о том, что каждый «этнос» может иметь свою «государственность», а о том, что каждый народ должен принять советскую систему. То, что в последующей советской политико-правовой и историо­графической традиции закрепилось как «национально-государ­ственное строительство на Северном Кавказе», в реалиях начала 1920-х гг. представляло собой «советское строительство» в на­циональных областях региона. Советскую национальную авто­номию специалисты того времени определяли как «местную советскую власть в руках национальных низов», а понятие «национальная государственность» вошло в советскую госу­дарственно-правовую теорию только в середине 1960-х гг..

Автономные национальные области создавались не в це­лях формирования «национальной государственности», их тер­риториальные пределы определялись не на основании «истори­ческих территорий» того или иного народа, а по фактическому расселению национальных групп, по актуальным этнографиче­ским границам. Для черкесов они сложились как результат де­мографической катастрофы в ходе Кавказской войны, после­дующих перемещений населения и военно-административного «форматирования» территории Северного Кавказа, осуществ­лявшегося Российской империей. Поэтому, например, в Поста­новлении Президиума ВЦИК от 27 июля 1922 г. говорилось: «Выделить из Краснодарского и Майкопского отделов Кубано-Черноморской области территорию, ныне населенную черкеса­ми (адыгейцами), со включением в нее чресполосных селений и хуторов, с юртовыми землями и лесами, входящими в эту территорию, и образовать из таковой Черкесскую (Адыгейскую) автономную область...».

Активное участие представителей черкесской диаспоры Османской империи в военно-политических событиях, связан­ных с возникновением Турецкой республики, в определённой степени можно увязывать с актуальностью «черкесского вопро­са». Хотя после падения режима младотурок некоторые члены черкесских организаций отдавали приоритет действиям по обеспечению независимости исторической родины, в целом чер­кесы оказались расколоты между кемалистским и антикемалистским лагерями. Вместе с усилением националистических туркистских тенденций в кемалистском движении положение и перспективы черкесской общины становились шаткими. В оп­ределенные моменты кемалистская пропаганда использовала этнический фактор для дискредитации своих политических про­тивников из числа черкесов.

С другой стороны, деятельность оппозиционных кемалистам региональных черкесских лидеров в 1921 г. все больше смещалась в национально-политическую плоскость и вылилась в разработку планов создания на северо-западе Анатолии черкесского автономного образования под по­кровительством Греции и держав Антанты. Но утверждение на­ционалистического режима Кемаля Ататюрка положило коней этноориентированной активности представителей всех нацио­нальных меньшинств в Турции.

* * *

Таким образом, условия войн, революций и распада Рос­сийской и Османской империй в 1914-1923 гг. создали для чер­кесского мира ситуацию неустойчивости и неопределенности. В этом смысле возникла объективная политическая почва для новой постановки «черкесского вопроса». Содержание, форма и результаты его актуализации отражали как наследие истории, так и реалии первой четверти XX в.

Перед необходимостью этнополитического самоопределения в той или иной мере и форме оказались все группы черкесского на­селения на территориях бывшей Российской и бывшей Османской империй. Но возможности выработки единой общечеркесской про­граммы решения «черкесского вопроса» были весьма ограничены. Этому препятствовали различия в положении отдельных ареалов черкесского мира и недостаточная интенсивность информационного обмена, социальных связей и личных контактов.

Черкесский фактор в этнополитических процессах на Се­верном Кавказе не получил четкого целостного выражения. Он либо растворялся в «горском» интегризме, либо фрагментарно реализовался в локальных комплексах межэтнических отноше­ний в процессе становления советских автономий.

Черкесский фактор в Османской империи интегрировался в (гео)политические проекты правящих кругов империи относитель­но всего Кавказа или. по крайней мере, Северного Кавказа. Он ас­социировался с северокавказскими диаспорами в целом, но преоб­ладание среди них групп западнокавказского абхазо-адыгского круга не подвергается сомнению. Именно отсюда исходили идеи общего решения «черкесского вопроса» и именно поэтому в соот­ношении его элементов произошли кардинальные изменения.

Речь идет о том, что на исходе Кавказской войны ядро «чер­кесского вопроса» сводилось к фиксации территориально-полити­ческого статуса Западной Черкесии. Этносоциальные и этнодемо-графические последствия, а именно - очищение Северо-Западного Кавказа от черкесского населения вытекали из геополитических целей и военных соображений. Ситуация начала XX века демонст­рирует обратное соотношение территориально-политических и гуманитарных (социально-демографических) аспектов «черкесско­го вопроса». Теперь он подразумевает определение статуса групп ссКерокавказского («черкесского») населения, не укоренившегося окончательно в Османской империи. Но само стремление хотя бы части «черкесской» диаспоры к возвращению на родину ставило под вопрос территориально-политический статус Северного Кав­каза как интегральной части Российской империи. Достижение этой цели в тех условиях было бы невозможно без активного уча­стия внешних сил - Турции и других держав, к которым апеллиро­вали представители диаспоры.

Новые мотивы в звучании «черкесского вопроса» рас­сматриваемого периода связаны с социальными и культурными характеристиками новых черкесских элит. Теперь от имени чер­кесов выступают не черкесские князья, «старшины» и священ­нослужители, а люди, вошедшие в состав военной и граждан­ской бюрократии, интеллигенции в широком смысле слова Российской и Османской империй начала XX века. Три момента представляются здесь наиболее существенными.

Во-первых, в отличие от предшествующей исторической эпохи, когда статус Черкесии и черкесов оспаривался прежде все­го внешними силами, противоборствующими державами, теперь содержание «черкесского вопроса», его «феноменология» форму­лируются представителями международной черкесской общины, черкесской интеллигенцией прежде всего. В реальной политиче­ской практике того времени изменение положения дел в черкес­ском мире зависело в решающей степени не от самих черкесов, а от меры соответствия их интересов, запросов и стремлений (гео)политическим интересам держав. Но в социальном и поли­тическом дискурсе, в публичном «проговаривании» черкесских проблем этноисторический контекст постановки -черкесского вопроса» уже не растворяется в геополитическом контексте про­тивоборства империй, а приобретает самостоятельное звучание.

Во-вторых, отправным пунктом в постановке «черкесско­го вопроса» в первой четверти XX века неизбежно оказывалась оценка ключевого исторического события - завоевания Кавказа Россией и утраты большей частью черкесов своей родины. Но здесь обнаруживаются расхождения в историческом опыте раз­личных их групп. Поскольку для черкесов диаспоры реальные отношения и взаимодействие с российским обществом и госу­дарством прекратились с момента изгнания, то их отношение к России главным образом формировалось собственно этим собы­тием. Для черкесов, оставшихся на Северном Кавказе, социаль­но-правовое, экономическое, культурное взаимодействие с рос­сийским обществом и государством продолжалось и после за­воевания. И их отношение к России формировалось не только исторической памятью, но и ближайшим этносоциальным опы­том и поиском будущего. Выбор общего с Россией политиче­ского будущего мог основываться на социальных интересах и идеологических предпочтениях, но обоснование разрыва с Россией и независимости Северного Кавказа с необходимостью об­ращалось к историческим аргументам.

Так, Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Да­гестана в мае 1917 г. заявлял: «Свободные сыны гор, так дорого продавшие когда-то свою независимость самодержавной и чуж­дой для них в то время России, сумеют с еще большей энергией и мужеством отстоять свободу и счастье новой демократической теперь родной для них России...».

Но последующее политическое развитие внутри и вокруг России, неприятие большевизма привели лидеров Союза в мае 1918 г. к провозглашению отделения от России и создания незави­симой республики. Тем самым произошло их политическое смы­кание с деятелями из черкесской (северокавказской) диаспоры в Турции. Видимо, не случайно материалы съездов Союза были из­даны в 1918 г. в Константинополе Комитетом северокавказских политических эмигрантов в Турции - преемником созданного в 1915 г. с санкции Порты Комитета независимости Кавказа. И не случайно автор введения к этому изданию характеризовал про­возглашение независимости как логическое завершение истори­ческого процесса: «Кавказская война под предводительством Шамиля и черкесское освободительное движение; дороги вой­ны, невероятные по протяженности; политэмиграция горцев в Турцию; жестокая эпоха восстаний, мятежей, ссылка в Сибирь целыми деревнями; невыносимый труд; смертные казни; казни кавказцев приспешниками царей, и наконец все это увенчалось провозглашением независимого государства».

В-третьих, для групп черкесской интеллигенции в России и Османской империи наряду с последствиями Кавказской вой­ны еше одним источником неудовлетворенности положением своего народа являлось осознание его относительной социаль­ной и культурной отсталости по сравнению с Европой и наибо­лее развитыми сегментами российского и турецкого общества. Стремление к изменению такого положения связывалось не с возвращением к традиционным общественным устоям, а с включением черкесов в процессы современного развития.

В целом, при взгляде на период войн, революций, распада империй 1914-1923 гг., бросается в глаза, что на фоне открыв­шихся политических возможностей «черкесский вопрос» не получил четко выраженного и результативного политического развития. Но обнаружилась его сложная феноменология, отра­жающая и наследие истории, и новую социально-политическую структуру самого черкесского мира, и наличие альтернативных путей развития государств, где проживают черкесы, прежде все­го России и Турции. В известном смысле «черкесский вопрос» периода Первой мировой войны и вызванных ею революцион­ных потрясений можно рассматривать как зародышевую форму современного «черкесского вопроса».

СОВРЕМЕННЫЙ «ЧЕРКЕССКИЙ ВОПРОС»: КОНТЕКСТ, СОДЕРЖАНИЕ, ДИНАМИКА

В аналитических публикациях по «черкесскому вопросу» в качестве опорных событий чаше всего выступают завершающая фаза Кавказской войны и текущая политическая фаза, когда на­блюдается его обострение. Так. например, автор аналитического материала, размешенного на сайте Центра политических техноло­гий, Р. Бурнацева отмечает, что история современного «черкесско­го вопроса» восходит к Кавказской войне 1763-1864 годов, закон­чившейся утверждением Российского владычества на Западном Кавказе, а первое появление черкесского вопроса в современной политической повестке дня относится к 2008 году.

Как публицистические, так и аналитические работы концен­трируют внимание на содержательных аспектах «черкесского во­проса». Но не менее важно рассмотреть контекст, в котором он актуализировался и развивался, состав акторов, включившихся в дискуссии и борьбу вокруг современного «черкесского вопроса».

Условным рубежом, с которого фиксируется новый виток актуализации «черкесского вопроса», можно считать середину 1980-х годов, когда наметился глубокий поворот в условиях существования черкесов в СССР и в Турецкой республике, свя­занный с либерализацией и демократизацией общественно-политической жизни. В Турции все черкесские организации, закрытые после военного переворота 1980 г.. получают возмож­ность возобновить свою деятельность. В дальнейшем курс на присоединение к Евросоюзу закрепил и углубил процессы демократизации. В этих условиях возник целый ряд новых органи­заций, которые действуют как в составе двух федераций, так и в виде независимых клубов, фондов, деловых организаций, плат­форм, форумов, гражданских инициатив и т.д.

В СССР политика «гласности» и «перестройки» позволила группам черкесской интеллигенции создать организации, поста­вившие проблемы сохранения языка и национально-культурного возрождения адыгов. Можно согласиться с оценкой известного эксперта С. М. Маркедонова, что черкесская проблема, как и мно­гие другие этнополитические вопросы, не была «открыта» горба­чёвской перестройкой. В той или иной форме она и прежде обсу­ждалась историками, литераторами и присутствовала на уровне обыденного сознания. Но вряд ли можно поддержать его сужде­ние о том. что получив политический импульс от горбачевской либерализации, «черкесский вопрос» сразу же стал использо­ваться как инструмент в борьбе за власть и собственность.

Исходные стимулы этнонациональной мобилизации в го­родской среде черкесских интеллектуалов были заданы осозна­нием далеко зашедших процессов ассимиляции и реальностью перспективы скорой и полной утраты этнокультурной идентич­ности черкесами и в диаспоре и на родине. Активизация черкес­ского национального движения в конце 1980-х гг. развивается практически параллельно в России и за рубежом. Одним из мо­тивов его быстрого развития была вера в возможность восста­новления черкесского единства первоначально в рамках между­народной организации, символизирующей перспективу реаль­ного воссоединения черкесов на родине.

В мае 1991 г. в Нальчи­ке прошел первый Всемирный адыгский конгресс. В принятой на конгрессе Декларации говорилось: «Конгресс принял реше­ние и оповещает всех людей на Земле об учреждении Всемир­ной черкесской ассоциации (ВЧА), призванной изучать и решать общие проблемы братских адыго-черкесских народов, спо­собствовать сохранению их родного языка и культуры, восста­новлению их подлинной истории, обеспечению свободы веро­исповедания, консолидации усилий для сбережения своей на­циональной самобытности». В Уставе организации, зарегистри­рованной в России как Международная черкесская ассоциация (МЧА), ее создание связывалось с целями «этнического самосо­хранения, самоопределения и развития».

Таким образом, в конце XX в. «черкесский вопрос» впервые был поставлен как вопрос о консолидации и перспективах «гло­бального» адыго-черкесского сообщества в рамках черкесского национального движения, получившего международный характер.

Сразу же обозначились и основные тематические блоки, состав­лявшие структуру проблемы, - противодействие процессам куль­турно-языковой ассимиляции черкесов в странах их проживания: признание Кавказской войны и геноцида черкесов со стороны Рос­сийской империи в качестве главного источника их современных проблем; всемерное содействие репатриации. Идея восстановления исторической Черкесии как целостной территориально-полити­ческой единицы официально не выдвигалась в 1990-е гг. сколь-нибудь влиятельными организациями, но использовалась их «этнополитическими конкурентами» для дискредитации черкесского национального движения в глазах российского руководства.

Международная Черкесская ассоциация и отдельные чер­кесские организации в России и за рубежом на протяжении 1990-х гг. достаточно активно работали по первым трем направ­лениям. МЧА в середине 1990-х гг. напрямую обращалась к официальным (ООН) и «общественным» (Организация Непредстав­ленных Народов) международным организациям за поддержкой. Но говорить о попытках организации международного давления на Россию нет оснований. Таким образом, активность черкесского на­ционального движения не порождала напряжённости в отношениях с Российским государством, а «черкесский вопрос» не приобрел от­четливого и широкого общественного звучания ни внутри России, ни за рубежом. Здесь сыграли свою роль несколько факторов.

Во-первых, постановка национально-культурных проблем адыгов (черкесов) происходила в общем контексте «переформа­тирования» исторического сознания в России и мыслилась как его интегральная часть. Каких-либо дополнительных политиче­ских условий, связанных с ущербом для национальных интере­сов России, или элементов ультимативности она не несла. Ре­шение указанных проблем должно было стать одним из резуль­татов либерализации и демократизации российского общества и государства в целом. Сама возможность установить свободные контакты внутри черкесского мира, создать организационные структуры и открыто заявить о своих проблемах и стремлениях воспринималась как залог их конечной реализации. С другой стороны, международное (западное) сообщество всячески под­держивало ельцинский режим и не было заинтересовано в том. чтобы создавать ему дополнительные трудности из-за вопроса, не имеющего четкого политического звучания.

Во-вторых, становление международного черкесского дви­жения и постановка «черкесского вопроса» в глобальном кон­тексте совпали с периодом суверенизации российских автоно­мий. «Повышение уровня национальной государственности» черкесов в составе Российской Федерации; принятие конститу­ций и законодательных актов с нормами о государственных языках и культурно-языковой политике, о республиканском гражданстве и содействии репатриации: декларации высших органов государственной власти республик о признании и осуж­дении факта геноцида адыгов (черкесов) со стороны Российской империи - все это создавало впечатление, что «черкесский вопрос» находит свое реальное воплощение в государственных институтах и государственной политике.

В-третьих, на протяжении 1990-х гг. ряд обстоятельств не позволял «черкесскому вопросу в собственном смысле слова фокусировать на себе основное внимание политических акто­ров. Само международное черкесское движение, пожалуй, наи­большие усилия должно было затрачивать на поддержку абхаз­ского народа, и сотрудничество с Россией в этом вопросе было жизненно важным. С другой стороны, энергия черкесского на­ционального движения в отдельных республиках в значитель­ной степени поглощалась внутренними для этих республик этнополитическими коллизиями. Наконец, для России и междуна­родного сообщества доминантной проблемой в общей ситуации на Северном Кавказе оставалась проблема Чечни.

С рубежа 2000-х гг. намечается глубокий поворот в разви­тии указанных факторов.

В деятельности высшего государственного руководства темы демократизации и федерализма сменяются темами обеспе­чения территориальной целостности, единого конституционно-правового порядка, укрепления «вертикали власти». Конституции и законодательство республик очищаются от формального наследия периода «суверенизации» и приводятся в строгое со­ответствие с федеральной конституцией и законами. Иллюзии о совпадении вектора этнонациональных устремлений черкесско­го сообщества с общим направлением государственно-полити­ческого развития России теряют почву.

Далее, если в начале 1990-х гг. официальные властные структуры и национальные движения в «адыгских республиках Северного Кавказа имели общую повестку дня и были сопоста­вимы по степени влияния на внутренние этнополитические про­цессы, то к началу 2000-х гг. областей пересечения их задач и функций практически не осталось. Руководители республик су­мели лишить «Хасы» самостоятельности (Кабардино-Балкария), дистанцироваться от них (Адыгея) или игнорировать как марги­нальную оппозицию (Карачаево-Черкесия). Переход к назначаемости глав республик существенно подорвал возможности эффективного использования ресурса республиканских государ­ственных институтов в целях решения черкесского вопроса».

В целом к 2000-м гг. стало очевидно, что реального про­движения по основным аспектам «черкесского вопроса», как они определялись международным черкесским движением, дос­тигнуто не было. Культурно-языковая ассимиляция обусловлена столь фундаментальными по своей социальной природе и гло­бальными по масштабу факторами, что локальные и разрознен­ные законодательные, организационные, культурно-образова­тельные меры не могли оказать на них заметного воздействия. Несмотря на несомненную популярность абстрактной идеи возвращения черкесов диаспоры на историческую родину, сколь-нибудь массового движения такого рода не наблюдалось.

Фор­мальные условия репатриации целиком определялись федераль­ным законодательством и не содержали каких-либо преферен­ций для представителей черкесской диаспоры. Условия, с кото­рыми сталкивались на родине первые группы репатриантов, не стимулировали расширение переселенческого движения. Един­ственным, символически очень важным с точки зрения соответствия действий федеральных и республиканских властей нацио­нальным чувствам и ожиданиям черкесов, но весьма ограничен­ным по масштабам событием явилось переселение в 1998 г. в Адыгею группы косовских черкесов. «Дискурс геноцида», не­смотря на свободу публичного выражения, функционировал как своего рода «внутренняя речь» черкесского национального дви­жения и не имел политического эффекта вовне.

Черкесские национальные организации «первого эше­лона» (МЧА и «Хасэ» в республиках), не обладали идейным и организационным динамизмом, позволяющим компенсиро­вать указанные выше трудности и препятствия на пути реше­ния «черкесского вопроса». Короткая восходящая фаза их влияния и активности сменилась длительным застоем. Дан­ные, позволяющие считать, что организационный охват и общественное влияние «официальных» черкесских организаций в республиках на протяжении последних 15 лет возрастали, отсутствуют. Состав МЧА за двадцать лет практически не по­полнился новыми членскими организациями.

Но за это время в черкесском мире произошли глубокие социально-демографические и культурные сдвиги. В активную общественную жизнь вступили новые поколения, сформиро­вавшиеся в городской среде, более образованные и мобильные, владеющие современными информационно-коммуникационны­ми технологиями, способные создавать сетевые сообщества. Свобода выражения своих мыслей и позиций является для них естественным состоянием, а традиционалистские формы лояль­ности к государству или доминирующим национальным груп­пам им уже чужды. Существование в мультикультурной среде для них вполне привычно, при этом национализм как способ подтверждения групповой идентичности и база политического действия столь же правомерен для них, как и любая другая идеология.

Такие группы черкесской молодежи существуют в разных условиях - в России и на Ближнем Востоке, в Турции и Европе. Они во многом отличны друг от друга, но имеют и мно­го общего, отражая существенные характеристики современного «глобального» мира. Новая «волна» черкесского национализма зародилась в этой среде в 2000-е гг. Ренессанс черкесского нацио­нального движения происходил на фоне относительного снижения значимости других этнополитических проблем на Северном Кав­казе. В этих условиях обострение «черкесского вопроса» зависело, по сути, от стечения обстоятельств и от наличия организованных сил, способных и готовых на них откликнуться.

Очевидно, что существенные для развития «черкесского во­проса» новые обстоятельства могли возникнуть только в сфере те­кущей политической жизни, а действенную реакцию на них можно было ожидать от организаций, рассматривающих «черкесский во­прос» как вопрос политический. С этой точки зрения показатель­ной и весьма значимой стала активность движения «Черкесский конгресс». Оно организационно оформилось в декабре 2004 г. в Адыгее, но в дальнейшем приобрело характер межреспубликан­ской и даже международной сетевой организации.

Содержательно в его программных установках речь шла о классических темах «черкесского вопроса» - создание условий и осуществление мер по сохранению языка и культуры, призна­ние и осуждение геноцида черкесов со стороны Российской им­перии, обеспечение возможностей беспрепятственной репатриа­ции всем, кто этого пожелает. Но они выстраивались в четкую, логически обоснованную иерархическую систему.

Руководитель Адыгейского республиканского общественно­го движения «Черкесский конгресс» М.П. Берзегов подчеркивал, что ассимиляция, утрата языка и культуры черкесами, рассеянны­ми по всему миру в результате Русско-Кавказской войны, грозят полным исчезновением черкесского этноса. Решить эти проблемы невозможно без воссоединения народа на своей исторической ро­дине. Правовым механизмом реализации данного вопроса может стать признание Российской Федерацией факта геноцида, совершенного в отношении черкесского этноса в XIX-начале XX вв. М.П. Берзегов соглашался, что нужно работать в направлении сохранения языка и культуры. Но подчеркивал, что это не должно происходить ценой замалчивания главного - политического вопроса - возвращения изгнанных черкесов, воссоздания черкесского этноса на исторической родине.

Таким образом, «черкесский вопрос» был сформулирован как политическая стратегия, направленная на достижение ко­нечной цели и определяющая средства и «алгоритм» достиже­ния этой цели. Одновременно сформировался контингент акти­вистов, способных придать этой стратегии публичное звучание. За несколько лет возник целый ряд новых организаций практи­чески во всех странах проживания черкесов. Для их деятельности характерно использование современных «сетевых» способов мо­билизации и координации, осуществление публичных «уличных» акций, провозглашение своих целей не в форме обращений и просьб, а в форме требований к властям, настойчивость в привлечении внимания международного сообщества и европейских ин­ститутов к проблемам черкесского народа.

Общий ход политического процесса давал и поводы для осуществления ими политических акций. В ряде обзорных и аналитических публикаций достаточно подробно охарактеризованы факторы, обусло­вившие процесс дальнейшего «обострения черкесского вопроса». Отмечают попытку запустить процесс реинтеграции Адыгеи в состав Краснодарского края с соответствующим понижением ее статуса как субъекта Федерации (2005-2006); решение МОК о проведение зимних Олимпийских игр 2014 г. в Сочи, причем российская сторона полностью игнорировала исторический фон и статус черкесов как коренного народа Восточного Причерно­морья (2007); включение зарубежных центров и сил в публич­ную активность вокруг «черкесского вопроса», кульминацией которой стало официальное признание парламентом Грузии геноцида черкесов со стороны Российской империи (2011).

Здесь представляется важным обратить внимание на то, что речь должна идти не просто о количественных показателях «движения» однажды возникшей проблемы, но о складывании специфических характеристик современного «черкесского во­проса» как социально-политического явления начала XXI в.

Анализ первого из указанных выше сюжетов позволяет вычленить несколько существенных аспектов.

Прежде всего, здесь проявилось открытое противостояние черкесского национального движения и российских государст­венных властей по крупному внутриполитическому вопросу. Проект объединения Республики Адыгея с Краснодарским кра­ем отражал стратегическую установку политического руково­дства страны не просто на «укрупнение» регионов, но и на окон­чательное выхолащивание политико-правового содержания жи­вучих представлений о республиках в составе РФ как форме «национальной государственности» тех или иных народов. И первая попытка реализовать эту установку применительно к республикам Северного Кавказа была провалена в результате «черкесского сопротивления».

Далее, хотя цель сохранения статуса Республики Адыгея объединяла самые широкие слои черкесского населения и чи­новничества, включая президента республики Х.М. Совмена, наиболее заметную роль в публичной активности вокруг конфлик­та сыграли национальные движения нового поколения, такие как «Черкесский конгресс». Что еще более важно с точки зрения пер­спективы, в борьбу по вопросу, составляющему «внутреннее дело» Российской Федерации, были, может быть, впервые вовлечены черкесские организации диаспоры. Было объявлено о создании Всемирного комитета солидарности с Республикой Адыгея, цель которого определялась как поддержка адыгского (черкесского) народа в сохранении его государственности и легитимных прав человека и нации, а предмет деятельности - как солидарность с Адыгеей против недемократических и противоправных дейст­вий России. Координаторы комитета действовали в Иордании. Израиле, Турции. Канаде, США, Европе.

Одновременно и в связи с борьбой в защиту Адыгеи разво­рачивалась кампания за признание геноцида черкесов со стороны Российской империи. И эта кампания отличалась от прежних спорадических выступлений черкесских организаций на тему ге­ноцида широтой и интенсивностью осуществляемых акций.

1 июля 2005 года «Черкесский конгресс» направил обра­щение с приложением архивных документов в Государственную Думу РФ о признании геноцида черкесского народа и получил отрицательный ответ 27 января 2006 гола. М.П. Берзегов впо­следствии открыто признал, что «было мало надежд на то, что сегодняшний политический режим России» способен на такое признание. Этот шаг был предпринят с определенной целью -получив отказ от Российской Федерации, иметь основание для прямого обращения в международные структуры.

11 октября 2006 года 20 черкесских организаций из 9 стран по инициативе общественного движения «Черкесский конгресс» Республики Адыгея обратились в Европарламент с просьбой признать геноцид черкесов, совершенный Российским государ­ством с конца XVIII до начала XX вв.

Таким образом, тема сочинской Олимпиады возникла в ус­ловиях, когда «черкесский вопрос» уже вступил в фазу обострения. К этому времени стала очевидной безрезультатность прежних форм его постановки; развернулась активность организаций нового поколения, представляющих черкесское национальное движение. В их трактовке «черкесского вопроса» на первый план выдвинулся политический аспект, а в фокусе политического действия оказа­лось требование признания геноцида черкесов. Произошло вовле­чение черкесских организаций диаспоры в политические коллизии с Российским государством. Черкесская тема вошла в повестку дня международного научного сообщества, неправительственных ор­ганизаций и европейских институтов.

В этих условиях политические руководители, государст­венные ведомства и экспертные группы, оформлявшие и продви­гавшие заявку на проведение зимних Олимпийских игр 2014 г. в г. Сочи, проявили некомпетентность, политическую глухоту, полное равнодушие (если не откровенное презрение) к истори­ческой памяти и национальным чувствам черкесов.

«Многих представителей адыгской интеллигенции на Се­верном Кавказе и в диаспоре возмутило то, что в июле 2007 г. во время презентации сочинской олимпийской программы в Гва­темале Владимир Путин, перечисляя прежних жителей Сочи, назвал греков, колхов и казаков, но ни единым словом не упо­мянул черкесов, - отмечает СМ. Маркедонов. - Более того, на Олимпиаду в Ванкувере Олимпийский комитет России в качест­ве представителей Кубанского региона (где расположен Сочи) и его культуры отправил казачий хор, в то время как отношения черкесов и казаков были крайне непростыми» .

В совокупности публичных манифестаций и заявлений, вы­ражающих протест черкесских организаций против проведения Олимпийских игр 2014 г. в Сочи, важно разглядеть не просто хро­нику событий, динамику политической конъюнктуры, но и струк­турные характеристики современного «черкесского вопроса».

Во-первых, наибольшую активность в движении протеста проявили черкесские организации диаспоры. Организационный комитет движения «No Sochi 2014» состоит исключительно из зарубежных черкесских организаций. Резонанс и эффект от их выступлений определялись не масштабностью представляемых ими диаспорных групп, а характером лозунгов, способностью проводить скоординированные международные акции и привле­кать медийное внимание. На первых «антисочинских» демонст­рациях, синхронно организованных в Нью-Йорке и Стамбуле 4 октября 2007 г., более 200 активистов черкесской диаспоры скандировали лозунги: «Свободу и право Черкесии!», «Нет рос­сийской лжи и лицемерию!», «Сочи - земля геноцида!», «Нет Олимпиаде на крови!», «Путин, не пытайся построить свой ав­торитет на черкесских могилах!». То есть осуждению подверга­лась именно политика современной России.

В дальнейшем эта тенденция получила развитие и закреп­ление. Теперь ежегодные памятные акции, проводимые органи­зациями диаспоры 21 мая (день завершения Кавказской воны, ознаменованный 21 мая 1864 г. парадом русских войск на Крас­ной Поляне), сопровождаются выдвижением претензий и требо­ваний к Российской Федерации. Существенная новизна полити­ческого контекста всех этих акций заключается в их привязке к весьма чувствительному для России вопросу о перспективах сочинской Олимпиады. Черкесское национальное движение обрело некоторые возможности для нанесения ощутимого ущерба государственным интересам и международному престижу стра­ны, и игнорировать эти возможности Россия не может.

Во-вторых, призывы признать геноцид и отказаться от про­ведения Олимпиады в Сочи были адресованы международным ак­торам и сами по себе были достаточно простыми и ясными. Но эти призывы переплетались с комплексом внутрироссийских проблем. Поводом для упомянутой выше акции 4 октября 2007 г. послужило и празднование в РА, КБР и КЧР 450-летия добровольного вхож­дения в состав России». В тот же день от имени черкесской ди­аспоры в США было направлено Обращение к Президенту РФ В.В. Путину и Парламенту (Федеральному Собранию) РФ, в ко­тором содержится протест и против проведения Олимпиады в Сочи, и против «ложной латы 450-летия «добровольного вхож­дения» Черкесии в состав России».

С другой стороны, тема геноцида и «разделенности» народа актуализировалась для черкесских организаций в России и за ру­бежом и в связи с событиями текущей внутрироссийской и ре­гиональной политики. Ее подпитывали события в КЧР, КБР и РА, которые, по мнению черкесских активистов, ставили адыгское население этих республик в ущемленное или уязвимое положе­ние. Речь шла о конфликтах в процессе распределения властных ресурсов в Карачаево-Черкесии между карачаевцами и черкесами в 2008 г. и в процессе распределения земель между муниципаль­ными образованиями в Кабардино-Балкарии в 2008-2009 гг. в соответствии с Федеральным законом № 131. После создания Се­веро-Кавказского федерального округа в начале 2010 г. Адыгея была оставлена в составе ЮФО, что оживило опасения по поводу намерений федеральной власти провести поглощение Адыгеи Краснодарским краем. Все это так или иначе связывалось с последствиями Кавказской войны и политикой советского государ­ства, направленной на «искусственное разделение народа».

Чрезвычайный съезд черкесского народа, созванный в но­ябре 2008 г. в связи с внутренними этнополитическими колли­зиями в Карачаево-Черкесии, встретил аплодисментами озву­ченный от имени черкесской молодежи республики лозунг об объединении черкесов Кавказа в единую республику и принял решение создать комитет для подготовки соответствующего об­ращения к федеральным властям.

Вопрос объединения черкесов (адыгов) Кавказа в единую республику был поставлен здесь не впервые. О возможности такого объединения заговорили в некоторых адыгских общест­венных организациях и на страницах научных изданий после распада СССР. Однако еще в самом начале 1990-х гг. в публич­ное пространство была выброшена формула «Великая Черкесия». Известный ученый и общественный деятель П.М. Иванов в 1997 г. в своей работе указал, что это понятие было введено в анализе ситуации, выполненном в 1990-1991 гг. военными экспертами Северо-Кавказского военного округа и использовалось ими, по сути, в качестве пугала. Но тем самым надолго затруднилось рациональное обсуждение вопросов регионализации управления и реструктуризации системы регионов примени­тельно к Северному Кавказу вообще и к его адыгскому ареалу в особенности.

В основном докладе на форуме кабардинских (адыгских) общественных организаций КБР в начале апреля 2009 г. П.М. Иванов вновь настаивал на неправомерности ото­ждествления идеи единого «адыгского» субъекта Федерации и идеи «Великой Черкесии». Последняя муссируется в «информа­ционной войне против адыгов» и получает в ней этносепаратистское толкование, что превращает ее в провокационную по су­ти. Он подчеркнул при этом, что проблема разделенного адыг­ского народа существует, что этот вопрос требует отдельного разговора, он очень непростой, но разрешимый.

В Декларации движения «No Sochi 2014» решение Прези­дента Д.А. Медведева от 19 января 2010 г. о создании Северо-Кавказского федерального округа с исключением из его состава Адыгеи определялось как официальное признание Северного Кавказа зоной опасности. А черкесские общественные органи­зации в России выразили мнение, что адыгов снова разобщили специально, с целью так или иначе лишить Адыгею статуса са­мостоятельного субъекта Федерации.

В-третьих, в каждой из этих ситуаций обнаруживалось, что «черкесский вопрос» в сознании черкесских активистов вы­ступает как «блок», как интегрированная структура, в которой каждый элемент, будучи «активизирован», приводит в движение все остальные элементы. И все же отношение к сочинской Олимпиаде и проблеме единого «черкесского» субъекта Феде­рации на Северном Кавказе стало зримым фактором политиче­ского размежевания в международном черкесском движении. Подавляющее большинство черкесских организаций «второго эшелона», возникших в течение последних десятилетий в диас­поре, категорически выступило против проведения Олимпий­ских игр в Сочи, тогда как МЧА и черкесские организации в России ограничились требованием проявить уважение к исторической памяти и национальным чувствам черкесов и достойно отразить в информационном сопровождении и культурной про­грамме Олимпиады историю и культуру черкесов как коренного народа Российского Причерноморья.

Аналитики отмечают, что против проведения Олимпиады в Сочи выступает единственная черкесская организация в Рос­сии «Черкесский конгресс», который является и наиболее по­следовательным в формулировании и отстаивании этих позиций в медийном пространстве. Вместе с тем, комментируя Мемо­рандум о безусловной поддержке черкесскими общественника­ми Олимпиады, подписанный руководителями трех обществен­ных организаций КБР - Союза Абхазских добровольцев, Коор­динационного совета адыгских общественных организаций и «Адыгэ Хасэ», Н. Нефляшева акцентирует два существенных момента. Во-первых, широкую критику меморандума в адыг­ском медиа-пространстве. Во-вторых, то, что в Меморандуме впервые в официальных документах, исходящих от черкесских общественных организаций, «тема Олимпиады» отделяется от «пакета» целей черкесских движений и помещается исключи­тельно в культурно-просветительную нишу.

В ноябре 2008 г. на Чрезвычайном съезде черкесского наро­да в г, Черкесске, в котором участвовали представители черкесских национальных движений Республики Адыгея, Причерноморской Шапсугии и Кабардино-Балкарской Республики, никто открыто не выступил против декларации об объединении трех субъектов РФ, где живут адыги (черкесы), в единую республику в составе Рос­сийской Федерации. Но в дальнейшем стало очевидно отсутствие единодушия среди деятелей национального движения по этому вопросу. «Адыгэ Хасэ» Адыгеи подтвердила свою позицию, а ее лидер А. Хапай еще ранее высказался в том смысле, что альтерна­тивы объединению адыгов нет.

Руководитель «Адыгэ Хасэ» Кабардино-Балкарии М. Хафицэ, во время съезда заявил: «Безусловно, все наши действия должны быть в согласии с Россией и в консенсусе с окружаю­щими нас народами, но мы будем настойчивы». Но затем он вы­разил мнение, что вопрос об объединении поставлен прежде­временно и организациями, которые не могут говорить от имени целых народов.

Со своей стороны М.П. Берзегов оценил идею объединения трех республик как «классическую провокацию», как явную по­пытку переориентировать вектор усилий черкесских организаций с международного права на российское законодательство. Но в рам­ках последнего нет шансов на достижение результата – «восста­новление целостности черкесского этноса на своей исторической территории, втом числе включая всю нашу диаспору».

Таким образом, тема сочинской Олимпиады и сопутствую­щие ей вопросы способствовали выдвижению «черкесского вопро­са» на заметное место в российском и международном медийном и политическом пространстве, но в то же время они показали его сложность. С точки зрения сложной структуры «черкесского во­проса», вариативности и конфликтности связанных с ним полити­ческих стратегий следует рассматривать и третий из упомянутых выше факторов его развития - вовлечение зарубежных аналитиче­ских центров и политических сил, кульминацией которого стала резолюция Парламента Грузии 20 мая 2011 г. о признании геноци­да черкесов, осуществленного Российской империей.

В целом в 2006-2007 гг. произошел принципиальный по­ворот в отношении «международных структур» к черкесской проблематике. Некоторые из них включили ее в собственные программы действий и превратились из «апелляционных ин­станций» в инициаторов или полуофициальных спонсоров раз­личных публичных мероприятий, осуществляемых в контексте научной и общественной экспертизы «черкесского вопроса». Прежде всего это относится к Джеймстаунскому фонду (США), который организовал в 2007-2009 гг. в университетах США че­тыре конференции и ряд семинаров, посвященных теме «чер­кесского геноцида».

Российские эксперты, как правило, подчеркивают связь этой организации с Центральным разведывательным управлени­ем США и рассматривают как один из инструментов, исполь­зуемых «геополитическими противниками» России. Но с анали­тической точки зрения недостаточно разоблачительных конста­тации. Не менее важно отметить, что американские специалисты в области планирования политики и организации общественных кампаний в поддержку американских целей в различных регионах в какой-то момент обратили внимание на черкесское национальное движение, занялись изучением «черкесского вопроса» и, видимо, обнаружили в нем определенный ресурс, который может быть за­действован в подходящей ситуации.

Не исключено, что накоплен­ный таким образом информационный и концептуальный багаж послужил одним из источников формирования после 2008 г. ново­го политического курса Грузии по отношению к Северному Кавка­зу. Отсюда следуют определенные уроки для носителей «чер­кесского национального интереса» и для носителей «российско­го государственного интереса». Их политика должна строиться не на простом и «непосредственном» выражении своего интере­са, а на анализе сложной реальности, в которой действуют дру­гие независимые и интеллектуальные акторы, способные предпринимать опережающие действия и создавать тем самым «сложности» для черкесской и российской политики.

С 2006 г. в Европарламенте проводятся слушания по раз­личным аспектам «черкесского вопроса» - «Черкесские дни». Они не являются официальными мероприятиями, которые про­водит Европарламент как институт, а носят общественный ха­рактер. Их организует Федерация европейских черкесов, и про­ходят они при поддержке отдельных депутатов, выступающих от своего имени. Но такие слушания приобрели регулярный ха­рактер (в июне 2012 г. прошел седьмой Черкесский день в Европарламенте), и черкесская тема все более укореняется в евро­пейском публичном пространстве. Весьма важно, что эта тема подается в контексте доминирующего в Европе дискурса «прав и свобод» человека. Показателен с этой точки зрения принятый участниками шестого Черкесского дня в Европарламенте (ноябрь 2011 г.) документ, озаглавленный «Декларация самоопределения и государственности автохтонного коренного черкесского народа: нации в изгнании».

События, связанные с участием «грузинского фактора» в раз­витии «черкесского вопроса», хорошо иллюстрируют сказанное. Действия России в ответ на попытку Грузии вооруженным путем решить для себя югоосетинекий и в перспективе абхаз­ский вопрос - силовое пресечение агрессии, а затем признание независимости Южной Осетии и Абхазии - открыли возмож­ность сближения с Россией черкесских организаций диаспоры и укрепления лояльности российских черкесов. Но получить раз­витие и закрепление эта тенденция могла, если бы обнаружи­лась способность Российского государства на какие-то реальные или хотя бы символические шаги, свидетельствующие о жела­нии понять проблемы, волнующие черкесское национальное сознание, и способность сообщества черкесских активистов на рациональные и скоординированные встречные шаги. Ни того, ни другого не наблюдалось, а иные факторы поддерживали на­пряженность вокруг «черкесского вопроса».

В этих условиях Грузия существенно пересмотрела прин­ципы своего позиционирования на Кавказе. Ставка была сделана на использование механизмов интеграции, обеспечивших ста­новление Европейского Союза.

Перевод заявленного курса на создание -свободного, ста­бильного и единого Кавказа» из области риторики в область практических действий начался с 2010 г. В отношении Абхазии и Южной Осетии была объявлена стратегия «Вовлечение через сотрудничество», но она получила расширенное толкование, охватывая и Северный Кавказ: «Нет Северного и Южного Кав­каза - есть один Кавказ, который принадлежит мировой цивили­зации» - заявил М. Саакашвили на сессии Генеральной Ас­самблеи ООН 23 сентября 2010 г.

В этом контексте в современной Грузии стала разрабаты­ваться черкесская тема, и этот процесс получил свое логическое завершение 20 мая 2011 г, принятием резолюции Парламента Грузии о признании геноцида черкесов, осуществленного Рос­сийской империей. Этот шаг рассматривается чаще всего как проявление враждебности грузинского руководства к России, его стремления нанести ущерб российским интересам при каж­дом возможном случае в отместку за свое поражение в августе 2008 г. Обсуждается вопрос, в какой мере этот шаг может по­влиять на перспективы сочинской Олимпиады. Но усложнение ситуации вокруг «черкесского вопроса» можно отметить неза­висимо от оценки указанных перспектив.

Для России включение темы «геноцид черкесов» в кон­текст государственной политики суверенного государства, имеющего тесные стратегические отношения с США, Евросою­зом и НАТО, означает, что получил политико-правовое оформ­ление и существует теперь в готовом виде еще один инструмент, который может быть использован для международного давления на нее. Кто, когда и по какому поводу использует этот инструмент, зависит от обстоятельств, предугадать которые в их конкретном виде невозможно.

Шансы на присоединение к Грузии других государств в обозримом будущем невелики, но это может служить лишь слабым утешением. Во-первых, если хотя бы Эстония (наи­более вероятный кандидат) предпримет соответствующий шаг, это уже станет «прорывом». Во-вторых, Грузия может остаться един­ственным государством, признавшим геноцид черкесов, но она, во всяком случае, не будет осуждена за это международным сооб­ществом и не окажется в изоляции. Напротив, ее политика оформляется как органичная часть политики глобальной инте­грации, опирающейся на «универсальный порыв к свободе» и реализующей активное международное вмешательство «с целью поддержать демократические движения и сдержать тех, кто хо­чет их подавить». Выступая на Мюнхенской конференции по безопасности в мае 2012 г., М. Саакашвили подчеркивал как раз изолированность России и обреченность ее политики, противо­речащей чаяниям народов. А новая кавказская стратегия Грузии была поддержана Советом Европы, Евросоюзом, ООН-ОБСЕ и Государственным департаментом США.

Для черкесского национального движения признание ге­ноцида черкесов на международном (государственном) уровне на первый взгляд означало качественный перелом в процессе достижения одной из его общих целей. Но уже в ходе подготов­ки решения обнаружилось расхождение позиций. Активисты черкесских организаций диаспоры принимали участие в тбилис­ских конференциях в марте и ноябре 2010 г. (уже участники первой обратились к Грузии с просьбой о признании геноцида черкесов), а «Черкесский конгресс» и целый ряд зарубежных черкесских организаций обращались к грузинскому парламенту с призывами об ускорении процесса.

В то же время черкесские организации из России практи­чески не были представлены на упомянутых конференциях, а их реакция на решение грузинского парламента была далеко не единодушной, хотя все они однозначно оценивают события XVIII-ХIX вв. как геноцид. Причина в том, что собственные представления и цели черкесскому национальному движению приходится продвигать в сложном политическом контексте. В данном случае расхождение позиций отражало и трудность пре­одоления негативного фона грузино-черкесских взаимоотноше­ний в связи с грузино-абхазским конфликтом, и неизбежные ос­ложнения в абхазо-черкесских отношениях, и главное - различный подход к выстраиванию отношений с современным Российским государством.

В конце 2010 г. было объявлено о соз­дании Совета черкесских организаций Российской Федерации с целью координации действий и с перспективой создания единой черкесской организации. «Черкесский конгресс» отказался вой­ти в Совет. В одном из комментариев указывалось, что пробле­ма в характере и стиле взаимодействия с Российской Федераци­ей: «Черкесским общественным объединениям нельзя вести со страной ультимативный разговор, в диалоге должны присутст­вовать сдержанность и толерантность. Но эти качества присут­ствуют не во всех черкесских общественных объединениях, что и является основным противоречием между разными черкесскими организациями».

Отсутствие единства стало очевидным весьма скоро. Уже 29 мая 2011 г. от имени восьми из девятнадца­ти членов Совета черкесских общественных организаций РФ бы­ло направлено благодарственное письмо Парламенту Грузии с высокой оценкой принятого им решения. В то же время МЧА и ряд организаций и деятелей черкесского национального дви­жения в России восприняли его сдержанно или негативно, расценив как провокационную и антироссийскую акцию.

На споры, сопровождающие памятные мероприятия 21 мая 2012 г. на Западном Кавказе, обращает внимание научный со­трудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО (У) МИД России Николай Силаев: «Здесь видна борьба между «официальными» и «неофициальными» черкесскими ор­ганизациями и внутри этих организаций. С одной стороны, есть желание укрепить черкесскую идентичность, с другой стороны, есть опасения, что какие-то слишком радикальные лозунги и призывы могут вызвать резкую реакцию властей».

Такие же выводы делает С. Жемухов из наблюдений за ситуацией в черкесских организациях Турции: «Отношение к России является главным моментом разногласий между черкес­скими организациями в Турции. Накануне 21 мая активисты не смогли договориться и оказались разделены на пять групп».

Н. Нефляшева указывает, что большинство черкесских лидеров не питают иллюзий относительно политических намерений Грузии использовать черкесскую тему в своих целях. Они признают, что заявление грузинского парламента о геноциде черкесского народа со стороны Российской империи, безуслов­но, является частью геополитической игры Грузии на Северном Кавказе, что черкесская проблема, черкесская трагедия послу­жили инструментом для активизации процессов возвращения Грузии на Кавказ. Она также считает очевидным, что контакты черкесских организаций с Грузией обусловлены тем, что поли­тическая элита России в течение многих лет замалчивала те обращения, которые направлялись в федеральный Центр черкес­скими общественными организациями России.

Но все это и говорит о том, насколько сложно внутри са­мого черкесского мира согласовать «политику идентичности» с геополитикой. К тому же обсуждаемая акция грузинского пар­ламента совпала по времени с развертыванием «арабской вес­ны». Черкесская тема присутствует в двух наиболее острых и сложных ситуациях, наблюдающихся в арабском мире, - Ли­вийской и Сирийской. С одной стороны, она выступает как во­прос о позиционировании черкесских диаспорных групп во внутренних процессах в этих странах, с другой стороны, в слу­чае с сирийскими черкесами, оказавшимися в значительной сво­ей части в тяжелой гуманитарной ситуации, - как проблема ре­патриации. В целом события «арабской весны» подкре­пили базовый тезис черкесского национального движения о том, что «черкесский вопрос» является реальностью и носит между­народный характер, а не представляет собой искусственную конструкцию, создаваемую мифотворцами от этнополитики. Но одновременно эти события еще раз обнаружили сложную при­роду современного «черкесского вопроса».

* * *

Таким образом, на рубеже XX-XXI вв. «черкесский вопрос» вновь стал реальностью общественно-политической жизни стран проживания черкесов и обрел характеристики международной проблемы. В современной, исторически «третьей», форме своего бытования он демонстрирует и черты преемственности, и качест­венную новизну по отношению к предшествующим формам.

Преемственность связана с тем, что статус черкесского сообщества в современном мире сохраняет структурную анало­гию с его положением в начале XX в. - положением разделен­ного народа. Отсюда устойчивость феноменов черкесского на­ционального сознания: Кавказская война и изгнание как «нача­ло», рассеяние и этнический кризис как тяжелая реальность, воссоединение и возрождение как цель.

Но в конце XX в. «черкесский вопрос» впервые был по­ставлен вполне самостоятельно самими черкесами, и он впервые был поставлен применительно к черкесам (адыгам) как «гло­бальному» этническому сообществу. В своих прежних истори­ческих формах в зависимости от геополитических интересов держав он либо привязывался к различным фрагментам черкес­ского мира (Кабарда, Западная Черкесия), либо растворялся в более широких геополитических единицах (Кавказ, Северный Кавказ) и этнических конгломератах (горцы, черкесы, как северокавказские диаспоры в целом).

В условиях современного глобализирующегося мира, ин­тенсивных международных коммуникаций и открытости ин­формационного пространства общечеркесская национальная программа не просто была сформулирована. Она, по сути, полу­чила институционализацию в совокупности черкесских органи­заций, действующих по всему миру. Свыше двух десятилетий они присутствуют в культурном и политическом пространстве современного мира. Следует особо подчеркнуть, что в этом от­ражается не только внутренняя энергия черкесского националь­ного движения, но и общие условия глобальной интеграции и де­мократизации. Если бы, скажем, в России и Турции в 2000-е гг. так же, как в начале 1920-х гг. установились авторитарные идеократические или националистические режимы, свободные от идейно-политического влияния извне, то динамика черкес­ского национального движения была бы иной, и «черкесский вопрос - был бы уже «снят» с повестки дня.

Но опыт 2000-х годов явственно обнаружил, что попытка перевести идеальные представления о конечных национальных целях в алгоритм политических действий, осуществляемых бес­компромиссно на основе представлений только о собственных правах и интересах, приводит к политическому размежеванию в черкесском национальном движении.

Здесь сказывается противоречивость воздействия между­народно-политических факторов на развитие «черкесского во­проса». С одной стороны, современный международный кон­текст не сопоставим с ситуацией периода первой мировой вой­ны, когда «черкесский вопрос» инспирировался державами, на­ходящимися в состоянии войны с Россией, в своих военно-политических целях. Сегодня воздействие «внешних факторов» не сводится к интригам геополитических соперников. Практика использования западными державами демократических ценно­стей и гуманитарных мотивов в своекорыстных интересах не дает оснований для отбрасывания этих ценностей и мотивов как несущественных или не имеющих отношения к «черкесскому вопросу». Спецслужбы и «недружественные» политические си­лы за рубежом могут пытаться использовать в своих целях что угодно. Несмотря на это, деятельность черкесских активистов диаспоры в целом остается частью демократической граждан­ской активности в Турции, Европе, США.

С другой стороны, и геополитическое соперничество, и военно-политические кон­фликты остаются реальностью той международной среды, в ко­торой существует современный «черкесский вопрос». Полностью изолировать формы его политического бытования от их влияния невозможно. Вопрос заключается в том, будет ли он превращен в средство решения иных задач иными субъектами или сохранит самостоятельное значение и будет решаться теми, для кого он имеет жизненно важное значение. Есть только два коллективных субъекта отношений, для которых «черкесский вопрос» выражает или затрагивает их поистине жизненные ин­тересы и для которых его решение носит характер самостоя­тельной крупной задачи - это сами черкесы и Россия.

Фундаментальная проблема современной российско-черкесской «ситуации обсуждения- положения и перспектив черкесского сообщества заключается в том, что предмет обсуж­дения представляется сторонам как существующий в разных плоскостях. Для черкесских активистов и интеллектуалов «чер­кесский вопрос» - это ключевой вопрос этноисторической эво­люции адыгов. Это еще одна развилка исторической траектории национального существования, которая ставит черкесов перед альтернативой экзистенциального порядка, - продолжение этнонаиионального бытия в институализированных формах через самоорганизацию и признание со стороны государства или эт­ническая энтропия и растворение черкесской самобытности в хаосе большого мира. Для российского государственного созна­ния «черкесский вопрос» - это еще одно воплощение этническо­го национализма, несущего угрозу для социально-политической стабильности, территориальной целостности и международных интересов России. Таким образом, современный «черкесский вопрос» действительно представляет собой дуалистический по природе «историко-политический» феномен.

Перспективы его развития в фундаментальном историче­ском смысле зависят от того, что возобладает в действиях сто­рон, жизненно заинтересованных в этом вопросе. Это может быть поиск способов так или иначе «подавить» другой полюс его внутренней структуры или поиск основы его решения, кото­рая в историческом плане шире черкесской этноисторической перспективы, а в политическом плане шире российской державной традиции. Такая основа может быть найдена в сфере, опре­деляющей общие для России и черкесского сообщества условия существования и перспективы развития - в сфере современных процессов глобализации.

Понимание значимости глобализационных процессов для исторических судеб черкесов уже присутствует в адыгском на­учно-политическом дискурсе. В процитированном выше докла­де на форуме адыгских общественных организаций КБР в апре­ле 2009 г. П.М. Иванов, подвергнув критике этносепаратистские идеи, подчеркнул: «Адыгов ожидает совсем другой путь. И этот путь будет определяться углубляющимися процессами мировой глобализации». Перспективу «интеграционных процессов в адыг­ском мире» он связывал с участием России, Турции и самих ады­гов в процессе экономической глобализации, а чтобы эта возмож­ность стала реальностью, считал необходимой (и неизбежной) правовую либерализацию и в России, и в Турции.

Автор этих строк позволит себе процитировать и собст­венное высказывание, сделанное в июне 2009 года: «Для эффек­тивного продвижения к желаемому будущему чрезвычайно важно определить факторы развития, которые носят объективный характер и вместе с тем способны стать основой согласования ин­тересов и объединения усилий адыгов и всех народов Северного Кавказа, Российского государства и адыгской диаспоры за рубе­жом. Полагаю, что таким фактором, воздействующим на судьбы всех адыгов во всем мире, выступает сегодня глобальный процесс модернизации... Его последствия для этнокультурного воспроиз­водства адыгского мира неоднозначны, но попытки изолироваться от него непродуктивны и, по сути, невозможны. Необходимо найти формы включения в этот процесс в качестве его активно­го субъекта. Только в этом случае остается возможность эффек­тивно использовать плоды модернизации в экономике, социаль­ной сфере, культуре и предотвратить угрозы, которые она несет для этнической идентичности адыгов».

Представитель организации «Черкесская инициатива за демократию», действующей в Анкаре. Е. Карадаш (Кереф) в ав­густе 2010 г. подчеркивал: размышляя о проблемах и задачах черкесов, надо помнить, что на дворе не XIX, а XXI век. Мир невероятно преобразуется в этот торопливый век информации. Даже расистское кемалистское государство в Турции не может противостоять демократизации. Россия тоже существует в этом мире. Вопрос в том, как долго она сможет сопротивляться измене­ниям, но рано или поздно она изменится. Черкесы повсюду в мире должны быть готовы к тому, чтобы достигать своих целей внутри этого процесса перемен. Формула освобождения для народов Кав­каза и всех других народов, права которых были узурпированы, должна строиться на демократии, на реальной демократии.

Близкие по смыслу идеи высказываются и в российской экспертной среде. Обращая внимание на то, что «история черке­сов политизирована по факту», Н.Ю. Силаев ставит вопрос: возможно ли «найти какое-то дополнительное содержание» дея­тельности черкесских активистов, не связанное с политизацией истории, «найти повестку дня, не исчерпывающуюся Кавказ­ской войной и трагедией черкесов»? Эксперт связывает пер­спективы черкесского национального движения с выбором: «либо черкесское движение будет заниматься самосохранением именно в качестве этнического общественного движения, строяще­го свою риторику вокруг одной-двух тем из прошлого, либо оно преобразуется в более широкое движение за сохранение черкес­ской идентичности в современном мире. Ведь сохранение иден­тичности любого кавказского народа сегодня - это вопрос ориен­тации в новых реальностях». Одним из главных вызовов для современного Кавказа он считает урбанизацию.

Итак, глобализация, модернизация, демократизация - это фундаментальные тенденции мирового развития, которые бросают вызовы и одновременно открывают возможности для всех социальных, национальных и политических субъектов, вовле­ченных в систему отношений, обозначаемую сегодня как «черкесский вопрос». Если их стратегия и тактика будут опи­раться на эти тенденции, то формы и последствия развития «черкесского вопроса» могут оказаться предсказуемыми и при­емлемыми.

В противном случае, возможно, придется заплатить неприемле­мую цену за нежелательный результат.

Разумеется, приведенные выше положения гораздо легче продекларировать, чем воплотить в реальную политическую жизнь. Оценка возможностей развития по тому или другому сценарию и определение требований к политическим програм­мам и практическим действиям заинтересованных сторон долж­ны быть предметом специального анализа.

Литература:

1. Скаков А., Силаев Н. «Черкесский фактор» в современ­ной политической ситуации в Кавказском регионе. URL: htlp://carnegieendow me nt.org/files/cherkessian_faclor_report_riis.pd Плата обращения 09. 06. 2012).
2. Нефляшева Н. Черкесское национальное движение - обще­российский и международный контекст: общие подходы. URL: http://kavpolit.com /cherkesskoe-nacionalnoe-dvizhenie-vnutriros-sijskij-i-mezhdunarodnyj-konlekst-obshhie-podxody/ (дата обраще­ния 30.05.2012).
3. Цветков О.М. Адыгский (черкесский) вопрос на Кавказе // Юг России: проблемы, прогнозы, решения. Сборник научных статей / гл. ред. - акад. Г.Г. Матишов. - Ростов-на-Дону: Изд-во ЮНЦ РАН, 2010.
4. Суший С. Черкесский вопрос - основные проблемные зоны и их конфликтогенный потенциал (I). URL: http://www.kavkazoved. info/news/20l2/0l /06/cherkesskij-vopros-problemnye-zony-konfliktogennyj-potencial-i.html (дата обращения 23.03.2012).
5. Кушхабиев А.В. Деятельность черкесских (адыгских) обще­ственных организаций по решению «черкесской проблемы» в начале XXI века// Известия КБНЦ РАН. -2011. № 6 (44).-С. 247-254.
6. Темиров У. Черкесский вопрос в России // Звезда, 2011. № 7. URL: http://maga7inesriiss.rU/7ve7da/20l I/7/tel7html (дата обращения: 27.09.2011).
7. Кеш Р. Что такое «черкесский вопрос-? // Черкесия - Адыгэ Хэку. URL: htlp://virt-circassia.ucoz.com/news/ chto_ takoe_ cherkes-skijvopros/2011-02-11-1142 (дата обращения: 27.09.2011).
8. Попов ЭЛ. Мифология геноцида, «черкесский вопрос» и планы Саакашвили //Интернет против телеэкрана. Информационно-аналитическое издание. URL: http: //www- с о n t rt v гп /со m m о n /4001 / (дата обращения: 27.09.2011).
9. Добаев И.П. Северо-Западный Кавказ в преддверии Олим-пиады-2014: геополитические аспекты информационной войны // Зимние Олимпийские игры-2014 в Сочи в фокусе информационных атак: сборник научных статей / отв. ред. В.В. Черноус// Южнорос­сийское обозрение Центра системных региональных исследова­ний и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН. - Вып. 69. -М.-Ростов-на-Дону: Социально-гуманитарные знания, 2011. - 202 с.
10. Цветков О. «Черкесский вопрос: этноидеологические вызовы гражданскому единству (I) URL: hup://www.kavka7oved. into/news/2012/02/06/cherkesskij-vopros-elnoideologicheskie-vyzovy-edinslvu-i.html (дата обращения 23. 03. 2012).
11. Власова E. «Черкесский вопрос» пока не угрожает проведению Олимпиады в Сочи, считают эксперты. URL: http://wvw.kavka/-ii7el .ni/articles/182443/ (дата обращения: 27.09.2011).
12. Патракова В.Ф., Черноус В.В. Историография, истори­ческая память адыгов о Кавказской войне XIX в. и современные политические провокаторы // Зимние Олимпийские игры-2014 в Сочи в фокусе информационных атак: сборник научных статей / отв. ред. В.В. Черноус // Южнороссийское обозрение Центра системных региональных исследований и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН. - Вып. 69. - М.-Ростов-на-Дону: Социально-гуманитарные знания, 201 1 - 202 с.
13. Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XV|-30-e гг. XVII в.). - М, 1963.
14. Смирнов Н.А. Кабардинский вопрос в русско-турецких отношениях в XVI-XVI11 вв. - Нальчик, 1948.
15. Якубова И.И. Северный Кавказ в русско-турецких отноше­ниях в 40-70-е годы XVIII века. - Нальчик: Эльбрус, 1993.- 158 с.
16. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе (1550-е - начало 1770-х гг.). - Нальчик: Эль-Фа, 2001. - 412 с.
17. История многовекового содружества. К 450-летию союза и единения народов Кабардино-Балкарии и России. -Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2007. - 720 с.
18. Бижев А.Х. Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис восточного вопроса в конце 20-х, начале 30-х гг. XIX века. -Майкоп: Меоты, 1994. - 328 с.
19. Дегоев В.В. Кавказ и великие державы 1829-1864 гг. Политика, война, дипломатия. - М: Издательский дом «Рубежи XXI-, 2009. - 552 с.
20. Касумов А.Х. Разные судьбы. - Нальчик, 1967.
21. Касумов А.Х. Северо-Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международные отношения XIX в. - Ростов-на-Дону, 1989.
22. Касумов А.Х., Касумов Х.А. Геноцид адыгов. Из истории борьбы адыгов за независимость в XIX веке. - Нальчик, 1992.
23. Панеш А.А. Западная Черкесия в системе взаимодей­ствия России с Турцией, Англией и имаматом Шамиля в XIX в. (до 1864 г.). - Майкоп: Изд-во МГТУ, 2007. - 240 с.
24. История Адыгеи с древнейших времен до начала XX в. В 2-х томах. Т. I. - Майкоп: Адыг. респ. кн. изд-во, 2009. - 452 с.
25. Кудаева С.Г. Адыги (черкесы) Северо-Западного Кав­каза в XIX в.: процессы трансформации и дифференциации адыгского общества. - Нальчик: ГП КБР РПК, Издательский центр «Эль-фа», 2007. - 304 с.
26. Чочиев Г.В. Северокавказские (черкесские) организа­ции в Турции (1908-1923 гг.). - Владикавказ: ИПО СОИГСИ, 2009.-205 с.
27. Кушхабиев А.В. Очерки истории зарубежной черкес­ской диаспоры. - Нальчик: Эль-Фа, 2007. - 320 с.
28. Российский геноцид народов Северного Кавказа в докумен­тах кавказского национально-освободительного движения в годы Первой мировой войны (1914-1918). URL: http://kavkasia.net/Russia/ article/12S6946125.php (дата обращения 16.07.2011).
29. Авакян А. Черкесский фактор в Османской империи и Турции (вторая половина XIX-первая четверть XX вв.). - Ере­ван: Издательство «Гитутюн» НАН РА. 2001. - 421 с.
30. Kosok P. Revolution and Sovietization in the North Cau-casus//Caucasian Review. - 1955.-№. 1.
31. Хлынина Т.П. Становление советской национальной го­сударственности у народов Северного Кавказа. 1917-1937 гг.: про­блемы историографии. - М.: Издательство МГОУ, 2003. - 268 с.
32. Национально-государственное строительство в Рос­сийской Федерации: Северный Кавказ (1917-1941 гг.). - Май­коп: Издательство «Меоты», 1995. - 286 с.
33. Исторический очерк о горских народах Кавказа в пе­риод мировой войны. - Нальчик: КБИГИ Правительства КБР и КБНЦРАН, 2006.- 132 с.
34. Бурнацева Р. Черкесский вопрос: новое воплощение этнического национализма в России // Центр политических тех­нологий nOJMTKOM.RU. Информационный сайт политических комментариев. URL: http://www.poliicom.rn/l 167 3.html (дата об­ращения: 27.09.2011).
35. Ozgur Е. The Norlh Caucasian and Abkhazian Diasporas; Their Lobbying Activities in Turkey // Caucasus Studies: Migration. Society and Language. Papers from the Conference, November 28-30 2008, Malme University. - Holmbergs. Malme. 2011. - 169 p.
36. Маркедонов СМ. С историей наперевес. Черкесский вопрос между Россией и Грузией // Россия в глобальной поли­тике. URL: http://glohalaffairs.rii/niimher/S-istoriei-napereves-
15288 (дата обращения: 27.09.201 1).
37. МЧА (1991-201 1): Сборник документов и материалов/ Выявление, составление, предисловие К.Ф. Дзамихова. - Наль­чик: ООО «Тетраграф». 2011. - 464 с.
38. Берзегов М. Черкесский конгресс // CIRCASSIAN GENOCIDE. URL: http://www.circassiangenocide.org/tree/44/ (пата обращения: 27.09.2011).
39. Нефляшева Н. Сочи, черкесское национальное движение и Олимпиада 2014 года // URL: http://kavpolit.com/cherkesskoe-nacionaboe-dvizhenie-vnutrirossijskij-i-mezhdunarodnyj-kontekst-obshhie-podxody/ (дата обращения 30.05.2012).
40. Беслени ЗА. Черкесский национализм и Интернет. URL: http://www.e1ol.rn/main/index.php?option=com_contentAtask=view&id
= 1795&ltemid=l (дата обращения: 14.10.2011).
41. Кушхабиев А.В. Проблемы становления и политиза­ции деятельности черкесских общественных организаций в Турции // Известия КБНЦ РАН. - 2012. - № 2 (46).
42. Всемирный комитет солидарности с Республикой Адыгея (SWA) URL: http://advgea.narod.ru/analitic/swa.htm (дата обращения 09.08.2012).
38. Берзегов М. Черкесский конгресс // CIRCASSIAN GENOCIDE. URL: http://www.circassiangenocide.orc/tree/44/ (дата обращения: 27.09.201 1).
43. Маркедонов СМ. Черкесский вопрос между Россией и Гру­зией// Россия в глобальной политике. URL: http://gloha1arFairs.ru/ mim-Ьег/ S-istoriei- napereves-15288 (дата обращения: 27.09.2011).
44. Черкесы провели акции протеста в США и Турции // URL: htA://www .e1ot.nl/mflin/index .php?option= Am_conlenl&lask=vtew&id=350 (дата обращения 15.08.2012).
45. Мнение: Объединенная Черкесия даст толчок развитию народа. URL: http://www.elot.ru/main/index.php?option=c om_content& task=view&id=980&ltemid=92 (дата обращения 08.08.2012).
46. Шухов 3. Объединительный процесс черкесов (адыгов) сдвинулся с мертвой точки // Elot.ru Circassian cite. URL: hltp://www.elot.ru/main/index.php?oplion=com conlent.&task=view-&id= 1001 &Itemid=92 (дата обращения 08.08.2012).
47. Иванов П.М. Северный Кавказ: «партия войны» и ин­тересы России - Нальчик: КБНЦ РАН, 1997. - С. 212-213.
48. Иванов П.М. Доклад на форуме «Общественно-политическая ситуация в Кабардино-Балкарской Республике и актуальные проблемы кабардинского (адыгского) народа, г. Нальчик, 4 апреля 2009 г. - Нальчик, 2009. - С. 10-11.
49. Declaration of No Sochi 2014 Committee. URL: http://www- nosochi?014 com/campaien/decleration-ot-no-sochi-2014-committee.php (дата обращения 15.08.2012).
50. Бондаренко M. Адыги испугались слияния с Кубанью // Сайт Юг России. Инфо. URL: http://southru.info/l 148148042-tak-reshil-chrezvychajjnyii-sezd-cherkesskogo.html (дата обращения 08.08.2012).
51. Нефляшева Н. Где кровь черкесская текла... // Блог-пост Daniel Chadaev. Дневниковые записи. URL: http://danielchadaev.blogspoi.com/ (дата обращения 22.08.2012)
52. «Адыгэ Хасэ» Адыгеи поддержало идею объединения черкесов в единый регион // Кавказский узел. URL: http://www.ni.kavkaz-uzel.ru/articles/145993/7tull page=true (дата обращения 17.08.2012).
53. Гукемухов М. Черкесам нужен свой субъект // PRFSSMON.COM Архив прессы онлайн. Российские, европей­ские, американские и латиноамериканские СМИ. URL: hit р://www-, pre^s nion.com/cci-hin/press_view-.cg i7id~lS63433 (дата обращения 08.08.2012).
54. Мурат Берзегов: Мы как народ являемся субъектом международного права, на которое и опираемся // URL: http://www.e1ot.ru/maiii/index.php?option=coni content.&task=view
&id=l 1l0&llemid=5 (дата обращения 08.11.2011).
55. Баранов А.В. Этнополитическая мобилизация черкес­ского движения в условиях подготовки к зимней Олимпиаде 2014 г. // Зимние Олимпийские игры-2014 в Сочи в фокусе ин­формационных атак: сборник научных статей / отв. ред. В.В. Черноус // Южнороссийское обозрение Центра системных ре­гиональных исследований и прогнозирования ИППК ЮФУ и ИСПИ РАН. - Вып. 69. - М.-Ростов-на-Дону: Социально-гуманитарные знания. 2011.- С. 25-26.
56. Декларация самоопределения и государственности ав­тохтонного коренного черкесского народа: нации в изгнании // Сайт Кавказский узел. URL: hi t р://www. kav ka 7-u/el rii/articles/196173/ (дата обращения 16.12.2011).
57. Zhemukhov S. Russia's victory could turn into defeat if it con­tinues its neo-colonial policy. URL: http://www-.circassianw-or1d.cnm/ new/analysis/l583-russias-victory-could-turn-iiss-iv-zhemukhov.html (date of access 30.07.2011).
58. Хаиндрава И. Кавказский дом по тбилисскому проек­ту. Каковы цели политики Грузии на Северном Кавказе. URL: http://www.kavkazoved.info/news/20l2/02/25/kavkazskii-dom-po-tbilisskomu-proektu.-kakovy-celi-politiki-gruzii-na-severnom-kavkaze.html (дата обращения 23.03.2012).
59. Рябцев В. Хватит ли у Грузии и ее заокеанского патрона сил и средств, чтобы добиться бойкота или даже сорвать Олимпиаду в Сочи? (статья первая). URL: hup://w\vw.kavkazoved.info/news/2011/1 l/17/hvalit-li-u-gruzii-usa-sil-chtoby-sorval-olimpiadu-v-sochi-i.html (дата обращения 23.03.2012).
60. The Circassian Tool, by Sergey Markedonov. URL: http://www.circassianworldcom/new/headlines/l574-the-circassian-tool-by-sergey-markedonov.hlml (date of access 27.05.2012).
61. Маркедонов С. «Черкесский вопрос» и формирование нового статус-кво на Кавказе // Независимая информационно-аналитическая международная армянская газета «НОЕВ КОВ­ЧЕГ». URL: hllp://www.noev-kovcheg.rn/mag/?01 l-11/?60Q.htm1 (дата обращения: 27.09.2011).
62. Mikheil Saakashvili addressed the participant of Munich secu­rity conference. URL: http://www.president.gov.ge/en/PressOlTice/ News?p=7327&i=l (дата обращения 19.08.2012)
63. Чухуа M. Геноцид черкесов - история проблемы, хроника событий, научное заключение. Исторический веб-сайт народов Кавка­за. URL: htlp://www.caiicasiishislory.com/inde\.php?act=newsAid=56l
64. Inal-lpa A. The Circassian question and Abkhazia: his­torical factors and contemporary challenges. URL: http://abkha7world.com /articles/analysis/S63-the-circassian-qiiestion-and-abkhazia-by-arda-inal-ipa.html (date ofaccess 24.05.2012).
65. Черкесов: Создание Совета черкесских организаций - пер­вый шаг к единой организации адыгов в России // Адыги.ги Инфор­мационный портал. URL: http://advgi.ru/edelvevs/5967-cherkesov-sozdanie-soveta-cherkesskix-organizacij-pervyj-shag-k-edinoj-organizacii-adygov-v-rossii.html (дата обращения 20.08.2012).
66. Парламенту Грузии. От членов Совета Черкесских обще­ственных организаций Российской Федерации. Благодарственное письмо. // Natpress.net. URL: http://la7are.rn/i ndex?php'.'option = com_content&task=view&id= l2S69&pop= 1 &page=459& ltemid=9 (да­та обращения 15.OS.2012).
67. Эксперт: черкесское движение может найти новые ориенти­ры // ИА REGNUM. URL: http:/Avww regnum ni/newVpoHi/l543340.html (дата обращения 16.09.2012).
68. Жемухов С. Черкесский вопрос - репортаж из Турции. URL: htt p://www. natoress.ru/index .р hp? newsid= 7 594 (дата обра­щения 30.05.2012).
69. Жемухов С. Влияние арабских революций на черкес­ский мир. URL: http://natpress.net/indexphp''newsid=7421 (дата обращения 03.09.2012).
70. Экстренное заседание Совета черкесских организаций России // Circassian site Elot.ru. URL: http://www.elot.ru/main/ in­dex. php?option=com_content&task=view&id=267 3& Item (дата обращения 09.09.2012).
71. Боров A.X. Современные адыги: культурно-цивилиза-ционные альтернативы и политический выбор (выступление на «круглом столе- «Абхазы и адыги на Кавказе: настоящее и бу­дущее», Сухум, 11 июня 2009 г.) // Исторический вестник. -Нальчик: Изд-во ИГИ Правительства КБР и КБНЦ РАН, 2009. -Вып. VIII.-С. 25-30.
72. Karadas Y. 21st Century is the last opportunity for Circassians. Circassianworld. URL: http://www.circassianworld.com/new/general/1497-21 st-centary-is-the-last-opportunity-for-circassians.html (date of access 18.08.2010).

© Кабардино-Балкарский Республиканский Общественный Правозащитный Центр
(региональное отделение Общероссийского движения «ЗА ПРАВА ЧЕЛОВЕКА»)

Карта (the Gulf/2000 Project at the School of International and Public Affairs of Columbia University in New York City):

Лингвистические семьи Среднего Востока.

Примечания ah:

*Автор оставил за скобками попытку реконкисты на Северном Кавказе, предпринятой, в 1918 г, черкесскими и пр. северокавказскими изгнанниками, в составе османского экспидиционного корпуса, под коммандованием своих сородичей: генерала Юсуфа Иззет-паши (Чунатуко), полковника Сулеймана Иззет-бея (Цей), подполковника Исмаила Хаккы-бея (Беркук) и пр. Генерал Изетт-паша был также официальным представителем Османской империи в Горской республике, а подполковник Хаккы-бей - ее главным военным советником.

**Автор, видимо, не знаком с коллизиями вокруг образования в 1922 г Черкесской (Адыгейской) автономной области и Шапсугской Советской республики, с «глубокой внутренней работой по разложению» т.н. «автономистских настроений», проведенной советскими органами ОГПУ среди черкесов Причерноморской Шапсугии, с деятельностью лидеров последних, в первую очередь, Нагуч Юсуфа, репрессированного и сосланного в Сибирь в 1924 г., с поднятыми в те годы вопросами репатриации черкесских изгнанников и черкесского ирредентизма, а также с принципами, лежащими в создании изначально нежизнеспособного Шапсугского национального района (окончательно ликвидирован в 1945 г), располагавшегося непосредственно у моря, но собственно к морю, тем не менее, выхода не имевшего (предельно откровенное практическое проявление имперской российской политики, в отношении черкесов, воплощенное уже в советское время).

А.Х.Боров

• геноцид
• грузия
• западный кавказ
• кавказская война
• олимпиада
• репатриация
• россия
• сирия
• сочи
• турция
• черкесский вопрос